«Казачество – не балаган»

Юрий Алексеевич Белозерцев – художник, историк, автор многих научных работ, моряк, но прежде всего казак. Один из тех, кто возрождал казачество на Алтае, он несколько лет был атаманом Сибирского казачьего войска и сейчас ведет огромную работу по воссозданию казачьей истории Алтая…

Детство

– Я родился в 1948 году. Барнаул моего детства – пыль, песок. Для меня еще вода. Мы жили на берегу Оби. На месте речного вокзала был балиндер – разгрузка бревен, огромнейшее количество людей работало. Жизнь кипела. Бесконечная ручная погрузка. Грузчики со специальными приспособлениями на спине, которые, наверное, еще во времена Шаляпина были. Водка, мат, интересные типажи. Мешочники приезжали на пароходах со всей Оби. Пароходы старые, огромнейшие: «Товарищ», «Адмирал Нахимов», «Суворов». Некоторые еще колесные. Буксиры, баржи.

Нас, детей, на реке было огромное количество. Был свой мир. Зимой лыжи, санки – катались на них с огромного яра на берегу Ковша, в районе элеватора, до полного оледенения. Весной и осенью катались на льдинах. Проваливались под лед каждый сезон. На лето меня ссылали в станицы коров пасти. Там я выучился ездить на лошади – и без седла, и всяко… Такая жизнь влияла на характер.

Наш дом давно снесли, но остались клены, которые мы сажали в детстве, я к ним иногда хожу.

Родители

– Отец работал с утра до ночи. Процесса воспитания не было, был процесс влияния. Делай как я – вот и все.

В войну отца призвали в 77-й кавалерийский отдельный казачий полк и, будучи очень хорошим наездником, он занимался выездкой диких лошадей. Рассказывал, как под Москвой кавалерией дыры затыкали, сколько людей гибло. Это мы теперь понимаем, что еще со времен Первой мировой кавалерия не оправдала себя. Только после 1943 года, когда наши командиры научились воевать, кавалерия сыграла свою роль в рейдах.

Отца после ранения комиссовали, определили на патронный завод в Барнаул, и он привез сюда из деревни мать с двумя моими старшими братьями. А я родился уже в 1948-м.

Родня была большая, по праздникам собирались все, и я еще помню время, когда делились на белых и красных – почти в каждой семье были те, кто воевал на той или другой стороне. По линии матери и по линии отца у нас все были казаки. Из моих дедов один имел орден Боевого Красного Знамени, а другой ушел по мобилизации с Колчаком и сгинул. Припоминали друг другу, хватали за грудки… А потом снова пили вместе. Но в то время только за столом могли говорить о казаках, считалось, что это забыто навсегда...

Служба

– Когда меня призвали на военную службу, я попал на Тихоокеанский флот на большой противолодочный корабль «Стерегущий». Первый моряк из нашего казачьего рода! Побывал в 12-13 странах. Трижды поощрялся отпуском на родину. Не потому, что я какой-то уникальный матрос, просто выносливый. Жара, шторма, укачивало всех, но кто-то еще был в состоянии нести службу, а кто-то нет. Я горжусь своей службой. Однажды в отпуске я поехал в Славгород к своему другу, он служил там укладчиком парашютов, и был поражен бардаку, который я там увидел.

Мы стояли возле острова Гуам, откуда американские самолеты Б-52 взлетали бомбить Вьетнам. Тихоокеанский флот тогда контролировал Индийский океан. И это было силами таких, как я, сопляков 18-19 лет…

Когда начались события на Даманском, по всему флоту сыграли тревогу, три дня простояли под парами, ждали команды для удара. По штату за мной числился пулемет ручной, и я думал: вот случится что-то с кораблем, как я буду с пулеметом плыть?

Живописец

– Не было такого, чтобы я с детства мечтал стать художником. Но жизнь так повернула. Помню из раннего детства: стоит очередь детей и я на крылышках бумажных самолетиков рисую всем звездочки. Так начиналась моя профессиональная деятельность, потому что за это я получал конфетки, благодарные взгляды… Потом занимался в студии при клубе железнодорожников, куда ходили и известные художники, был там самый маленький. До службы работал художником-оформителем на моторном заводе. После службы – в театре кукол, где при главном художнике Борисе Андреевиче Щербакове получил хорошую школу мастерства. Еще через два года меня пригласили на завод главным художником, потом в ДК котельщиков ведущим художником. И это стало моей профессией.

Казак

– В конце 80-х – начале 90-х стали писать, что на Дону возрождается казачество. Летом 1990 года группа активистов – Юрий Александрович Абрашкин, Андрей Астанин, Борис Мефодьевич Астахов и я призвали потомков казаков встретиться в парке «Юбилейный». Пришли человек десять. Первым атаманом был Абрашкин.

