Подивились и пошли ремонтировать

День полета в космос первого человека в моей памяти оказался случайно запечатленным навсегда. Хотя дату я долгое время и не знал. Для той малявки, какой я тогда являлся, было всё равно, какое число на календаре. Время в этом возрасте определялось в основном по климатическим событиям, происходящим за стенами дома: тепло или солнечно при небольшом морозе, значит, можно играть на улице, холодно и дождливо – сидеть вместе с кошками на печке.

В тот день при чистом небе и ярком солнце все-таки было холодновато, поэтому пришлось надеть фуфайку, в которой всю зиму бегал по улице, черную суконную шапку, а вместо валенок - кирзовые сапоги с глубоко отвёрнутыми голенищами, как было модно среди мальчишек постарше.

В апреле 1961-го мне еще не исполнилось и шести лет. Родители работали в колхозе: отец – конюхом, мама – не складе. Я же – вольный казак. Так уж получилось, что в первый день посещения колхозного детского садика упал с лестницы и сломал ребро. На этом с коллективным детским воспитанием было покончено, пришлось заняться самовоспитанием.

Тем утром отец погнал табун молодняка и жерёбых кобыл на бригадный полевой стан в степь. Мама ушла на склад, а я с соседом-одногодком Толей Кравченко и черно-белым кобельком Шариком отправился на другой берег пруда. Там уже бледно-зеленым с синевой манила нас какая-то трава. Мы были в том возрасте, когда всё оказывалось очень интересным и, заметив какую-нибудь букашку, долго совещались и гадали, что бы это могло быть. Брали её, разглядывали, как она бегает или ползает, как шевелит усиками или дергает лапками. А потом, как правило, давили. Стремление уничтожить жуков-пауков таилось в нашей крестьянской крови. Что поделаешь – гены.

После обеда отец собрался вновь на полевой стан, я увязался за ним – мне было очень нужно! В бригадном лошадином табуне ходил жеребец по кличке Строитель. Я несколько раз за зиму слышал от родителей, как он спас отца от колхозного быка-рекордсмена, серебряного медалиста ВДНХ.

Дело случилось прошлым летом. За быками-производителями ухаживал скотник, который любил крепко выпить. Однажды по пьяни он выпустил быков, и они его сразу же «отблагодарили», подняв на рога и хорошенько помяв. А потом, разъярённые, двинулись по бригадному стану. В это время отец на Строителе подъехал к бригадной коновязи. И только отошел несколько шагов от лошади, как на него набросился бык.

Отец Строителя никогда к коновязи не привязывал. Говорил ему: «Жди!» - хлопал по холке и шел по делам. И конь всегда его ждал. Когда бык напал, непонятно, что подумал жеребец, но он бросился на защиту хозяина, одним махом оказался перед разъярённым животным, встал на дыбы и атаковал передними копытами. Удар оказался чувствительным – колени оглушенного быка подкосились, он замычал, замотал башкой, а когда жеребец, заржав, вновь стал подниматься на дыбы, резво покинул поле боя. Всё произошло в считаные секунды. Отец даже не успел испугаться, но если бы не Строитель…

Ещё умный жеребец мог… пасти табун. Вокруг бригадного стана, а это была территория гектаров двадцать - двадцать пять, находились поля. Летом, когда на них подрастала пшеница, некоторые лошади и жеребята так и стремились ею полакомиться, но Строитель всегда оказывался на месте, хватал нарушителя зубами за холку и гнал с поля.

По словам отца, такого коня ни до того, ни после у него не было. Я всю зиму мечтал увидеть Строителя и вот теперь гордо ехал на полевой стан.

Лошадка Рыжуха, помахивая хвостом, трусцой тащила телегу с седоками. Рядом справа бежал жеребёнок-стригунок. А слева и чуть позади семенил лапами пёс Шарик. Сначала он просто перебегал с одной обочины дороги на другую, но потом решил немного попугать жеребенка. Тот принял его игру, и вскоре они стали носиться вокруг кобылы и телеги.

Под фуфайку пробирался холодный ветерок. Зябко. Тепла-то настоящего ещё не было. Повернули от речки влево и поехали между полями. Дорога шла на подъем. На самом верху зиял брошенный большой котлован. До целины на этом месте рос околок, а в его центре располагалось небольшое озерцо. Какой-то умник решил выкопать на этом месте котлован. Мол, вода с озерца в него набежит самотеком. Не стало ни околка, ни озерца. Одна огромная яма.

Подъехали к бригадному дому. У тракторов возились мужики-механизаторы. Я сразу узнал многих из них: дядю Мишу Кравченко, папку одноклассника Толика, Петра Резвинского и двух Иванов – Штеркеля и Маркуца. Одно окно в бригадном доме оказалось открытым, и в нём виднелись голова человека и стоявшая на подоконнике коричневая рация. Из неё лилась песня про геологов.

Отец привязал к коновязи Рыжуху, и в этот момент музыка прекратилась. Диктор объявил, что будет передано срочное сообщение ТАСС. Мужик в окне, а это оказался учетчик, крикнул, чтобы все подошли. Трактористы бросили работу и расселись на лавочке под окном. Они были явно встревожены. Всего шестнадцать лет прошло после окончания войны, и все хорошо помнили, как вот так же объявили о ней. Кто-то, ни к кому не обращаясь, спросил: «Неужели снова?!» Все промолчали. И мой отец, воевавший с фашистами. Он тоже сел на лавку и стал нервно сворачивать самокрутку. Недокрутив, плюнул и бросил её в металлический обод от колеса для «Беларуса», служивший большой пепельницей.

Дядя Миша молча подал ему пачку папирос «Север». В этой напряженной тишине я тоже не мог даже шелохнуться. Наконец рация затрещала и заговорил диктор. Он сообщал, что советский летчик улетел в космос. Все вздохнули с облегчением. Не война же! Ещё несколько минут пообсуждали, подивились и пошли ремонтировать технику. Скоро будет готова земля и нужно сеять. А без техники это невозможно.

Значение этого дня я осознал значительно позже, классе так седьмом-восьмом. И очень, помню, гордился, что вторым космонавтом стал наш земляк Герман Титов. А вот в Верх-Жилино и Полковниково так ещё и не съездил. Каюсь!