Молоко для Иванки

Иванка сидел в углу у порога на земляном полу и тихо, по-щенячьи, скулил, размазывая по щекам соленые слезы. Рядом стояла старая-старая жестяная кружка, из которой Иванка любил пить молоко. Под столом, уже в который раз, умывался рыжий кот Брыська в ожидании угощения. Но кормить кота никто не собирался.

Иванке хотелось есть - дело шло к обеду, но еды никакой не было. Тетя Поля суетилась возле печки, заглядывая на припечек, под загнеток, что-то искала, но не находила. Хлеб кончился дня три тому назад, надо бы испечь, но не из чего - муки давно не было. Где-то оставалась горстка пшена, но где оно? Иванка с обидой посмотрел на мать, шмыгнул носом и снова напомнил о себе:

- Мамк, есть хочу.

Где-то на Понизовке грохнуло снова и снова. Обстрел села из тяжелых орудий начинался обычно в полдень, а тут - на тебе, ни свет ни заря.

- Ну что ты за человек, Ванечка? Опять ужас что начинается, а ты про еду вспомнил.

То, что он плохой человек, Иванка понял сразу, но есть все равно хотелось. Да и не такой уж он плохой человек, Иванка. Мамка не раз говорила соседкам, что Иванка - первый помощник в хозяйстве. В свои неполные восемь лет он умудрялся нарвать в овраге в конце огорода какой ни на есть травы: корова Манька такая вредная, что если не сунешь под морду травы, молока не дождешься. А еще он, Иванка, все прошлое лето собирал на улице коровьи шлепки и нес их во двор, раскладывал на завалинке, а подсохшие собирал горкой у сарая: топлива не было, зимой топили кизяками, потому и не окочурились. А зима 41-го года была лютая, морозы доходили до сорока градусов.

- Чем же тебя кормить, Ванечка? - вздыхала тетя Поля. И опять ничего не приходило на ум. И тут же спохватилась: пора доить корову! Корова Манька после зимней бескормицы молока давала самую малость. Да и то ладно. Лишь бы Иванке хватило.

- А ты сиди, Ванечка, здесь. Не выходи никуда, а то мало ли что, - предупредила тетя Поля. И будто в подтверждение ее слов грохнуло совсем близко, в конце огорода. Иванка сжался в комок, спрятал голову между колен, кот Брыська пулей нырнул под кровать.

Тетя Поля подумала, что надо бы повременить, подождать. Но с тех пор, как нагрянули немцы, а фронт остановился в семи-восьми километрах, наша артиллерия ежедневно «утюжила» село артиллерийским огнем, подавляя «вражеские огневые точки», которых в селе не было и в помине. Ночью над селом кружили наши знаменитые «кукурузники», сбрасывая на деревенские хаты полуторатонные бомбы, превращая сельские постройки в руины. Огромные воронки с вывороченной глиной зияли потом на улицах, во дворах, в огородах долгие годы. Гибли люди, домашний скот. Но законы войны неумолимы: без потерь не бывает. Это понимали все. А жаловаться было некому. Но человек привыкает ко всему. И если поначалу при обстрелах многие прятались в погребах и подвалах, чтобы спасти детей и себя, то спустя месяцы чувство страха притупилось, люди стали думать по-другому: если не убило вчера, то, авось, не убьет и сегодня. К тому же надо жить, работать, обихаживать скотину, кормить детей. Как же без этого?

Тетя Поля повязала чистый белый платок, взяла ведро и вышла во двор.

- Я скоро, Ванечка! Не бойся...

А грохот все нарастал, становился все ближе. Иванка ждал терпеливо, сжимаясь от голода и страха.

И вдруг грохнуло так, что задрожала земля, из окон вылетели стекла, посыпалась штукатурка, затрещали стены, распахнулась дверь. Иванка оцепенел от ужаса, не зная, что делать. А мамки все не было. Осторожно, будто боясь накликать новую беду, захватив с собой кружку, Иванка на цыпочках выскочил из хаты и побежал в сарай, где тетя Поля все еще доила корову. И понял, что случилось что-то страшное.

