МОСТЫ ГЕОРГИЯ ПАХОМОВА

Какие только таланты не обнаруживаются у жителей нашего края, сколько среди них умельцев, которые заткнут за пояс профессионала. Чарышанин Георгий Михайлович Пахомов – настоящий самородок. Шутка ли, имея «семилетку» образования, без чертежей, расчетов и почти без финансирования – построить подвесной пешеходный мост через Чарыш, за ним грузовой, а потом еще несколько в разных районах края.

Мысль бредовая или не очень?

В январе этого года в редакцию пришло письмо из села Устьянка Локтевского района. Глава сельсовета рассказывала о том, как в 1987 году Пахомов возвел у них подвесной мост через Алей, и просила поздравить его с 90-летием, которое Георгий Михайлович отмечал 17 февраля. Тогда мы ограничились небольшой заметкой, а недавно побывали в селе Чарыш и встретились с мастером у него дома.

– Это был мой девятый мост, – вспоминает Пахомов. – А всего до развала страны успел построить десять, через реки в Чарышском, Петропавловском, Локтевском, Кытмановском, Краснощековском районах края и в Усть-Коксинском Республики Алтай. Мог бы спроектировать мост через Обь…

– Георгий Михайлович, так случилось, что в конце шестидесятых годов, будучи ученицей пятого класса, я с братом совершила самостоятельное путешествие на АН-2 из Барнаула в райцентр Чарыш. Аэропорт находился за рекой, никакого моста я не видела. Мне пришлось договариваться с подростком, приплывшим на лодке встречать пассажиров, и за 20 копеек он перевез нас на другую сторону.

– Первый подвесной пешеходный мост у нас открылся в 1970 году. Нынче ему сорок лет, но он продолжает служить людям. За это время только один раз поменяли деревянный настил. Он самый длинный – 240 метров, остальные примерно одинаковые, в два раза короче. До сих пор люди удивляются тому, что прямо из скалы выходят тросы, на которых и держится вся конструкция.

– А что тогда подвигло вас на такое строительство, ведь подвесные мосты были невиданным явлением для Чарыша и других районов края?

– Во второй половине пятидесятых годов я был председателем колхоза в Сентелеке, расположенном на той стороне Чарыша. Весной он сильно разливался, переправа затруднялась, а надо ездить в район, попадать в Алейск, доставлять оттуда грузы… Я думал, что же делать, нельзя ли построить грузовой мост? Размечтался об этом так, что ночами спать не мог, вертелся, мял подушку, прикидывал в уме, как к этому приступить. Отрезвляющие мысли тоже возникали: «Это бред, кто мне даст разрешение? Нужны проект, деньги». Но я их гнал из головы.

В 1960 году Пахомова перевели работать в Чарыш начальником дорожного хозяйства района. В его обязанности входило обеспечение переправы из села Красный Партизан и из аэропорта. Самолеты летали каждый день, а попасть в райцентр не на чем, только на маленькой лодочке частника. Грузились туда с чемоданами и рюкзаками по очереди. Люди возмущались, скандалили. Пахомова вызывали в райком на ковер: «Когда будет порядок с переправой?» Его предшественник пытался наладить паром на двух больших лодках, но их сносило течением.

И тут он снова задумался о строительстве подвесного моста через Чарыш. Но как? На той стороне проще, можно столбы поставить, а на этой – скала. Опять думал, мучился, искал выход и заявил в райкоме: «Буду строить пешеходный мост в аэропорт». Там не поверили. «Собирайте комиссию, объясню, с чего начну». Привел ее на место, где Чарыш не разливался, зажатый скалой, его русло почти не менялось. «Тут и будем строить». Специалисты разошлись, так и не поверив ему.

Грузовой – на тросах!

