Дон Кихот из села Верх-Жилино

Марафон в честь 50-летия полёта Германа Титова в космос, как и задумывали его организаторы – «Алтайская правда» и клуб любителей бега «Восток», пробудил в его участниках и, хочется верить, жителях сёл, через которые пролегал маршрут, интерес к изучению истории края, креативно напомнил о подвиге нашего земляка-космонавта, наполнив сердце гордостью и патриотизмом. «Это не просто соревнования, когда можно сказать: «Пробежал, устал, забыл», - очень лаконично и точно оценил «космический» марафон лидер КЛБ «Восток» Александр Богумил. – Готовясь к нему и после него лично я открыл для себя забытые имена. Оказывается, в Верх-Жилино кроме великого, на мой взгляд, гуманиста-просветителя Адриана Топорова жил еще Иннокентий Серышев, интереснейший человек, чьи морально-нравственные горизонты и глубины несправедливо забыты».

Проштудировав воспоминания Адриана Топорова, Александр Богумил нашёл дом на улице Никитина, где жил учитель Степана Титова. Порадовался, что на нем даже есть мемориальная доска.

Ярко и живо Топоров рассказал о Барнауле того времени, когда духовно-культурную жизнь города определяли Григорий Потанин, Николай Ядринцев, Георгий Гребенщиков… В «Воспоминаниях» Адриана Топорова описывается и его встреча с «оригиналом» из Верх-Жилино Иннокентием Серышевым.

«Оригинал был поп. Явившись в мою школу на первый урок Закона Божия, он отрекомендовался:

- Священник Иннокентий Серышев.

Передо мною стоял высокий стройный человек лет 33-35 с тонким, одухотворённым лицом и умными светлыми глазами. Волосы коротко подстрижены. На шее воротничок из голландского полотна. Лучи света переливались на его коричневой муаровой рясе. На левой стороне груди сверкала пятиконечная хризолитовая звёздочка, в середине которой полукругом рассыпались серебряные буквы: E - s - p - e - r - a - n - t - o. Эта звёздочка - эмблема эсперантистов, выражающая идею надежды, что все континенты Земли будут иметь единый вспомогательный язык (espero – по-латыни - надежда).

В юности Иннокентий Серышев окончил реальное училище, а затем учился в Томском политехническом институте. Прекрасно рисовал, пел, играл на клавишных инструментах, запоем читал, свободно владел главными европейскими языками. Дом его стоял позади церкви, был просторен и чист. Проходя, я заметил кладовые, амбары и, главное, баню по-белому.

…Обширный его дом показался мне своеобразным музеем. На полках, в этажерках, шкафах лежали у него археологические, ботанические, энтомологические, минералогические коллекции. Библиотеку он тоже собрал богатейшую - энциклопедии, словари, справочники, сотни научных, философских, художественных книг...

...Позже узнал ещё об одной «прихоти» отца Иннокентия: он охотно давал на прочтение книги любознательным прихожанам. Этим воспользовался, конечно, и я. А в первое посещение обратил внимание на груды рукописей, лежавших на письменном столе хозяина дома, на картины, писанные акварелью и маслом, принадлежавшие его кисти. Потом показал он мне роскошные альбомы с цветными иллюстрациями, изображавшими природу, одежды, быт едва ли не всех стран земного шара, и пояснил:

- Всё это - дары эсперантистов.

- Держитесь! - засмеялась попадья Катюша. - Теперь он сядет на своего конька.

Действительно, тут же мне пришлось выслушать лекцию о международном языке, об авторе его - докторе Заменгофе, о том, что благодаря эсперанто народы наконец-то поймут друг друга, а значит, кончатся раздоры и наступят мир, братство, всеобщее благоденствие. Увы! Если бы дело было только в языке!

…Началась Гражданская война, надвинулась колчаковщина, а он, судя по всему, мало что понял. Во всяком случае в самое неподходящее время отправился в Японию - за бумагой для культурно-просветительного союза. Ехал один, без жены, не думал, значит, оставаться, а вышло так, что больше на родину не вернулся. Жизнь его изобиловала превратностями. От эсперантистов разных стран, с которыми я по-прежнему вёл переписку, время от времени узнавал о трудах этого человека, всегда неожиданных. На эсперанто он выпустил, например, книгу «Страна самураев» - о своих скитаниях по Японии, а заодно о системе образования в этой стране. На английском, который тоже знал в совершенстве, издал капитальный альбом о деятелях русской культуры. Наряду с биографиями Сеченова, Мечникова, Павлова, Кони, Плевако, Сикорского включил в него жизнеописания княгини Ольги, епископа Тихона Задонского, святого Сергия и т.п.

…Самого же его больше не видел, следы потерял, думал, что давно его и на свете нет. Как вдруг - впрочем, не вдруг, а всё после того же полета Германа Титова - получил авиаписьмо на языке эсперанто из Сиднея. От кого же? От Иннокентия Серышева!»

Судьба Иннокентия Серышева Александра Богумила потрясла, он начал рыться в Интернете и потрясён был ещё больше.

