Совпадения Александра Волобуева

Это своего рода отчет, так как из 60 выставленных работ меньше трети – новые, остальные – то, что Александр посчитал лучшим из сделанного за его фотографическую биографию. Александр – газетный фоторепортер, останавливатель мгновений прекрасных и не очень – на выставке предстает другим: философом, созерцателем и мыслителем. Впрочем, к осмыслению волшебства жизни посредством фотографии, которая сама по себе во многом магический процесс, его тянуло всегда, не зря первая его выставка называлась «Магия серебра». Сейчас серебра в фотографии не осталось, а вот магия еще есть.

Начало

– Я достаточно поздно стал заниматься фотографией – классе в десятом, ближе ко второй половине. А потом совпало: поступал в мединститут и на экзамене по физике меня спас вопрос о фотоаппарате. Я им написал две страницы по этому вопросу, а на остальные вопросы – по несколько строчек. Экзаменаторы, думаю, удивились, но четверку поставили. И я прошел. Бросил институт через год, но это приключение с фотоаппаратом запомнилось, и я стал снимать. Тем более в институте уже не расставался с камерой – всем в группе понравилось, что я их фотографирую. Потом был лаборантом в политехе, а потом уже пришел в «Молодежь Алтая». Первый репортаж – съемка с ипподрома. Лошадь со всадником преодолевала барьер. Я с красным фильтром снимал, широкоугольником, с земли – тогда еще подпускали фотографов так близко. На фоне неба, облаков – так все совпало. Принес в спортотдел, тогда Саша Жаров работал и Александр Тимофеевич Машкин. Смотрят на снимки: «Это ерунда, это ерунда». Доходят до этого снимка и говорят: «А вот это мы берем». Это был даже не репортажный, а картинный снимок. Машкин даже спросил: «Сам снимал?» Три рубля заплатили. Так и пошло.

Тогда казалось, что в спорте вся истина. Когда ты молодой, можешь днями бегать на все соревнования, успеваешь пробежать стометровку впереди бегунов, сфотографировать их и на старте, и на финише. А потом понимаешь, что жизнь не только в спорте.

Люди

– На меня многие люди повлияли. Если говорить о работе, то это Борис Брязгин, уже работавший в «Молодежке» фотокорреспондентом, когда я туда только пришел. Он рассказывал о житейских принципах: как работать с персонажем, чтобы и недолго, и хорошо, как найти контакт. Мама мне многое объясняла – она тоже фотограф-любитель. По книжкам учился. Был журнал «Советское фото». А в целом просто нужно любить это дело. И со второго миллиона снимков все становится легко. (Смеется.)

А в смысле отношения к жизни, месту человека на Земле – это Игнатий Лапкин. В конце 80-х годов он пришел в «Молодежку» в первый раз – в валенках с калошами, в армяке своем, непонятно из чего сшитом и подвязанном. Его только выпустили из тюрьмы, где он сидел за веру, он начинает рассказывать о своей деревне, которой нет давным-давно, говорит: «Да мы ее построим». Ты ему не веришь сначала вообще никак, но через полчаса заражаешься и едешь с ним в деревню, которой нет, живешь там в палатках. А там только комары летают размером с пчелу. Даже попить негде – одно болото. А сейчас эта его деревня Потеряевка есть. Поневоле такие люди заставляют думать о хорошем. Это большое счастье – повстречать такого человека. От него энергия идет подпитывающая. Он заряжает. Есть люди, которые отнимают энергию, а он заряжает тебя энергией.

Магия

– Ничего нет более вещественного, чем фотография. Ну да, есть египетские пирамиды. Но пирамид не будет, а их фотографии останутся.

Вот ты делаешь фотографию. Сначала она никак не действуют ни на тебя, ни на людей. Потом, через какое-то время, выстаскиваешь ее – о, какой хороший снимок! А через несколько лет ты в шоке смотришь на это фото и думаешь: «Это же чудо какое время было!» Вспоминается время. Получается, что фотография – машина времени.

Фотография – это магия. Но ты не сразу это понимаешь. Сначала тебе интересен сам процесс: темная комната, красный фонарь, вставляешь пленку в увеличитель, еще непонятно, что получится, опускаешь карточку в проявитель – и вдруг появляется лицо человека. Алхимия – ведь тогда в фотографии все упиралось в серебро. Мне даже немного жаль, что всего этого теперь нет.

Эта река была раньше узкой, горной, только для профессионалов. Никто не знал, проявишь ты пленку или она просто окажется бракованной и на ней не будет вообще ничего. Дело было невероятно непредсказуемое.

