Режиссер Алексей Логачев: «Театр должен производить впечатление»

17:00, 23 марта 2017г, Культура 2428


1
1

Фото Евгений НАЛИМОВ

В краевом театре драмы готовится спектакль «Зойкина квартира» по пьесе Михаила Булгакова. Корреспонденты «АП» побывали на одной из репетиций, а затем побеседовали с режиссером Алексеем Логачевым.

Барнаульской театральной публике Алексей Логачев знаком по спектаклю «Пленные духи» на экспериментальной сцене и «Укрощению строптивой», которое и два года спустя после премьеры собирает полные залы. Постановке сопутствовал успех у критиков: «Укрощение…» наградили дипломом II Всероссийского молодежного театрального фестиваля им. В.С. Золотухина «За мастерство в молодой режиссуре», а исполнители главных ролей были отмечены в актерских номинациях.

Работа над новым спектаклем идет совершенно иначе, говорит режиссер:

– Булгаков – автор, требующий продолжительного разбора пьесы. Когда мы репетировали Шекспира, буквально тут же начали играть, потому что таков тип шекспировского театра. В нашем сознании он автор для избранных, для философов. Нам сложно принять, что 95 процентов зрителей в его время и читать-то не умели! Он писал для театра под открытым небом, в котором спектакли игрались при дневном освещении. Актеры видели своего зрителя, который мог им что-то крикнуть, и это не считалось нарушением этикета… Когда мы поставили «Укрощение…», в Интернете кто-то написал, думая, что оскорбит нас: «Я как на капустнике побывал». Но эта пьеса – самый настоящий капустник и есть!

Булгаков совершенно другой автор. И мы целый месяц провели за разбором каждой фразы в пьесе. Задача – разгадать, что автор имел в виду. Режиссура получает много справедливой критики за попытки вложить в пьесу какой-то инородный подтекст. И есть понятие «автор сопротивляется», и Булгаков как раз относится к разряду таких мистических авторов, которые часто сопротивляются этим вещам.

– Кстати, в театре существуют суеверия, связанные с его именем?

– Нет, о мистике я говорю с некоторой иронией, поскольку сам человек рациональных, материалистических взглядов. Но допущение, что мистика присутствует в самих булгаковских правилах игры, будоражит воображение.

– Вы говорили, что давно хотели поставить «Зойкину квартиру», а в нашем театре пьеса хорошо расходится, есть подходящие актеры на главные роли. Вообще, выбор пьесы чаще остается за вами?

– Да, но я все же учитываю потребности театра, потому что у него всегда есть определенная репертуарная политика, даже если она четко не сформулирована. Всегда чувствуешь, к какому жанру артисты тяготеют, каковы возможности театра, вплоть до технических.

– На пресс-конференции по будущей постановке вы сочувственно высказались о героях пьесы.

– Да, жалею их.

– Как выстраиваете баланс между сочувствием и булгаковской ядовитой сатирой?

– А разве одно отменяет другое? Наоборот, только усиливает. Булгаков не мог этим людям не сочувствовать – он сам из них. Мне кажется, он хочет нам сказать, что в тяжелые времена в борьбе за «норму жизни», о которой я постоянно говорю, для него допустимо даже нарушение Уголовного кодекса. В письме двадцатых годов он пишет, что в одном пальтишке по Москве бегает, в ботиночках на картонной подошве и, как зиму переживет, не знает. «Но среди погибших я быть не желаю», – пишет он. Мне это очень нравится. И наша героиня Зоя тоже не желает. Но есть границы, которые лучше не переходить, как бы ты ни нуждался, – вот так мы прочитали пьесу.

– Для многих Булгаков – любимый автор, но речь обычно все же о прозе.

– Хотя в первую очередь он драматург. И когда я разбираю его пьесы, вижу, насколько тонко он понимал театр изнутри. Это знание композиции, правильной продолжительности сцен, умение выстроить подтексты и сцены так, чтобы было внутреннее напряжение. Конфликт всегда не на поверхности, а скрыт за словами, и его интересно выискивать. В этом суть драматического театра.