Серышев, сын священника, окончив в 1900 году реальное училище в Троицкосавске, поступил на механический факультет Томского политехнического института, но точные науки не привлекли юношу: через три года он решил заняться богословием. Уехал в деревню, где преподавал в школе. Как-то раз, подвыпивши, критически высказался о Русско-японской войне, и его арестовали. Грозила как минимум ссылка, но его выпустили на поруки, после этого он дал обет никогда не пить и не курить. И следовал ему до конца своей жизни.

Приняв в Чите 16 января 1906 г. сан священника, отец Иннокентий сменил несколько дальних приходов. Занимался кооперацией. Организовал Общество трезвости. Тогда же увлекся эсперанто. В 1910-м получил разрешение епископа Мефодия посетить Афон, заодно побывал в разных странах Европы, встретился со своими единомышленниками-эсперантистами.

1917 год изменил жизнь Серышева. Он устроился на работу в культурно-просветительный отдел «Алтайских кооператоров», был секретарем, членом правления союза. Но Гражданская война заставила покинуть Алтай. Из Бийска он перебрался в Томск, затем, отказавшись сотрудничать с большевиками, на Дальний Восток.

Помог ему в тот период именно язык эсперанто. Переписываясь на нём с 200 корреспондентами из 80 стран, он смог во Владивостоке получить визу в Японию, где два года учил язык Страны восходящего солнца. Пешком исходил сотни километров, знакомясь с методикой преподавания в японских школах.

В 1922-м отправился в Харбин. Там прочитал цикл лекций, которые вскоре были опубликованы в журнале «Вестник Азии».

Работал в железнодорожной школе, был наборщиком и печатником в типографии. В дальнейшем это помогло ему организовать собственные издательства, например, в 1924 г. эсперантское «Oriento - Восток». Под таким же названием издавал с 1 по 20 июля 1925 г. на международном языке свою газету. В Харбине серьёзно изучал религиозную жизнь и народное творчество Китая, иероглифику и философию, встречался с известными деятелями, например, с Сунь Ятсеном. Некоторое время преподавал эсперанто в пекинском колледже.

Из Харбина уехал опять в Японию, затем в Австралию. В Сиднее доил коров, таскал уголь, чистил кузню, мыл ванные и уборные, работал кухонным мужиком в католическом пансионе-колледже, на стекольном заводе, подсобником на ремонте домов.

В Австралии Серышев стал сиднейским корреспондентом популярного харбинского журнала «Рубеж» и церковного издания «Хлеб Небесный», публиковался и в других изданиях, выходивших в Китае, Америке и Европе. Сам издавал непериодические журналы «Азия» и «Путь эмигранта», «Полемический бюллетень», «Церковь и наука», «Часы досуга, в минуты раздумья», причем многие выпуски делались дома с помощью пишущей машинки.

А однажды, наткнувшись на заметку о продаже островов Фанинг и Вашингтон, загорелся утопической идеей - создать на них государство «Новая Россия», где нашли бы приют русские эмигранты из стран Тихого океана и Европы. «Не купить ли их русским эмигрантам, угнетаемым в Европе?» - писал в Самиздате Серышев.

Иннокентий Серышев прожил долгую, трудную жизнь, но самыми тяжелыми оказались последние годы. Он постоянно находился в стесненных обстоятельствах, откладывая гроши на свои издания, недоедал. Имея непростой, бескомпромиссный характер, часто не находил поддержки у окружающих. И работал, работал до изнеможения до последнего дня.

- Наверняка в Верх-Жилино даже учителя и руководство села не знают о незаурядном земляке, который оставил глубокий след в судьбе Адриана Топорова, - предполагает Александр Богумил. - Благодаря Иннокентию Серышеву он освоил эсперанто, учился у него непреклонности и работоспособности. А дальше всем известно: Топоров – Титов-старший – Титов-младший - космические дали и бесконечность, взаимосвязь и преемственность.

А ведь в нашем крае много таких неизвестных Иннокентиев Серышевых. В Советский период часто говорили: «Никто не забыт, ничто не забыто». Правда, зазвучало это только по отношению к павшим на полях сражений Гражданской и Великой Отечественной войн. А земляки, незаметно несшие свой крест сквозь невероятные тернии, лишения и страдания, до конца жизни преданные Родине и человеческому в себе? Такие в большинстве своем забыты. Но стоит немного копнуть, и открываются невероятные миры величия земляка, жившего по соседству. Никакие странствия по Турциям не сравнятся с радостью путешествия по этим людским «судьбам-мирам», с той гордостью, которая тебя охватывает за малую родину, дышавшую одним воздухом с такими личностями. Теперь мы любуемся тем же небом и радугой, что они, ежимся под таким же дождём. И деревья, как ни странно, стоят те же самые. И речка как бежала, так и бежит, символизируя извилистую жизнь обитателей своих крутых берегов. И сразу старые избы твоей деревни оживают и разговаривают с тобой языком давно минувших дней. А дни эти были не такими уж плохими, и люди жили - до многих из них нам еще тянуться и тянуться. Они сто лет назад играли на пианино и скрипке, разговаривали на шести европейских языках и общались на эсперанто со всем миром безо всякого Интернета.