Алтайский ветеран прошел тяжелую тыловую жизнь в военные годы

Николай Матвеевич Архипов из тех ветеранов, кто прошел не только военные действия, но и тяжелую тыловую жизнь в военные годы. На фронт он попал в 1943 году, в то время ему только-только исполнилось 17 лет. В гости в Топчиху мы отправились к нему накануне Дня Победы.

До свидания, мальчики

И до войны жизнь семьи Архиповых вопреки популярным фильмам нельзя было назвать безоблачной и счастливой. Отец Матвей, работающий председателем колхоза, попал в тюрьму. Причина – во вверенном ему хозяйстве начал гореть хлеб. Дали два года, но через шесть месяцев отпустили и опять поставили председателем.

К началу войны отец вновь оказался в тюрьме (всего ему пришлось побывать там трижды) – сгоревший хлеб, собранные голодным населением на колхозных полях колоски и оскорбление партийного работника.

– Я утром спал, а мама зашла, заплакала и говорит: «Коля, сынок, война началась…» Боялась она сильно, что меня заберут. Вскоре и отец пришел, его отпустили, но в армию не взяли. На него была бронь – стране нужны были хлеб и люди, умеющие его растить.

А в октябре 43-го года отец предложил Николаю бросить школу: «Отдохни, скоро тебя заберут». 10 ноября Николая и еще нескольких мальчишек отправили на обучение в Красноярск.

– Там пять месяцев проучились – и на фронт. А пацаны же еще. Когда в поезд грузили нас, вокруг гражданских было много, плач кругом, слезы – местных родители провожали. Рядом со мной стоит парнишка, плачет тоже, спрашиваю: «Чего ты?» А он: «Да вон мамка моя плачет, и я с ней». Вот такие и поехали воевать. В дороге нам голодно было – два сухаря в сутки. Поэтому Москва запомнилась именно тем, что накормили досыта, – рассказывает Николай Матвеевич.

Попал 17-летний Коля в автоматную роту, располагались бойцы в лощинке у штаба, дежурили у знамени, боя новобранцы еще не знали. Архипова с двумя товарищами отправили в ближайшую деревушку убедиться, что немцев там нет.

– Мы автоматы на плечо и пошли. Поле ржи прошли – пули вокруг вжик-вжик. В нас стреляют. Оказалось, есть там немцы. Товарища ранило в обе ноги, пока перевязывал, подползли наши. Но боя не вышло. Немцев было мало, они не стали обороняться и ушли.

«Стреляю только в бою»

Такое вот боевое крещение. А настоящий бой случился чуть позже. Солдаты вошли в деревушку, в которой люди рассказали, что немцы ушли по разным дорогам: пехота – в одну сторону, а обозы – в другую. Вторая дорога заканчивается непроходимыми болотами, поэтому обозам придется вернуться. Командир полка повел роту дальше, оставив на развилке группу из шести солдат и пушку. Среди них оказался и Николай Архипов.

– Мы окопались, чтобы в случае чего заметить врага первыми и дать сигнал орудию. И стали ждать. Вечером тихо, а есть хочется. Рядом деревня брошенная, в которой искали еду по подпольям. Когда нашли, сильно обрадовались. Дежурили по очереди. Моя настала на рассвете, когда самый сон. Смотрю – бежит мужчина в белом, в белье то есть, кричит: «Немцы идут! Немцы идут!» А подпускать-то к себе страшно. Мало ли кто он… Но на всякий случай всех поднял. Все разбежались по своим местам. Командир пушкарей запретил открывать огонь раньше пушки, ведь наша задача не отпугнуть, а уничтожить. Я лежал тогда и думал, что сейчас придут и нас просто раздавят. И все, жизнь окончилась. Из-за поворота вышли, у них кони здоровые такие, а я маленький, а приказа стрелять все нет и нет…

Навалили мы тогда коней, коров, немцев… Часть фашистов убежали в поле прятаться, мы оттуда их выкурили. В плен сдались человек шесть тогда. Мне велели вести их к орудию. Повел, а сам предупредил, что буду стрелять на любое неосторожное движение. Там один пленный мне говорит: «У меня сын такой же, как и ты». Я расстроился, потом думаю: он же мне специально зубы заговаривает! Уложил всех вниз лицом, запретил разговаривать. Тут наша автоматная рота прибыла. Помогли нам бой закончить. А командир орудия велел мне отвести наших пленных в ложок…

Николай Матвеевич помолчал, видимо, заново переживая события далеких дней. Помолчали и мы.

– Отказался я. Не поведу, и все! В бою я стреляю, но убивать безоружных стоящих людей!.. Пленных увел другой солдат, а мне светила нахлобучка, но в тот же день командира ранило и вся эта история закончилась. Командиру полка я все же рассказал о случившемся, а он мне ответил: «Все правильно, я бы тоже не смог».

За эту операцию Николай Архипов получил медаль «За боевые заслуги», потом был случай в боевой охране, когда три бойца, в том числе Архипов, уничтожили большое количество солдат неприятеля. За это бойцам было присвоено очередное звание.