Тетя Поля сидела на низенькой скамеечке, прислонив голову к коровьему боку. Пред ней стояло ведерко, где белело молоко. А по нему, будто цветы георгины, что росли в палисаднике, расплывались красные пятна. Иванка тряхнул мать за плечо, но она не откликнулась, не обернулась. Голова склонилась еще ниже, правая рука повисла как неживая, едва не касаясь пола.

С отчаянным криком «Мам-ка-аа!!!» Иванка выскочил на улицу, споткнулся на разбитой колее и упал на кочковатую дорогу. Тетя Соня и тетя Маша, соседки напротив, услышали тревожный крик Иванки - раньше он никогда так не кричал, - выбежали на улицу.

Иванка лежал посреди улицы, уткнувшись лицом в дорожную пыль, его худые плечи вздрагивали в судорогах. А чуть подальше, в разбитой колее, валялась жестяная кружка.

...Сбежались соседки, заскочили в хату - там пусто, в сарай, где увидели тетю Полю. Она все еще сидела, прислонившись головой к коровьему боку, а в ведерко с молоком текла тонкая струйка крови. Корова Манька, повернув голову вправо, глядела на тетю Полю грустными лиловыми глазами. И в коровьих глазах тетя Соня увидела крупные слезы.

Тетю Полю похоронили на другой день вечером. В последний путь ее провожали десятка полтора женщин. Дорога на кладбище лежала через середину села, выгон, а там, если начнется новый обстрел, спрятаться негде. А умирать никто не хотел даже в это страшное кровавое время.

По пути на кладбище бабы говорили о том, как в голодном тридцать третьем пошла она в неближнее село Крапивное, где от голода умирала сестра, - люди тогда вымирали целыми семьями. Тетя Поля забрала Иванку, всю дорогу несла его, легонького, на руках, выходила мальчишку, спасла его от голодной смерти. Бабы сокрушались: «Как же Господь забирает таких людей, когда они так нужны на земле?» И отвечали: «Такие люди и Богу нужны. Чтобы на небесах пребывали их светлые души».

А еще вспоминали тети Полины слова, когда она принесла Иванку из села Крапивного: «Чужих детей не бывает. Как и чужой беды, - сказала она. - Наши они, кровиночки, родные и любимые. Так было и будет всегда».

Александр ОСТАПОВ
г. Белокуриха.

*   *   *

Память ветерана

Он не любит
глухой тишины
И бессонных ночей
безысходность –
В них
далёкое эхо войны,
Раскалённая молодость…

Тишина по утрам,
словно гром,
Канонадой в ночи
растревожит,
Перепонки
опять на излом,
Как металлом металл корёжит.

В вёрстах тех
фронтовых невзгод
Артналёты
и ад рукопашных
И в окопе зимой
Новый год
У оторванной танковой башни…

А потом –
над Рейхстагом стяг
И Великая наша Победа!
Молодые навек
друзья…
Кто же знал,
кто же, Господи, ведал?..

Неужели на этих плечах
Пронесли мы
и лёд и пламень
Через боль,
через злость,
через страх?!
Вот такая она –
наша память.

Без вести…

Жди меня, и я вернусь…
К. Симонов
Лежат не нам цветы у обелиска,
Горит огонь, бликуют имена…
Вы не найдёте нас средь
этих списков –
Нас без вести упрятала война.

Мы канули в бомбёжках
и воронках,
В болотных топях, лагерном огне,
Но не вручали жёнам похоронок,
А значит, до сих пор мы на войне.

Не поминали нас – мы не убиты,
Мы просто не вернулись
до сих пор…
Мы живы или нет?..
Давно забыты?..
Оставьте этот безответный спор!..

Лежат не нам цветы у обелиска,
Горит огонь, бликуют имена…
Вы не ищите нас средь скорбных
списков –
Нас навсегда упрятала война…

Прощание славянки

Чад и гул,
дух домашней сливянки,
Смех и плачь,
разбитная гармонь!..
На перроне – «Прощание
славянки» –
Труб надраенных медный огонь!

