Победу встретил на даче Паулюса

- Под Сталинградом самолёты в небе кружили как пчелы, вперемежку, где наши, где немецкие, сразу не разберешь. Да и разглядывать некогда. Обстановка была такая накалённая и отчаянная, что мы уже никакой робости не чувствовали. И почти не прятались. Каждый думал: будь что будет, - вспоминает фронтовой водитель Андрей Куркин. - Сбросит немец целую кучу бомб, куда упадут, неизвестно, а значит, бежать бесполезно.

«Что за Персия?»

Андрей Иосифович родился в Тальменском районе. Сейчас ему 93 года. На память ветеран не жалуется, живо вспоминает пережитое и, конечно, военные годы. 13 сентября 1943-го на передовой ему вручили медаль «За оборону Сталинграда», а в начале этого года – орден Красной Звезды. На своем грузовике в составе второго танкового корпуса, названного Тацинским, он возил боеприпасы и раненых, сам дважды был контужен, но оставался в строю.

Куркин отслужил почти семь лет. В октябре 1939-го ему исполнилось 20 лет, пришла пора идти в армию. А тут война с Финляндией. Новобранцев привезли в г. Молотов (ныне Пермь). Четыре месяца проходили курс молодого бойца в инженерно-технической части, учили строить мосты и подрывать их. В марте 1940-го под звуки духового оркестра погрузили в эшелон и повезли на Москву. Там состав простоял в тупике дней пять, пока не объявили, что война закончена. «Нас развернули на юг. В Новороссийске три эшелона солдат разместили на таком огромном пароходе, что он казался пустым. Через грузинский порт Поти привезли в Армению. Сказали, что Турция готовится к нападению».

В Ленинакане воинов распределили по специальностям, Андрея отобрали в роту технического обеспечения, закрепили за ним грузовик «ЗИС-5». Но тут напала на сибиряков куриная слепота. Жара стояла под 40 градусов. Куркин вспоминает: «Глянешь на любой предмет - черное пятно, поморгаешь – человек, повернёшь голову – снова черный круг. 20 дней мы пробыли в карантине, кормили почти одной печенкой, чтобы зрение восстановилось. После этого служба шла нормально». В мае 1941-го он стал думать уже об увольнении, ведь через полгода домой. Даже попросил друга сделать ему чемодан из фанеры. Их часть как раз перевели в летние лагеря. Политрук каждое утро докладывал обстановку на границах с Турцией и Германией, рассказывал, как там бедствует народ, а про угрозу войны - ничего.

Утром в воскресенье, 22 июня, Андрей отправился на спортивную площадку, где солдаты в свободное время играли в футбол, занимались на тренажерах, метали ножи. Вдруг прибежал дежурный по части: «Тревога, в ружьё!» Стало не по себе. Бегом в палатку, схватил вещмешок, винтовку из пирамиды, шинель в скатку – и на построение. Там объявили: «Германия напала на Советский Союз». Война – дело страшное, но каждый знал: наше дело правое, мы победим. Как говорит ветеран: «Духом не падали, воевали с верой».

На фронт их часть отправили не сразу. Сформировали танковую дивизию, придали ей автороту, где служил Куркин, и объявили бойцам: «Переходим границу Персии». О такой стране наш земляк и не слышал. Им объяснили: наше правительство заключило с Ираном договор, по которому в случае угрозы нападения Советский Союз имеет право ввести свои войска на территорию соседней страны. Колонна танков и автомобилей через Нахичевань двинулась на юг. В кузове - ящики с танковыми снарядами. Дошли почти до самого Тегерана, видели Персидский залив.

- Остановились в долине, где росли яблоки и виноград. Ходить нам никуда не разрешали, но персы всполошились. Им сказали, что коммунисты идут, некоторые богатые сбежали. Местные жители занимались овцеводством, отары по несколько тысяч голов ходили между горами. Простояли там несколько месяцев. За это время разочек встретились с англичанами под Тегераном. Поехали туда на четырех машинах. Солдатам выдали новую форму, нам, водителям, – комбинезоны и даже кобуру с пистолетом, только обойму из него вынули. Маршем прошли перед трибунами вместе с английскими военными.