– В 2015 году вы стали главным режиссером Саратовского ТЮЗа. От такого театра у нас обычно ждут некой воспитательной миссии.

– Ну, я точно не воспитатель. И вообще, мне кажется, что это не место для воспитания и сами театры сопротивляются всеми силами… Я, например, не знал до этого, что по новым законам не дай бог чтобы на сцене кто-то выпил. Но уверен, что ни один алкоголик не стал алкоголиком, потому что в детстве увидел в ТЮЗе на сцене, как кто-то выпил! Это смешно. Скорее уж потому, что он вообще не ходил в театр.

Правило одно: театр должен производить сильное впечатление, и это, возможно, что-то изменит в человеке. И мы надеемся, конечно, на какое-то последействие. Есть другая проблема: часто идешь по фойе во время спектакля и видишь, что взрослые отправили ребенка в зал, а сами сидят с другими родителями. А потом удивляются, что у них нет общих тем с детьми!

– Вас, наверное, часто спрашивают про ваше первое образование – факультет вычислительной математики и кибернетики. Кажется, что нет ничего дальше от театра.

– Я просто пошел по стопам мамы, которая училась на этом факультете. У меня тогда не было особых целей, их, мне кажется, и не может быть в старших классах, особенно в наше инфантильное время. А потом стал ходить в студенческий театр, а это затягивающая штука. Играл на сцене, вроде даже неплохо.

– Мама не протестовала?

– Еще как! Это была война, родителям было тяжело смириться, что все мои ровесники начнут строить карьеру, а я опять стану первокурсником. Сейчас понимаю их опасения.

А то, что нет ничего дальше, спорно: математика – хорошее подспорье умению соотнести части целого в композиции, аналитическое мышление помогает при разборе пьесы. Когда учился, мне говорили, что я артистичный человек.

– Но выбрали не актерскую профессию.

– Сначала я и хотел быть артистом, было интересно выходить на сцену и проживать чужую жизнь, в которой можно умереть понарошку или влюбиться понарошку, говорить чужими словами о том, что тебя волнует. А на пятом курсе я стал заведующим литературной частью в Нижегородском ТЮЗе, туда как раз пришел режиссер Вячеслав Кокорин (он знаком барнаульцам по спектаклю «Бумбараш» в МТА. – Прим. ред.). Я увидел, как он делал из отсталого театра хороший: приглашал постановщиков, сам ставил замечательно, занимался труппой. И мне это гораздо больше понравилось.

Поэтому я всегда стремился обрести свой театр, чтобы подбирать труппу, утвердить репертуарную политику. Вступить в какие-то отношения со зрителем, вести с ним диалог. Наивно, может быть, но мне эта мысль нравилась. Я поехал поступать в ГИТИС, когда понял, что в театре можно создавать отдельную реальность.

У режиссера очень интересная жизнь: видишь много городов, встречаешь много людей, читаешь много книг. Моя работа вроде как заключается в том, чтобы копить впечатления, жить в режиме восприятия. Приехав в Барнаул, стараюсь ни дня дома не сидеть. В краеведческий музей сходить, в батутный зал, в зоопарк, на хоккей. А там вижу, например, как тренер с игроками общается или как болельщики поругались в буфете, и все это где-то откладывается. Когда готовишь спектакль, ты этими впечатлениями подпитываешься. Когда закончу «Зойкину квартиру», поеду в Ростов-на-Дону работать над «Плутнями Скапена» по Мольеру, и это будет мой четвертый спектакль за сезон – это выжигающий режим! Но мне нравится такой образ жизни. Вот – шахматы, купил учебник, надо попробовать, как это во мне отзеркалится.

– В общем, ставите эксперименты над собой.

– Постоянно!

Фоторепортаж
Блоги