Алтайское казачество очень быстро росло числом. Приобрели авторитет такой, что Юрий Александрович Абрашкин возглавил первую межрегиональную организацию «Союз сибирских казаков». Но раздавались крики: «Даешь Сибирское казачье войско!» И 29 апреля 1994 года в Министерстве юстиции в Москве я его зарегистрировал. В войско входила вся Сибирь. Воссоздали все отделы Западной Сибири, а кроме того, входили Ямало-Ненецкий, Ханты-Мансийский округа, Тюмень, Ново-Николаевск, Томск, Омск, Курган. А еще Камчатка и Рудный Алтай Казахстана (Усть-Каменогорск, Кокчетав, Павлодар). Уже потом, при создании реестрового казачества, заговорили, что это вторжение во внутренние дела государства, и казаков Рудного Алтая просто оттолкнули.

Я два срока был сибирским атаманом. Приходилось отдавать всего себя. Задачи стояли прежде всего организационные. Сплотить людей можно было на идее воссоздания исторической памяти, правды. На Кубань, Дон ездили. Кубанское казачество возрождали всей Россией. То же и с Терским казачьим войском – мы там постоянно выступали, показывая казачье единство.

Дорога к храму

– В 1992 году церкви передали Никольский храм. Отец Николай Войтович, на которого легли труды по восстановлению, знал мою мать, крестил меня, двухмесячного, и через меня попросил у казачества помощи.

В храме была неимоверная грязь. Сколько мы там вынули земли! Я тогда имел производственно-художественный кооператив, и мы сделали всю столярную работу, а еще хоры, лестницу винтовую. Первый иконостас сработали безвозмездно по просьбе отца Николая. И я написал одну из первых своих икон – она установлена над входом.

Эта гигантская работа, черновая, рутинная, с грязью, прошла одним днем. Окончание работ решили отметить чем-то. Сделали памятный знак «За возрождение храма», который получили все, кто участвовал в восстановлении. Он на синей колодке с белой полосой посередине, которая символизирует светлый путь…

В семье сохранились родовые старинные иконы, которые родители привезли, переехав из станиц. Мама Марфа Васильевна старалась приобщить меня к церкви. А я прятался под лодками – школа с ее атеизмом влияла очень сильно.

Однако с возрастом, с осознанием и пониманием роли, которую в истории России играла церковь, я сам пришел к Богу. Меня жизнь сводила со многими иерархами церкви – владыка Питирим в Москве, окормлявший казачество, владыка Тихон в Новосибирске. Я ему однажды говорю: «Почему бы не сделать для людей престарелых скамейки в церкви, тяжело службу на ногах стоять?» И мне был дан ответ простой и мудрый: «Вы в церковь зачем приходите? Просить у Бога. Но если просите счастья, благополучия, здоровья, неужели вы Богу не можете дать маленькую жертву – отстоять службу?» Возразить нечего…

Историческая память

– Некоторое время назад войсковой атаман Анатолий Иванович Острягин, вице-губернатор Ямала, сказал: «Юра, атамана мы найдем, а ты займись главным – культурой, исторической памятью».

Казачество – не водка и не шашка, не балаган. Это историческая память, огромная культура. Все это надо восстановить.

В Америке, в Сан-Франциско, есть русский музей, созданный потомками барнаульцев, которые в 1919 году отступили из Барнаула с полковником Камбалиным. Мы попросили американских потомков казаков этот музей нам передать. Их условия: здание в городе, двухэтажное, коллекцию не разобщать. Мы нашли финансирование, есть проект музея, но пока никаких подвижек нет со стороны власти, нет отвода земли.

Есть хороший проект восстановления Белоярской крепости, но власть в Новоалтайске ни в чем помогать не хочет. В Змеиногорске мы поставили памятник Ермаку и хотим создать пантеон казачьей славы, собрать землю со всех мест, где есть память по Ермаку. В станице Антоньевской на месте старинного казачьего кладбища – стадион. Это кощунство – на прахе предков устраивать игрища. Такое делали татары, если захватывали славянские поселения. Мы там хотим сделать мемориально-парковую зону – часовню, аллею, посадим калину. Тоже в проекте. Если все это сделать, то в туристическом маршруте «Казачья подкова» будет что показать…

У нас график плотный. В июне – праздник «Казачья вольница» в селе Рыбном Каменского района. В июле – «Золотые купола»: в станице Антоньевской откроем часовню, проведем выставку по истории станицы. В часовню подарим пять икон – от имени донского атамана, сибирского атамана, от потомков казаков станицы Антоньевской, которых развеяло по всему миру, в том числе одна фамилия – Карыповы – есть в Австралии. В августе – праздник «Потомки Ермака» в Рубцовском районе. В ноябре – межрегиональный фестиваль, в декабре – Никола зимний.

У меня и картины в последнее время только о казаках. Вот был академик живописи Николай Каразин. Драгунский штабс-ротмистр во время русских походов в Среднюю Азию. Рисовал. Верещагин посмотрел его работы и сказал: «Бросайте службу, занимайтесь батальной живописью». Каразин написал 24 полотна из истории Сибирского казачьего войска. Картин не сохранилось, но остались акварели, по которым я воссоздал эти картины. Но оказалось, никто не знает об этих подвигах сибирских казаков! Написал к этим картинам лекции и ездил по всей стране с этими лекциями, даже на Ямале побывал.

Я сейчас пишу много портретов казаков – это и предки, и наши современники. Я обязан это сделать. Это стык знаний историка и художника. А для души иногда пейзажик напишу…