На передовой

- Только в середине августа 1942-го отправились из Персии в обратный путь. В Ленинакане нас дополнили и разделили на две дивизии, одна пошла в Крым на Феодосию, другая - под Ростов-на-Дону. Наша танковая дивизия принимала участие в его втором освобождении, начавшемся поздней осенью. Зима выдалась холодная, уже в декабре морозы доходили до 30 градусов, на Дону наращивали лед, делали переправу. После серии боёв мы отошли на Северский Донец, пополнили дивизию танками и двинулись дальше на перехват магистрали, по которой снабжались немецкие части под Сталинградом. В районе станции Тацинская фланги прикрывали итальянцы и румыны. Помню, последние были в высоких папахах, пушки таскали лошадьми. Но вояками оказались слабыми. Наши танки их быстро разметали и ушли вперед километров на 50. С ходу ворвались на немецкий аэродром, проутюжив их самолеты, которые не успели взлететь.

Этот факт подтверждает военная хроника: «Нашими частями в районе станицы Тацинская захвачено на аэродромах 300 немецких самолетов и, кроме того, на железнодорожной станции Тацинская захвачен эшелон с 50 самолетами. В боях за город и станцию уничтожено 2000 солдат и офицеров противника».

Враг сопротивлялся отчаянно. Ветеран вспомнил и такой факт. Во время боя немцы повадились заскакивать на наши танки, хвататься за стволы пулемета, выворачивая их вверх. Противоядие от такого нахальства нашли быстро. В башне есть отверстие, закрытое изнутри конусной пробкой. Заряжающий вынимал её и выстрелом из пистолета сбрасывал немца с брони. А сколько раз Андрей, лавирующий на своём грузовике между воронками, видел, как фашистский лётчик, снизившийся над самой машиной, грозил ему кулаком из кабины! Видно, отбомбился и стрелять уже было нечем. Любили они на бреющем за одним человеком гоняться по полю и поливать того из пулемета. Не лень было заходить над ним по много раз. Сам Куркин из деревянной кабины, простреливаемой насквозь, прятался только под машиной. А его друг Евгений, призванный с Камчатки, как-то не выдержал, бросился к оврагу, залег на склоне. Немец на «юнкерсе» все равно зашел над ним, опустился низко и дал очередь. Когда Андрей подбежал, друг уже не дышал.

Его самого ранения миновали, а вот контузий не избежал. На станции Тацинская налетело около 30 немецких самолётов, посыпались бомбы, заполыхала соседняя нефтебаза, потом сама станция. Укрыться негде, только в большой трубе под дорогой для пропуска вод. В нее набилась целая толпа: солдаты, женщины, которые несли мешки с солью. «Мощная бомба взорвалась метрах в пятнадцати от трубы, наискосок. Поэтому взрывной волной нас не выбросило, но все оглохли. Минут 20 сидели, видели, что губы шевелятся, а звуков не слышали. Потом загрузили боеприпасы, отправились на линию фронта, слух стал возвращаться позже. Второй раз контузило под Белгородом. Когда началась бомбежка, с другом Василием из Пензы остановили свои грузовики у забора сахарного завода. Тот сразу разрушили. Сахар, оказывается, хорошо горит! Когда рядом рвануло, нас оглушило, машины завалило досками и обломками, долго разгребались».

Дошёл до Кёнигсберга

- Андрей Иосифович, неужели на одном «ЗИС-5» ездили всю войну?

- Я его потерял под Белгородом. Налетели «юнкерсы», машины стояли рядом, туда и угодили бомбы. Мы, водители, в это время были в другом месте. Вторую машину получил под Смоленском осенью 1943-го. Освобождая его, наши войска «порезали» немецкие части. Те пытались выйти из окружения партиями, но не знали, куда податься, заблудились, и часть машин выехала прямо на наш корпус. Вояк взяли в плен, а технику приспособили для своих нужд. Мне досталась большая связная машина с будкой, напичканная аппаратурой. Снял её, верх будки наполовину срезал, получился кузов с открывающимся задним бортом. Ездил на ней до конца войны, сдал, только когда увольнялся из армии.

У Андрея Куркина сохранились книжка красноармейца и некоторые наградные документы. Они надорваны, потёрты, но записи читаются хорошо: «За отличные боевые действия против немецко-фашистских захватчиков приказом Верховного главнокомандующего… объявлена благодарность» (26.12.42 г.). Благодарности за освобождение станции Тацинская, Ельни, Смоленска (25.9.43 г.), Минска (3.7.44 г.), Каунаса (1.8.44 г.), за форсирование реки Неман, прорыв обороны немцев и вторжение в Восточную Пруссию (25.10 44. г.), за овладение Кенигсбергом (19.01.45 г.). По этим записям можно проследить весь фронтовой путь нашего земляка.

