Свой крест. Кто стал главным героем романа Константина Сомова «Лишь гаолян шумит»

06:34, 22 ноября 2021г, Культура 872


Свой крест. Кто стал главным героем романа Константина Сомова «Лишь гаолян шумит» Фото №1

«Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание –не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умели жить. Помни это…   Будь человеком». В. М. Шукшин

Земля и земляки

В одной замечательной, но, к сожалению, уже порядком забытой песне рефреном звучит вопрос: «С чего начинается Родина?» Вопрос не праздный, обязательный. Вопрос идентификации личности. По нынешним временам – вопрос на засыпку.

А для Александра Алябьева, главного героя романа Константина Сомова «Лишь гаолян шумит», Родина – это вся русская земля. Земля, раскинувшаяся и на Европу, и на Азию стараниями многих поколений предков. Обильно политая и трудовым потом, и ратной кровью.

Но самая сокровенная тяга сердца Александра Алябьева значилась к земле Алтая, к месту, где родился он и рос, – селу Стуково: с озерами, речкой Барнаулкой да с сосновым бором. Там дом, родители, дед Никита, супруга Александра и свое семя проросшее – сынок, тоже нареченный, как дед, Никитой, стало быть, Алябьев-младший, продолжение рода. Там «порхает в весенней синеве маленький – едва разглядишь – душевно голосистый жаворонок», а на их алябьевском поле ржаные, отцом собранные стожки и в каждом «шесть снопов стоймя один к другому, седьмой колосьями вниз, крышей сверху».

Любовь к малой родине воспитана в Саше Алябьеве не созерцанием лубочной красоты березовой рощи – любовь воспитывалась нелегким крестьянским трудом. С младых ногтей прививалось понимание своей значимости на Земле.

«Старший сын в семье, он начал работать, считай, с тех пор как помнить себя стал. Был копновозом, правил лошадью… В десять лет… Саша уже ходил за плугом, возил снопы, запрягал самостоятельно коней, боронил, сеял» – так описывает автор детство Саши Алябьева.

Так строилась жизнь всего сибирского землячества: земля полями и лесами своими дает человеку кров и тепло. Земля родит хлеб, земля кормит скот. Земля хранит могилы предков.

Недаром «земля» и «земляки» – слова одного корня.

И семья Алябьевых, и множество других семей переселенцев, придя на плодородные, но отягощенные непростыми климатическими условиями земли Сибири, требующие терпеливого и каждодневного труда, приобретали особые качества, те качества, что впоследствии назовут сибирским характером.

Исторические факты

Идея романа «Лишь гаолян шумит» возникла у алтайского писателя Константина Сомова после того, как ему в руки попала биография Александра Алябьева. Да и как можно пройти мимо этого уникального человека – обладателя одиннадцати георгиевских наград? Георгиевским крестом награждали за боевые заслуги и личное мужество. Фактически за подвиг. А у Александра Алябьева их одиннадцать!

И неудивительно, что Константин Сомов за сухими фактами биографии постарался разглядеть живого человека, не ограничиваясь рассказом о наградных крестах Александра Алябьева. Ведь носил Александр с самого детства, как и положено христианину, еще и православный нательный крест.

Равно как и нес он всю свою жизнь нелегкий крест, что взвалила судьба на плечи простого сибирского парня. Жил по чести и совести, с любовью к родной земле, к роду своему. Трудился на земле в поте лица, проливал кровь в бою…

Не исключаю, что у определенной категории людей, взращенных современностью в общность потребителей, такое поведение вызовет недоумение, а то и насмешку, особенно у тех, кто ни креста на груди, ни креста в виде долга-ноши не имеет. Девиз нынешнего времени как раз обратный, и все чаще новыми «героями» становится самодовольные личности из сообщества «я никому не должен».

А подлинные герои – они такие, как Александр Алябьев.

Это люди из жизни, люди из плоти и крови. Уязвимые, смертные, грешные… Поставленные выпавшей на их долю лихой эпохой в обстоятельства «войн и революций». В те обстоятельства, когда и хорошее, и дурное в человеке проявляется особо, когда цена поступка самая дорогая – жизнь или смерть…

«…Впереди была смерть... Саша пытался думать о чем-то далеком, о том, чего, может, и не будет больше... Божьей коровки на зеленом березовом листе… Тишины бора... И опять возвращалась, усмехаясь, как шелудивая старуха, мысль о смерти… «А чего мне? – усмехался в ответ Саша. – Я тебя не боюсь, вот только знобит малость, так это, видать, от холода» – с такими мыслями Александр Алябьев идет в бой. Идет, понимая цену жизни, любя жизнь.

