Как прошла большая премьера года в Театре драмы

В краевом театре драмы им. В.М. Шукшина прошла первая большая премьера этого года – спектакль «Темные аллеи» по рассказам Ивана Бунина. Режиссер Максим Астафьев обнаружил в томительных и сумрачных сюжетах великого классика немало света, причем и в самом буквальном смысле тоже.

Сцену украсили не меньше полутора десятков изящных парковых фонарей в стиле модерн (художник-постановщик – Дина Тарасенко). Не раз за время спектакля сверху опускалось еще целое облако круглых желтых светильничков, придавая всему происходящему под ними и вовсе праздничный, рождественский и ярмарочный дух. И в эти светлые «коридоры» вышли артисты в развевающихся бежевых плащах с пелеринами, неся в руках чемоданы и шляпные коробки, сдернули с притаившейся под фонарями мебели белые чехлы. И стали обживать это обезличенное пространство, которое по ходу действия с каждым очередным поворотом декорации трансформировалось то в каннский пансион, то в купе первого класса, то в квартиру бессердечной содержанки, то в дом провинциального дьякона, не теряя при этом своей абсолютной условности.

Герои десятка новелл о любви несчастной, невозможной, трагической, даже насильственной, и в любом случае ранящей то и дело пересекались на сцене – обедали в одном кафе или сталкивались на вокзале, оказываясь случайными свидетелями чужой истории. Отказавшись от своеобразия вещественного мира каждого отдельного бунинского рассказа в пользу универсального пространства (и в целом довольно-таки универсального костюма), режиссер, вероятно, рассчитывал объединить разрозненные новеллы в нечто цельное.

Но первый показ «Темных аллей» обнаружил, что одни истории трогают, тревожат и застревают в памяти куда сильнее прочих и в общем не хотят собираться в единое действо. Увлекшись формальными ходами (иногда, заметим, весьма удачными!), режиссер не всем своим большей частью безымянным героям прописал подробную «внутреннюю жизнь». А без нее потенциально яркие персонажи спектакля остаются фигурами мало отличимыми от пластмассовых манекенов, которые внезапно появились в новелле по рассказу «Красавица» о жестокой мачехе.

Из этого ряда отчаянно выбивается героиня Татьяны Королёвой – немолодая и вроде бы опытная женщина, понимающая, что сама добровольно обманулась и была унизительным образом брошена кавалером – каким-то завравшимся игроком, сомнительным типом. И пока она рассказывает о своих бесконечно банальных курортных злоключениях случайному слушателю, мы всем сердцем сочувствуем ее истории, ее стыду, смущению и обиде. И ее проговариваемой вслух «потребности любви», которой она по-настоящему никогда не испытала. Столь же полнокровен, в общем-то, эпизодический офицер актера Игоря Черепанова (как и большинство героев спектакля, в программке обозначенный как «Он»), который сходит с ума от холодности своей любовницы и содержанки.

Или жалкая молоденькая проститутка, героиня Анны Бекчановой, сыгранная на тонкой грани гротеска, но ни разу не скатывающаяся в откровенную клоунаду. И это несмотря на весь ее клоунский образ: нелепый бант на голове, развинченная походочка и ярко намалеванные просительным домиком брови. Беспросветность ее жизни подчеркнута язвительным режиссерским ходом. Герой бунинского рассказа «Мадрид», рассматривая спящую рядом с ним в гостинице проститутку, не упустил случая пожалеть ее: «Живет с какими-то стервами над какой-нибудь прачечной, каждый вечер выходит с ними как на службу, чтобы заработать под каким-нибудь скотом два целковых – и какая детская беспечность, простосердечная идиотичность!» Этот монолог, как и все последующие реплики персонажа-мужчины, Максим Астафьев разделил между целой вереницей мужчин в одинаковых светлых плащах, появляющихся на сцене буквально на несколько секунд, чтобы посочувствовать этой нелепой падшей женщине семнадцати лет и со всем фрейдистским символизмом плюхнуть ей в стакан мадеры.

А еще был пожилой разочарованный циник, бывший белый генерал (Александр Хряков), одиноко живущий в Париже и отгородившийся от прошлого стеной из анекдотов о женщинах и арбузах. И вдруг повстречавший другую русскую эмигрантку, официантку, тронувшую его своей внутренней силой и достоинством (актриса Елена Адушева). Их история оказывается самой светлой, лишенной склизких подводных камней и, к зрительской радости, именно она венчает череду новелл.

Что значат они все для режиссера, мы можем догадываться лишь на уровне формы. По возникающему в спектакле образу мальчика с воздушным змеем. По открыточным детским личикам, взирающим на зрителя с экранов в самом начале спектакля. И по последней мизансцене, в которой откуда-то сверху в вертикальном луче театрального софита сыплются вниз с негромким треском серебристые обжегшиеся мотыльки.