«Полюбила Алтай на всю жизнь»

10:00, 22 октября 2017г, Общество 2280


1
1

«АП» уже рассказывала о журналистах, работавших в нашей газете в годы освоения целины. С бывшим корреспондентом «Алтайки» Тамарой Громовой – она живет сейчас в Канаде – мы поговорили о жизни, работе и любви к Алтаю.

«Выковырянные»

– Тамара Владимировна, когда началось освоение целины, в наш край хлынула молодежь и трудовая, и творческая. Но ваше желание приехать на Алтай было особенным…

– В Барнаул в «Алтайскую правду» после окончания университета в 1954 году меня привели… воспоминания. Дело в том, что в годы войны я с матерью и двумя братьями жила в эвакуации на Алтае.

…Когда вокруг Ленинграда сжималось кольцо блокады, надо было уезжать. Мама колебалась: ехать одной с тремя малыми детьми было страшно – Лешеньке едва исполнилось два месяца. Но оставаться на верную гибель?.. Ехали мы в полную неизвестность, в Павлодар. Теплушка оборудована была нарами в два этажа. Маму с грудным ребенком пустили на нижние. С нами в вагоне ехали семьи военных, состоявших, как и отец, в войсках обороны Ленинграда.

Свет проникал только через маленькое окошко наверху. Питьевую воду мы набирали на станциях во всю имеющуюся посуду, ведь неизвестно, когда ждать следующей остановки. Туалета не было, и мы по очереди выставляли зады наружу. При этом человека крепко держали, ведь состав мотало и дергало.

Подо Мгой эшелон бомбили. Люди побежали в ближайший лес, мама не смогла меня добудиться и решила – будь что будет… По мере продвижения на восток все больше открывались масштабы нашей беды. Эшелон постоянно задерживали: пропускали поезда с войсками, а в другую сторону шли санитарные составы с ранеными. Почти две недели мы тащились до Павлодара. Но Павлодар не принял, нас отправили в Барнаул, а оттуда – в Славгород.

– Что представлял из себя Славгород в те годы, как вас приняли его жители?

– Назывался он городом, но больше походил на село. Основной жилой фонд составляли одноэтажные дома, много было мазанок. За домом, в который нас вселили, начиналась степь.

Тетя Феня, наша хозяйка, была красивая, дородная сибирячка, веселая и добродушная. Помню ее руки, всегда при деле: доили корову, заводили тесто, стирали, копали огород, месили кизяки... Это после рабочего дня! И все у нее получалось споро и, казалось, легко. Несмотря на аттестаты и заработок, маме с нами приходилось туго. И тут я должна сказать огромное спасибо тете Фене. Ее доброта помогла нам выжить в буквальном смысле слова. Она иногда давала нам снятое молоко, по целой трехлитровой банке. Еще угощала блинами, своими хлебами – а какие она пекла хлебы!.. Праздник для нас был, когда она приносила жмыхи.

Конечно, тете Фене приходилось легче: у нее было справное хозяйство – корова, куры, поросенок. И она была дома. Но воевал муж, двое детей и хозяйство требовали постоянных забот. Все требовало рук, рук и труда. Какой это труд, мы поняли, когда на следующее лето нам отвели клочок земли под огород и мы под руководством тети Фени его засадили. Пололи, окучивали, поливали в поте лица. И этот опыт нам пригодился потом в Ленинграде, когда мы тоже сажали картошку на отведенных участках, чтобы не вымереть с голоду.

Может, отношение тети Фени к нам было естественным поступком нормального человека, однако не много я встречала людей, которые от богатства своего поделились бы с нуждающимся. Тетя Феня навсегда запомнилась мне как выражение самого лучшего в нашем народе – доброты, сострадания. Тем более что имелся пример совсем иной… С нами в поезде приехала одна майорша с сыном. У нее был обширный скарб. По приезде она тут же купила корову, обзавелась хозяйством. Помню, взрослые недоумевали, ведь многие считали, что война скоро кончится. А война шла, и майорша драла с таких же эвакуированных деньги за молоко – дороже местных. И ей же шли из блокадного Ленинграда продуктовые посылки, в которых был даже шоколад! Из города, где люди умирали от голода… Поистине, кому война, кому мать родна. Я узнала о майорше от мамы уже в Ленинграде: в Славгороде она, видно, не хотела меня травмировать.

Все мы каждый день с надеждой ждали военных треугольников. Однажды пришло от папы письмо, в котором он рассказал, что нашу любимицу, овчарку Динку, они съели… Трудно и сейчас передать, какой меня охватил ужас. Я даже маме ничего не сказала. И, наплакавшись втихомолку, во сне я гладила Динку по теплой мордочке…

– Природа Сибири была неласкова к вам в лихие годы?