Есть такое выражение: «Я бы пошел с ним в разведку». Так вот: пошел бы в разведку Александр Алябьев с кем-нибудь из нас, нынешних? 

Важно понимать свой человеческий долг – перед той же землей-кормилицей, перед родителями, перед детьми… Именно с этого и начинается Родина, перед которой тоже долг. И детям не мешало бы долг этот передать, чтобы связь времен не прервалась и чтобы все, что создано предками: «наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание…» (возвращаясь к словам В. М. Шукшина), – чтобы все это не пошло прахом «за понюх табаку».

Фактическая история

В самом слове «история» кроется не один смысл. С одной стороны, это наука о развитии общества. С другой – это рассказ о событии с ярким сюжетом, а стало быть, литературный жанр. И Константин Сомов умело и бережно использует в своих романах обе грани понятия «история»: умело работает с сюжетом и бережно обходится с историческими фактами. Это его авторская позиция и вместе с тем его художественный метод.

Мир в романе «Лишь гаолян шумит» плотно населен, но не персонажами, а скорее действующими лицами. Обозначение «действующие лица» более подходит к героям романа, потому что автор использует нечто похожее на театральный принцип: с одной стороны, у большинства «действующих лиц» романа есть прототипы, а с другой – есть исполнители – авторские образы, действующие в характерах героев, но по художественной канве, созданной автором.

Язык героев соответствует быту, укладу, уровню образования в России конца XIX – начала XX века. Причем слышится даже различие в тональности говора у сельских жителей и горожан, у офицеров и священников… Но все это не выглядит архаичным и скучным. Читатель включается в языковую полифонию того времени с легкостью.

В чем же секрет автора?

В том, что благодаря точности образов и характеров, выверенности психологии поступков герои не кажутся куклами, управляемыми умелой рукой автора, они живые.

А еще Константин Сомов делает расчет на генетическую память. И этот прием тоже срабатывает – если читатель в состоянии черпать событийную и языковую суть из классической русской литературы, от родителей, от бабушек и дедушек...

И если переходить на частное – именно корневые ценности способны объединить множество «я» в «мы».

И что это за ценности? Да все те же: вера, надежда и любовь. Три христианские добродетели, делающие мир для главного героя сложным и вместе с тем понятным – праведным и неправедным одновременно.

«Алябьев… медленно перекрестился, сказал про себя: «Утешь и укрепи… Господи. Ты же всех любишь. И тех, у кого крестик на шее, и тех, кто им не обзавелся. Спаси и помилуй нас, грешных. Яко Ты есть благ и человеколюбец» – вот одна из точек, где сходятся воедино вера, надежда и любовь. Таких точек схождения в романе немало.

И эти вечные ценности не только максимально подняты автором на щит, но и максимально приближены и к действующим лицам романа, и к читателям:

«…Всю ночь японцы продолжали атаки позиций 1-го Сибирского корпуса, приближаясь порой к нашим окопам на расстояние десяти шагов, но всякий раз их отбивали огнем, а случалось, и штыками».

Обратите внимание на фразу «к нашим окопам». К «нашим» – это не авторская оговорка, это авторская причастность к событиям, в которые он вовлекает и читателя. Автор, пропуская события через себя, становится как бы их очевидцем, смотрит на происходящее изнутри. И персонажи, и автор, и читатель сплетены в нераспутываемый клубок. И что ни свяжи из этого клубка – получается жизнь!

Дотошные критики пытаются найти определение литературному жанру, в котором работает Константин Сомов. Нон-фикшн? Роман-биография? Исторический роман? Или все-таки художественная проза?.. А может быть, так: гармоничное и выверенное смешение жанров, преобразующее «исторический факт» в «фактическую историю», как этого требует время? Требует с шукшинской прямотой: «Уверуй, что все было не зря…»

И может быть, возвращение из недр архивов «хорошо забытого старого», его осмысление и пересказ художественными средствами и есть то новое, что крайне необходимо сейчас? Хотя бы для того, чтобы у настоящего не прервалась связь с прошлым, а в конечном итоге и с будущим. Чтобы земля окончательно не ушла из-под ног, «уверуй, что все было не зря…».

Валерий КОПНИНОВ.

 
Фоторепортаж