Пахомов пригласил взрывников из Калманки, попросил сделать в скале шурфы по три метра длиной и 70 сантиметров шириной. «Будете пробивать их мелкими взрывами, а мои рабочие – каменную пыль собирать». Взрывы потревожили жителей ближайших домов, пришлось их успокаивать. Стальные шпуры по 3,5 метра были дефицитом, но четыре штуки начальник ДРСУ все же раздобыл. Забили их в скалу, оставив торчать по полметра. На них положили рельсу и намертво притянули ее к скале, загнув концы стальных прутьев. Вместо еще более дефицитного цемента Пахомов использовал собранную каменную пыль, которой забили отверстия, ничего не добавляя к ней. Она связала конструкцию еще крепче. На нее и крепили канаты. Когда мост открыли, начальник краевого дорожного управления дивился: «Разве можно такое сделать без цемента?» А люди радовались, толпами ходили на ту сторону и обратно.

– А почему вам одного моста было мало?

– Просто я понял, что по этому принципу можно сделать и грузовой мост, о котором мечтал еще в Сентелеке. Без него мы были связаны по рукам и ногам. Весной 1972 года Чарыш снова разбушевался. На той стороне 15 населенных пунктов, три больших хозяйства. У них закончились солярка и семена для сева, а в магазинах – продукты. Переправы никакой, на лодочках нельзя, понтон не наведешь, пока вода не установится, а она спадает только к середине июня. А с той стороны то больного, то роженицу нужно в больницу доставить. Собралось все начальство на берегу и смотрит на меня: «Что будем делать?». – «Строить грузовой мост», – говорю. – Начальник сельхозуправления расхохотался: «На тросах? Это же безумие!»

– Георгий Михайлович, а вы разве не сомневались?

– Нет, во-первых, другого выхода не видел, во-вторых, весь план был уже в голове. Друзья отговаривали: «Брось ты это дело, в тюрьму хочешь?» Председатель райисполкома кругами ходил по кабинету: «Ты что дурью маешься!» Прокурор пригласил к себе, долго листал Уголовный кодекс, показал, по какой статье пойду, если их не послушаю. Все равно начал строить. Когда встали деревянные опоры, каждый день подходили старики, специалисты с образованием и без, интересовались, что я придумал? Узнав, что мост, да еще грузовой, качали головами: «Больно ты смелый».

А денег-то на это нет и проекта – тоже. На что строить? Обратился к бухгалтеру ДРСУ, тот ответил: «Георгий Михайлович, я не рискую, в тюрьму за вас не пойду». Пригласил в кабинет всех специалистов на окладе: «Выхода больше нет, только строить. Ответственность за ваши участки с вас не снимаю, но физически с завтрашнего дня будем работать на мосту». Там требовались экскаваторы, кран, другая техника, даже лопаты. Подчиненные мнутся: «Мы – за, но толку с этого не будет». Никто не поддержал, не поверил. «Хорошо, кто не желает в этом участвовать, заявление мне на стол (тогда безработицы не было)». Привлек даже женщин, воду отводили.

Когда первый настил положил, приехал первый секретарь на черной «Волге»: «Так у тебя что-то получается? Я, наверное, на машине проеду». – «Пожалуйста, но после того, как сделаю второй настил – беговую дорожку». Чтобы не пускать того на мост, предложил своему сыну Александру, работавшему на его строительстве, попробовать проехать на грузовике. Тот двигался осторожно, я внутренне переживал, но все закончилось благополучно. Секретарь обнял меня: «Теперь верю, что мост будет».

Испытания на прочность

Настоящие испытания начались, когда положили второй настил. Как раз ехал груженый «ЗИЛ» из Красного Партизана, за рулем молодой парнишка – водитель неопытный. Пахомов сел с ним рядом и переехал на ту сторону Чарыша. Мост широкий, для любой техники. И пошли машины с берега на берег, даже трактора «Кировцы». Минуло два месяца, Пахомов боялся только одного, что узнает начальник краевого дорожного управления и ему влетит за самодеятельность. Действительно, раздался телефонный звонок: «Ты что там партизанишь? Немедленно прекрати движение автомобилей. Даю телеграмму: запретить». Наутро она пришла. Георгий Михайлович пришел к руководству района, на котором главная ответственность, если что-то произойдет. «Я запрещать ничего не буду, уверен в надежности моста. А если закрывать движение, то пусть это исходит от вас. Тогда я подаю заявление на увольнение. Люди наконец перестали мучиться».