– Мы приехали осенью, и надо было срочно решать вопрос с топливом. В Степном Алтае оно было большой проблемой. Маме в военкомате выписали кизяки. Мы своими силами кое-что заготовили тоже: с дочерями Фени, Верой и Раей, ходили в степь собирать перекати-поле, сухую полынь, засохшие коровьи лепешки. Степь была совершенно бескрайней – в ней заблудиться легче, чем в лесу. Поздней осенью она показалась нам одно-
образно-унылой.

Совсем другой мы увидели степь весной. Тогда она вся благоухала и цвела, а какой простор, какая красота открывались взгляду! Степь была живой, она отзывалась на каждый ветерок чуть заметным колыханием серебристого ковыля, а когда задувало сильно, то степь становилась похожа на море – по ней ходили ковыльные волны. А когда расцветали жарки, как яркие огонечки, они полыхали по всей степи. Ей же конца-края нет!.. С какой жадностью мы ели дикий чеснок: он рос в изобилии и заменял нам витамины. Еще мы собирали дикий щавель. И как же там хорошо дышалось, какое приволье было вокруг! Именно эти воспоминания привели меня в Барнаул в 1954-м…

Целина Тамары Громовой

– Большая команда выпускников ЛГУ приехала в Барнаул в том году?

– Нас ехало на Алтай пятеро из выпуска: Глеб Горышин, Зоя Вольнова, Витя Головинский, я и Роза Копылова. Мы с Розкой попали в «Алтайскую правду», а ребята – в молодежную газету «Сталинская смена» (будущая «Молодежь Алтая»). Они там чувствовали себя прямо орлами, рвались в командировки и писали «подвальные» очерки.

– Как вас встретили в «АП»?

– В редакции нас встретили замечательно. Заместителем редактора был Михаил Абрамов, отбывавший срок по «ленинградскому делу», а потом оставшийся здесь, так как в Ленинград ему путь был заказан. Здесь вообще было много питерских. В сельхоз-
отделе работал Саша Волков, выпускник ЛГУ, на два года старше нас, мы были знакомы по комсомольской работе. Я носилась вихрем по редакции. Запах типографской краски, запах влажного свежего номера газеты… И медлительные метранпажи… И сами названия – «шпона», «бабашка», «врезка», «подвал» – все это приносило радость новизны и настоящей жизни.

Роза попала в отдел информации. Однажды она давала материал с соревнований боксеров и победителя назвала… побежденным. Он пришел на следующий день в редакцию. Мы Розку прятали, но она мужественно призналась в своей вине. Боксер посмотрел на нее и… простил. У Розки была замечательная заведующая Дуся Ракоедова. Она терпеливо учила Розку премудростям газетного ремесла.

Жили мы вместе – снимали комнату. Жили дружно, делили тяготы нашего несовершенного жилища и нашей мини-зарплаты. В начале зимы хозяйка предложила нам изготовить пельмени про запас. Сама купила разное мясо, приготовила фарш, научила нас лепить пельмени – и мы налепили их целую наволочку. Наволочку повесили в холодной прихожей и всю зиму варили звенящие с мороза вкуснейшие 
пельмени.

Нaша хозяйка работала нянечкой в больнице за мизерную зарплату, одна растила сына и использовала все возможности для подработки. Однажды, когда был областной слет целинников, она поселила несколько человек у себя. Эти целинники, а были там люди лихие, каждый вечер, напившись, ломились в нашу дверь, настойчиво приглашая нас разделить с ними веселье. Мы еле отбивались.

После вечерних дежурств в газете Розу, заслышав шум машины, выходили встречать – у нее уже тогда начались нелады со зрением. Однако это не помешало ей стать позже блестящим киноведом, защитить сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертации.

В те годы в Барнаул приезжало много интересных людей. Но, конечно, больше всего было журналистов, писателей. В нашу маленькую девичью коммуну на огонек приходило много народу. Бывал и интереснейший, образованнейший Юрий Зерчанинов, кажется, из «Юности», где вел спортивный отдел. Москвич, он много рассказывал нам о столице. Юра любил выделяться. Так, готовясь к алтайской зиме, в одной из командировок он купил огромную доху и всю зиму мучился с ней: она была очень тяжелая, но он не отступал. Однажды Юра привез своей возлюбленной мимозу из Москвы, заморозив своих соседей-пассажиров: все время открывал форточку, чтобы мимоза была живая.

Но настоящей бомбой был приезд в Барнаул на практику в газету венгерской, кажется, журналистки. Красивая, веселая, а главное, раскованная в своем поведении, она сразу вошла в нашу компанию и стала нас «учить жить» – делать макияж. У меня была отстрижена коса со словами: «Что это за кукиш ты носишь на голове?!» Вся наша небольшая компания вдруг стала курить – так было модно. Я ее потом часто ругала, привычка тянулась за мной много лет. Но самый большой переполох вызвала эта практикантка в мужской компании…

Фото из архива Тамары ГРОМОВОЙ

Окончание в следующем пятничном номере.

Фоторепортаж
Блоги