Чья-то мама смахнула слезинку.
Узелочек с нехитрым нутром
Всё старается сыночке-сынке
Передать на дорожку – в вагон.

Ну а тот разошёлся –
не троньте!
«Мы в два счёта их –
только давай!
Эй, братва, подерёмся на фронте
За советский отеческий край!..»

И, меня обнимая ручищей,
В сотый раз говорил: «Подпоёшь?..
Ты ко мне будь поближе, дружище!
Знай, со мною ты не пропадёшь!

Я-то знаю,
как бить этих гадов!
Кулачище видал? То-то, брат.
Я им русскую нашу награду
Пропишу.
Будь уверен, солдат!..»

Мне же виделись взрывы и танки
И коричневый злобный поток…
С новой силой «Прощание
славянки»
Заглушил паровозный гудок.

…Очень близко сметающим
ветром
Был уже лет и судеб разлом –
Не проехав и ста километров,
Под бомбёжку попал эшелон…

Я остался в живых.
Рассчитался –
До Берлина, до дальних застав…
И за друга,
который остался
В той степи, где погиб наш состав…

И на праздник Победы Великой
Я приду, чтобы вспомнить опять
Всех погибших родных
многоликих –
Ту великую Русскую Рать.

Подойду напрямик к музыкантам,
Может, выполнят просьбу мою:
Пусть сыграют
«Прощание славянки»,
Я один
у огня
постою.

Евгений ФИЛОНЕНКО.

Справка «АП»
Евгений Александрович ФИЛОНЕНКО родился в 1967 г. в селе Кытманово. После средней школы, отслужив в армии, окончил Иркутский государственный педагогический институт иностранных языков и экономический факультет Алтайского государственного университета. Десять лет работал учителем английского языка в средней школе – сначала в тюменцевской, а затем в курьинской. С 2000 года в администрации Курьинского района возглавляет отдел по культуре. Публиковался в журнале «Барнаул», газете «Алтайская правда». Песни на его стихи и музыку исполняются в Курьинском районе. Он автор сборника стихотворений «Дорога за околицу»
(ЛФ «Август», 2007 г.).

Встреча

Ты идешь, как королева,
В ослепительной весне.
Зеленеет травка слева,
Справа солнце плавит снег.

Наверху, обсыпав клены,
Птицы подняли галдеж.
Королева без короны,
Ты навстречу мне идешь.

И звучит повсюду странный
Колокольчик золотой...
Ах, как любо!
Ах, как славно!
Елки-палки - лес густой!..

Весенняя картинка

Резвился скворец на дворе.
Играючи так, понарошку
Мяукал на смех детворе,
Обидеть не думая кошку.
А кошка - по морде видать -
Готовилась скушать нахала.
Увы, не умея летать,
Хвостом понапрасну махала.

В сторонке стояла овца,
Смотрела встревоженным взглядом
На кошку в обличье скворца,
На кошку, которая рядом.
Овца напрягала мозги.
А если, ей думалось, если...
И мысли, давая круги,
В овечью головушку лезли.

Устроилось всё наконец.
Недолгой была оборона.
На месте, где каркнул скворец,
Степенно сидела ворона.
Скворец улетел далеко
На поиск жилья и кормежки.
И стало на сердце легко
Овце, и вороне, и кошке.

* Скворец... легко перенимает чужие голоса. Вл. Даль.

Солдатский китель

Шел Тимоха в магазин.
На плечах солдатский
китель.
В нем ходил недавно сын,
А теперь идет родитель.

Сын служил в погранвойсках.
Вырос как. А был-то кроха.
При погонах и значках
По селу идет Тимоха.

В магазин его несло
Просто так, без крайней
нужды.
Пусть узнает всё село,
Воротился сын со службы.

Сын его не баламут.
Охранял саму границу.
Сдал экзамен в институт.
Скоро двинет аж в столицу.

И опять найдет тоска,
Дума-думушка о сыне.
И погоны с кителька,
И значки Тимоха сымет.

И повесит он его
В шкаф, укутавши в газеты,
Чтоб надеть на Рождество
Да еще на День Победы.

Василий НЕЧУНАЕВ.