– И как же все разрешилось?

– Первый секретарь райкома уладил это дело в крае. Пригласили трех ученых из Томска, инжнеров-мостовиков. Они осмотрели мост, удивились, мол, с кем советовался? «Со своей совестью и с обстановкой в районе, которую терпеть уже было нельзя». Те обследовали все узлы, записали что-то, потом в институте сделали расчеты, в которых я со своими семью классами, ничего не понимаю, и снова приехали испытывать мост. В итоге оформили документы и дали «добро». Грузовой вантовый мост служил чарышанам вплоть до открытия стационарного моста через реку в 1996 году. Он бы и сейчас стоял, но его решили разобрать. Хотя многие жители села Красный Партизан жалеют об этом, теперь им нужно сделать крюк, чтобы попасть на другую сторону Чарыша.

Потом такой же мост построили в Сентелеке. Прознав про это, к Пахомову пошли делегации из других районов. Вот он и мотался, то в Устьянку Локтевского района, то в Усть-Коксу.

– Любой мост имеет свою грузоподъемность. Вы же ее не рассчитывали, строили по наитию?

– Я ее вычислял методом испытаний. Вскоре представился случай: надо было пропустить трактор с прицепом, груженный сырым лесом. Я прикинул, тонн тридцать будет. Долго ходил вокруг него, мучился, не решался давать разрешение на проезд. Тракторист за мной наблюдал, подбадривал. Махнул ему рукой: «Пошел». Сам отвернулся, смотреть боялся, только слушал, как поскрипывает настил. По времени чувствую, выходит трактор. Чуть не заплакал (прокурор со статьей меня все еще ждал). Пошел тщательно проверил все узлы. В порядке.

А тут наступила уборка, на подмогу прибыли военные, целый автобатальон. С Алейска они везли муку. Первый секретарь звонит: «Сможешь пропустить на ту сторону?» Говорю командиру батальона, пусть по мосту едут тихонько, километров пять в час. Сам на него зашел. Но куда там, солдаты молоденькие, может, от страха на газ давили, чтобы поскорее пронестись. Когда они скрылись, я попросил своего водителя съездить за водкой, стресс снять. Не успел выпить, приезжает начальство: «Георгий Михалович, ты когда это успел?»

Фронтовыми дорогами

Пахомов родился в Сентелеке 17 февраля. Его мать уже была вдовой со старшим сыном Александром. Время было смутное, старики до сих пор его называют восстанием, когда красные бились с белыми. Ее первый муж погиб в этой смуте. Она вышла замуж второй раз, и Георгия воспитывал отчим, неплохой человек. Позже родился третий брат – Михаил. Мать работала на ферме сначала в коммуне, потом в колхозе.

Когда Георгий пошел в школу, он сразу выделил для себя одноклассницу Катю Бочкареву – красивую девочку с русой косой чуть не до пят. Она была на два года младше его, но тогда учились все вместе. Казалась такой недоступной, что о своих симпатиях парень сказать ей не решился, любил тайно. Семь классов они закончили в 1937 году. Через два года Георгия призвали в армию на Дальний Восток, а Катя поступила в Рубцовское педучилище.

Во Владивостоке, в бухте Потрокль, была школа подводного плавания. Пахомов мечтал там учиться и написал несколько заявлений. Но началась война. Сначала держали границу с Японией, а когда отношения с ней стабилизировались, зимой 1942 года их артиллерийскую часть отправили в Москву. Пахомов попал сначала на Калининский фронт, потом 3-й Белорусский. Со своей 76-миллиметровой противотанковой пушкой прошел Тверь, Великие Луки, Оршу, Витебск, Минск, Молодечное, Борисов, форсировал Неман, Березину, штурмовал Кенигсберг, где все горело. А в это время уже шли бои за Берлин.