Сейчас фотографией занимаются все. Это и плохо, и хорошо. В старую фотографию не могли попасть просто умные люди. Они считали, что раз процесс непредсказуем, то лучше этим не заниматься. А сейчас ученые, художники, дизайнеры могут спокойно влиять на общий уровень фотографов. В Интернете на любом фотосайте сотни людей интересных, умных, много думающих. Там не просто фотографии, а целые рассказы с фотографией. Я и сам стал так делать – на выставках сопровождаю фотографию небольшим текстом, эссе. Кто-то говорит: «Раз ты не смог передать это в фотографии, то и не надо». Но погодите. Обычно бывает так: человек пришел на выставку, увидел фотографию, посмотрел, что-то понял, что-то нет и пошел дальше. А текст расширяет восприятие фотографии. Человек читает эссе и смотрит на снимок уже другими глазами. Мне говорят: «Это ты здорово придумал».

На выставке обычно человек один раз прошел – и сразу на выход: «Я это видел десять раз и сам могу такие фотографии делать». А настоящая фотография должна останавливать.

Люди всегда больше смотрят выставки фотографий, чем живописи. Живописцы говорят: почему на ваши выставки больше народу ходит? А я думаю, люди узнают себя. Фотография упрощает процесс сопереживания, играет на доверии, ведь на фото все вроде бы так же, как в жизни. И человеку кажется, что это реальный мир, калька, правда. На самом деле это не калька. Но все равно правда.

У меня нет предпочтений по времени года. Каких-то особых дней я могу ждать только для пейзажных съемок, для поездок в Горный Алтай осенью. Но весна хуже, что ли? Да и зима бывает невероятная. Приедешь куда-нибудь в Горную Колывань, а там все завалило снегом, как в прошлую зиму. И ты стоишь ждешь, когда из деревни придет трактор, и два часа любуешься на пейзаж в три сосны. Но и из этого можно сделать хороший снимок. Нужны время и свой взгляд.

Для меня фотография – это соединение возможного и невозможного. Невозможное мешает тебе фотографировать, а то, что можешь, ты делаешь. И когда фотография сделана на стыке этого, она получается. Можно придумывать картинку в уме. Но если всю жизнь занимаешься газетной фотографией и снимаешь жизнь людей, то событие довлеет над тобой. Те, кто придумывает картинку, имитируют жизнь. А жизнь всегда окажется интереснее, чем ты можешь придумать. Жизнь меня удивляла и удивляет. Потому я и не бросаю это дело столько лет. Всегда бывает какое-то чудо маленькое. И вот такое чудо получилось у меня со Сростками.

Сростки

– В Барнауле я сделал выставку своих фотографий о плато Укок. Мне позвонили из Сросток из музея Шукшина и спросили, не привезу ли я эту выставку к ним. Я подумал, что Укок с фантазийной темой никак не подходит для Сросток. В конце августа они позвонили конкретно: «Вы сделаете у нас выставку?» Я говорю: «Я сделаю, но надо придумать идею для нее».

Ведь не все так просто со Сростками. Деревня уникальная. Люди там не дураки. Это как целая страна. Каждая часть деревни совсем другая. Баклань, Низовка, Голожопка. Нам повезло, что над ней купол шукшинский и под ним все по-другому относятся к другим людям – добрее или нет, но с пониманием.

В январе 2012 года я в Сростках переснимал документы и экспонаты для альбома о музее Шукшина. Приехали, пьем чай, знакомимся. Говорю: «Фамилия моя Волобуев». Они говорят: «Ну, у нас есть много Волобуевых. Вот только что похоронили Сашку Волобуева». Ну, чаем поперхнулся, естественно. Говорю: «Спасибо, долго жить буду». Они отвечают: «А что делать – жизнь такая». И правда, каждый по-своему проводит долгие зимние вечера. А когда переснимал списки расстрелянных за 1936 год, встретил и вовсе своего полного тезку и однофамильца – Александра Павловича Волобуева. Такие вот совпадения.

Я сфотографировал двоих стариков, мужа и жену, и сделал на снимке обрамление из цветущих яблонь. Но в музее, когда увидели фото, говорят: «Вы же не зря это сделали!» Оказывается, это та яблоня, под которой Шукшин, когда приезжал, всегда фотографировался с матерью. Мне говорят: «Это вы неспроста». Ну да, неспроста. Сростки сами тебя ведут и сами тебе себя показывают.

Названий для выставки было несколько. Но потом стали происходить разные вещи. 16 августа умер Александр Родионов. А потом я приехал в Сростки и узнал, что умерли двое стариков, которых я фотографировал: сначала дед, а потом, не пережив, и старуха. И пришло это название – «Круги жизни».

Следующий год юбилейный – 85-летие Шукшина. И выходит, что я своей выставкой эти юбилейные мероприятия открываю. Тоже об этом не думал, а вот совпало.