В Алтайском театре кукол поставили чеховскую «Чайку» для взрослых

18:20, 05 мая 2024г, Культура 1429


В Алтайском театре кукол поставили чеховскую «Чайку» для взрослых Фото №1

Фото Евгений НАЛИМОВ

В театре кукол «Сказка» представили свою чеховскую «Чайку»(18+) – спектакль о любви в разных ее ипостасях, из которого убрали почти все, что к ней не относится, кроме разве что творческих мук.

Вокруг слов

Режиссер Наталья Слащёва и художник-постановщик Виктор Клочко решили раскрыть пьесу через «театр предмета», в котором чеховское слово обретает и конкретную форму, и особый вес. Перед спектаклем взорам зрителей предстает выстроенная на сцене глухая стена-клавиатура из темных кубов с буквами. Под механическое щелканье пишущей машинки и задумчивый фортепианный наигрыш луч света выхватывает отдельные клавиши, которые в этот момент как бы нажимает невидимая рука.

Ворвавшись на сцену под ураганные начальные такты Song 2 группы Blur, артисты буквально смели эту стеночку. Но лишь затем, чтобы из рассыпавшихся кубов выстраивать свои собственные столбцы и дороги слов. Какие-то обозначают место действия: «ОЗЕРО», «СКАМЕЙКА». Вокруг других крутится вся жизнь персонажей: «ТЕАТР», «НИНА», «БОРИС». «Мы думали о том, как много весит слово и как может перевернуть жизнь человека – «да» или «нет», «люблю» – «не люблю», «нич­тожество», «прости меня», – объясняет автор спектакля Наталья Слащёва. – Такие весомые слова, сказанные вовремя или не вовремя, определяют ход дальнейших событий – или решение человека не продолжать жить».

Персонажей, кстати, проредили вдвое, оставив лишь тех, кто томится в любовных треугольниках. В том, что детей и родителей в спектакле играют артисты примерно одного поколения, можно усмотреть дополнительную условность, свойственную театру кукол. А можно – тонкое наблюдение, что в вопросах сильных чувств все безоружны и сразу как-то неопытны – что 43-летняя примадонна Аркадина (Ольга Бойкова), некрасиво ревнующая своего мужчину к молодой сопернице, что ее 25-летний сын Костя Треплёв (Данил Кочуков), понимающий, что возлюбленная Нина Заречная (Мария Невретдинова) от него ускользает.

При этом одного важного, даже ключевого героя в спектакль добавили – это Пёс, сыгранный Романом Баталовым, та самая соседская собака, которая в пьесе воет по ночам и не дает героям спать. Наталья Слащёва увидела в этом буквальный образ любви – безусловной, без оглядки, ревности и упреков. Он трогательно и одновременно раздражающе (ну, как настоящая собака) подвывает Love me tender Элвиса Пресли, в его бесхитростном взгляде отражаются лучшие и худшие поступки действую­щих лиц.

Вскрыть подспудное

В художественном оформлении спектакля изначально много от детской игры в кубики – и на сцене это проявляется в моменты, когда какой-то случайный «ОЛЕГ» превращается в осмысленное LOVE. Или когда из перевернутых букв «П» и «Т» выходит фужер, а неудачно пытавшемуся застрелиться Косте мать бинтует не буйную голову, а куб.

Но кубами вещественный мир спектакля не ограничен, есть еще большие фигуры льва и оленя, словно вырезанные из бумаги, которые появляются в сцене неудачной премьеры Костиной пьесы. А у основных персонажей появляются такие же «бумажные» и хрупкие на вид силуэты-двойники. К слову, не очень-то похожие на артистов и помогающие зрителю вскрыть подспудное – неслучаен, например, контраст между Машей, сыгранной витальной Анастасией Шарабариной, и ее сгорбленной фигуркой-силуэтом, как бы высохшей от безответной любви.

Столь же внятны немного шутовские костюмы, придуманные Виктором Клочко. Если про беллетриста Тригорина сказано, что он любитель рыбалки, то актер Пётр Кобзев будет от начала до конца ходить в рыбацких резиновых сапогах и комбинезоне защитного цвета. А Машин «траур по ее жизни» выражен в том, что ее голова и шея обмотаны всем черным тряпьем из ее гардероба, как бесконечно длинным шарфом. Решившись вырвать любовь из своего сердца и выйти замуж за скучного, но верного Медведенко (Александр Дирин), она переодевается в его огромный уютный белый свитер.

Финал некоторым показался смазанным и как-то недостаточно трагичным: «Всем шампанского!» Впрочем, возможно, авторы намекали вовсе не на то, что жизнь продолжается, а на последние слова Чехова, сказанные, как гласит легенда, перед самой смертью.

Фоторепортаж