– Взяли Кенигсберг, ждем с моря погоды и сетуем: «Почему нас не отправляют на Берлин?» – вспоминает Пахомов. – К нам стали осторожно подходить немцы, которые не успели эвакуироваться: старики, женщины, дети – голодные. Геббельс им говорил, что придут русские, всех расстреляют. А мы с ними едой делились, просили повара нам меньше накладывать, чтобы еда в котле оставалась. Вот такие мы были «агрессоры». Я не знаю ни одного случая, чтобы наши солдаты как-то издевались над мирным населением.

В День Победы, сколько было в автомате патронов, все вверх выстрелил. И поехали мы опять на восток, помочь китайскому народу прогнать японцев. Вот почему на Берлин нас не отправили. Высадились на станции Городеково. Там молодые солдатики, только призванные в армию, военного опыта никакого. Почему-то нас они уважительно называли «рокоссовцами», хотя Третьим Белорусским сначала командовал молодой красивый Черняховский, а когда он погиб, его заменил Василевский, с которым мы и брали Кенигсберг.

Мы пошли в наступление. Местность там холмистая, орешника много. А у японцев рвы противотанковые, хорошо укрепленные. Первая атака не удалась. Но когда наши танкисты на Т-34 двинулись вслед за нами, эти рвы перескочили без задержки. Японцы по громкоговорителю пытались агитировать: «У нас все есть: еда, мясо, женщины – сдавайтесь». Но наши как поперли, те разбежались по кустам. Потом стреляли из-за угла, подкарауливали. С немцами проще, взял в плен, он идет спокойно, даже улыбается: «Гитлер капут!»

– Георгий Михайлович, расскажите о своих боевых наградах: за что, например, орден Красной Звезды получили?

– В Кенигсберге ходил в разведку, один взял в плен двух немецких офицеров. Медаль «За отвагу» получил за форсирование Немана. Мы возвели понтоны, и немцы их разбомбили. Нам переправа нужна, с того берега немецкие огневые точки не дают покоя. Ночью все же переправили пушки на понтонах. Есть две медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы»…

От своей части не отстал

– У вас было три ранения, два тяжелых.

– В Великих Луках зимой шел с наблюдательного пункта, с которого корректировали огонь, на батарею. Связь – катушка с проводом. Связист погиб, второй тоже не вернулся. Командир послал меня ее восстанавливать. Нашел разрыв, соединил. На обратном пути в ногу попал осколок, валенок сразу наполнился кровью. Сунул руку в карман – перевязать нечем. Поскакал на одной ноге к своим, вместо костыля – автомат. От удара приклада о землю патрон выстрелил, пуля прошла между шапкой и головой. Чуть сам себя не убил. Мороз, силы покидают. Если ли бы не солдатик с соседней батареи, я бы замерз. До сих пор помню его фамилию – Моисеев. У него самого голова перебинтована, один глаз видать, обнял меня, я и допрыгал с ним до его батареи. Там привязали к ноге черенок от лопаты, и вынесли меня на дорогу. Бои были страшные, по ней раненых с линии фронта вывозили, а кто сам ковылял. Удалось на машину взобраться.

В медсанбате рану обработали, а потом несколько суток отлеживался в одной из деревушек, не занятой немцами. Нас там была полная хата, хозяйка как могла ухаживала за ранеными. Наконец ночью пришли повозки, санитары стали грузить нас в эшелон. В это время налетели немецкие самолеты, посыпались бомбы, осколки прошивали вагон. Крики, стоны… Дверь теплушки была открыта, на руках соскользнул вниз на снег, спрятался в мелком кустарнике. Бомбили долго и сильно, удивительно, что тогда выжил. Довелось лежать в нескольких госпиталях в Калинине и Москве. В 1942 году обстановка там была напряженная, нас эвакуировали в Гусь-Хрустальный, а потом во Владимир, как сейчас помню госпиталь имени Молотова 18-18. Еще два ранения – в другую ногу и в плечо – залечивал в санчасти.