– А все просто, – говорит ветеран. – Там, видимо, штрафники были. Перли на нас толпой. А у нас были гранаты и четыре автоматных диска, мы их в упор расстреливали. А подмогу не позвали, потому что нас бы свои же с лица земли стерли. Вот и весь подвиг.

От смерти – на спичечную головку

На груди у ветерана большой шрам. Остался как память, когда от смерти его отделял только счастливый случай.

Был приказ отметить 23 февраля – День Красной армии. А чем его на войне отметишь? Только наступлением и уничтожением врага. Было большое наступление. Архипов попал в чужую часть, с ней продолжил бой. Солдаты пересекали большак, бежали за танками, ввязались в бой около одной деревушки.

– Танк, за которым бежал, встал за скирду соломы. Смотрю, а там логово выкопали немцы. Залез – еды полно всякой. Понятно, что нам сейчас не до еды, но прям сразу на душе потеплело. Я вылез – и тут снаряд как даст! Как ударило – у меня кровь изо рта, мне плохо. Глянул – ничего вроде не видно. А товарищ говорит, что у меня дыра в шубе. Помню, что и не больно даже было, хотел сам осколок из раны вытащить, а меня по руке ударили, помню, как санитар появился: дыру в груди заткнул, велел ползти. Сколько-то прополз – в глазах совсем темно, в воронку упал – еле выбрался… Смотрю – собака! Наша! Как я ей обрадовался! А рядом и санитарочка оказалась, собака та в лодку была запряжена. Помогли мне в эту лодку забраться. Везет собака, скулит и плачет, и я с ней плачу. Живой.

– Пока готовили к операции, хирург спросил, откуда я. «Из Сибири, с Алтая», – говорю. «И я с Алтая, из Калманки!» И вы знаете, такое удивительное чувство было, как будто самого родного человека повстречал. Помню, как просил его не начинать, пока не усну. Утром он принес мне осколок, рассказал, что до плевры оставалось расстояние в спичечную головку. Осколок пошел плашмя, и ему не хватило силы, чтобы пробить дальше.

О прошлом и самом главном

В госпитале Николай Матвеевич провел долгих семь месяцев. До сих пор помнит добрую санитарку тетю Лену, которая разохалась над ним, когда обмывала вновь прибывших раненых: «Точно цыпленок. Ну какой цыпленок! Воевал еще!» Тетя Лена приходила к Николаю в палату, приносила гостинцы, она же сообщила о том, что война закончилась. Пришла рано утром, упала на кровать и плачет: «Коля, война-то кончилась!»

– Что тут было! И плакали, и смеялись люди, шум на весь госпиталь. Кто без руки, кто без ноги, а все счастье, что живой остался! – вспоминает ветеран.

После войны Николай Матвеевич работал завклубом. Потом объездчиком лесных угодий.

– Романтика! 12 сел, а я один холостой на коне. У меня в каждом селе знакомые были.

Задорно улыбается ветеран, рассказывая о послевоенных годах. Работал затем бригадиром и зампредседателя колхоза, потом секретарем парткома. Работе отдает все свои силы, потому что не умеет по-другому. Теперь все это живет в воспоминаниях да в стареньком альбоме с фотографиями.

– В октябре мне будет уже 92 года. Живу один. Бабушку свою схоронил год назад. Надо же, никогда не думал, что она меня бросит и уйдет. Она же моложе меня на 14 лет была. Хорошая была бабушка, настоящая деревенская хозяйка… Придется мне идти жить к дочери. Одному спокойнее, Наташа (соцработник. – Прим. ред.) ходит. Хорошая она,  и дочь Лариса каждый день у меня. А все же уходить к ней придется, так всем проще будет.

Загрустил наш ветеран. Нелегко даются воспоминания, но насколько они нужны нам, не видевшим тех событий. На прощание спрашиваю, а есть у него самый главный завет для нас, потомков? Отвечает издалека:

– В начале войны в школу ходили с 1 сентября, а летом я был учетчиком полевой бригады. Пайки выдавал тем, кто пришел на пашню: по 400 граммов хлебушка. Привезут – начинаешь развешивать каждому, и не дай бог, ошибешься. Отрежешь, а не хватает. Вместо 400 граммов 380 отрезал, берешь палочку хлебную от другого кусочка и довешиваешь, потому что каждая крошка нужна. Нарезаю палочки, а сердце кровью обливается. Тяжело глядеть на людей голодных, крошки собирающих. Был случай: все получили, а тетке Даше хлеба не хватило, а у нее ребятишек трое… Побежал в тракторную бригаду, спросил у поварихи хлеба, она дала, принес – плачет тетка Даша и я с ней плачу. К чему это я? Я войну прошел, мирное время. Потом много с какими людьми встречался. Были и такие, кто вдовам завидовал. А ведь не важно, мирное время или военное, главное – всегда человеком оставаться.