Из Владимира с одним костылем бросился искать свою часть. Догнал ее под Витебском. Это был уже 1943 год. В Орше вступил в партию. Хотели меня направить в Ульяновск, в школу офицеров. Я отказался. Как от своих ребят отстану, еще посчитают трусом. В Кенигсберге снова предлагали на офицера учиться. Уже после
войны как-то мелькнула мысль, не зря ли я отказался? Может, генералом бы стал?

– Да и стали бы, с таким-то характером, не боитесь на себя брать ответственность.

Георгий Михайлович в последнее время часто вспоминает Китай, как освобождали Харбин, Порт-Артур. Перебирает фотографии, где он с товарищами снят с молодыми китайцами. На одной – маленькая девочка и три русских солдата с автоматами. Интересно узнать, что с ней стало и с теми парнями.

– Когда бои закончились, в Харбине мы пошли на базар. Они там обширные, продавали лепешки, семечки. Увидев нас, китайцы кричали: «Капитана, капитана, семечки, пять рублей». Встречали радостно, улыбались, особенно когда шли колонной. Они выстраивались вдоль дороги и махали руками. Мы с машины им галеты бросали. На рынке многие захотели с нами сфотографироваться.

Вместе – 65 лет

Георгий вернулся домой в январе 1946 года. Фронтовиков везде встречали хорошо. С Алейска ехал на лошадях от деревни до деревни, их выделяли местные сельсоветы. Прошло девять лет, как он не видел Катю Бочкареву после окончания седьмого класса, ничего о ней не знал и не переписывался. А она работала в школе, в соседнем селе. Пришел в Сентелек, герой, в наградах, девушки к нему льнут. А сосед говорит, чего ты здесь невест перебираешь? Вон хорошая девушка Екатерина Дмитриевна, учительница в Березовке. Поехал туда – такая же красавица, строгая и недоступная. Но разве устоишь перед таким бравым воякой в форме. Через месяц согласилась выйти за него замуж.

– На фронте мы мечтали о мирной жизни, вспоминали девушек. Однажды я написал на новосибирское радио РВ-76, упомянул, что мне никто не пишет. Письма пошли мешками, почтальон замучился их таскать. Мы их с товарищами читали, рассматривали фотокарточки, делили присланные рукавички, шарфы, кому-то отвечали. Друзья тоже стали писать в Новосибирск, после войны у некоторых из них знакомство по переписке закончилось свадьбой. А Катя будто меня ждала.

Пахомовы жили дружно и вырастили троих детей. Оба сына – Борис и Александр – работали в Чарыше водителями, дочь окончила институт, живет с семьей в Барнауле. Народилось пять внуков и пять правнуков. Но трагедия не обошла их дом. Сначала от инфаркта умер Борис, потом в автомобильной аварии погибли его единственная дочь и внук, который должен был пойти в третий класс. Поехали в Барнаул на частном автомобиле, чтобы собрать детей в школу. По трассе из Казахстана шла колонна «КамАЗов», один вылетел на встречную полосу и раздавил легковушку. Погибли пять человек. Пошел третий год, а у бабушки с дедушкой на сердце по-прежнему боль.

Георгий Михайлович стал первым почетным жителем Чарышского района. И после ухода на пенсию он долго находил себе разные занятия. Например, соорудил запруду на протоке Чарыша, запустил туда карасей, в центре построил домик на высоких сваях с лежанкой и открывающимся люком в полу. Поднимаешь крышку – и черпай карасей прямо из воды, крупных на жарку, мелких отпускал. Долго он там хозяйствовал, а когда возраст стал брать свое, кто-то разрушил его запруду и домик на сваях. Зато растет, набирает силу посаженный им на ближайшей горе лес. Выйдет Пахомов на крыльцо и смотрит, как его елочки подросли…

с.Чарышское.