Куркин гордится, что был в составе соединения, которое первым перешло границу Германии в Восточной Пруссии, хотя наши уже воевали в других странах, находящихся на пути в Берлин. Символично, что их танковый корпус разместился под Кенигсбергом на даче фельдмаршала Паулюса, плененного в Сталинграде. Как рассказывает Андрей Иосифович, это большой двухэтажный дом с мансардой и множеством кабинетов, вокруг несколько подсобных строений. Там и узнали о Победе. Часть построили, объявили о капитуляции Германии. Радость, салют из винтовок и пистолетов, ощущение полной свободы: «Дожили!» Но домой он попал только в августе 1946 года. Сначала задержались в Кенигсберге, потом стояли под Ленинградом, в городе Остров.

Ветеран вспоминает, что самые тяжелые моменты пережил под Сталинградом:

- Немецкие самолеты каждый метр просматривали. А тут ещё артиллерия работает, кругом снаряды рвутся, пули свистят. Во время боя танки на боевом порядке, для экипажа броня все-таки защита. А ты весь на виду со снарядами в грузовике. Подъедешь к колонне, механик люк откроет и командует: «Давай подкалиберных!» Лезешь в кузов, подаёшь ему ящики килограммов по сорок каждый. Если рядом начинают бомбы падать, ныряешь под машину. Посечёт колеса осколками, отъедешь подальше, клеишь их, монтируешь - и назад, за новой партией снарядов.

Как-то в декабре приказали доставить снаряды для «катюши». Они со стабилизатором и упаковкой больше двух метров, почти во весь кузов. Наши уже практически замкнули кольцо, окружив немецкую группировку в 330 тысяч человек (до сих пор помнит листовку с этой цифрой). Остался в нём узкий перешеек, но там воронка на воронке, на машине не проехать. Ночью танк зацепил мой «ЗИС-5» и потащил за собой по ухабам. А все равно светло, немцы подвесят «фонари» - осветительные бомбы, хоть иголки считай. Пронесло, в машину не попали.

- Я только руль держал, чтобы колеса стояли прямо. Танк меня притащил в ложбину, где «катюши» стояли. Разгрузился, лёг в землянке передохнуть, а тут такой гул начался от залпов «катюш»! И так весь день. Как стемнело, танк меня назад отбуксировал. Если подумать, то каждый день на
войне было страшно. Только бояться ведь устаешь и уже спокойно живешь с ощущением: чему быть, того не миновать.

Но мы не унывали, рассказывали друг другу разные сказки, анекдоты. В части были свои шутники. Помню, под Смоленском остановились в логу, а там оказался говорун наподобие Тёркина, а может, это он сам и был. Собрал вокруг себя кучу народа да так складно излагал, все слушали разинув рты и хохотали. Немцы в это время наши позиции обстреливали, то недолет, то перелет, некоторые оглянутся, пригнутся и дальше слушают. Один раз во время пополнения техники попал на концерт московских артистов, в котором пела Русланова.

У Куркина воевали два брата, старший Анисим и младший Михаил, который только военное училище окончил. Он погиб под Великими Луками, успел прислать Андрею лишь одно письмо после первого боя. Сам Андрей писал письма маме, с нетерпением ждал весточек из дома. Придя из армии, недолго задержался в родном селе, отправился к Анисиму в Панкрушихинский район. Два года проработал шофером в совхозе «Велижановский», а потом был бессменным завгаром. На пенсии работал ещё несколько лет.

Со своей будущей женой Марией Сергеевной Андрей познакомился в соседнем селе. Статная девушка в нарядном шелковом платье и пиджачке ему понравилась с первого взгляда. До сих пор хранит в душе этот образ. Осенью 1947-го сыграли свадьбу. Прожили вместе 60 лет, вырастили троих детей. Дочь Нина по профессии учительница, замужем за офицером, поездила по гарнизонам. Вера работала на Барнаульском мясокомбинате, сын Владимир выбрал строительную специальность, трудился на КЖБИ в Барнауле, сейчас живет в Павловске. У ветерана шесть внуков и пять правнуков. Сам он заядлый рыбак, любит с удочкой на берегу речки сидеть.

Андрей Иосифович говорит: жалко было покидать свое село, родной дом, но остался один. Мария Сергеевна ушла из жизни несколько лет назад, покоится в Барнауле, где живут две дочери. Они и забрали отца к себе. Как только фронтовик получил от государства субсидию на приобретение жилья, дети добавили и приобрели ему отдельную квартиру в Барнауле. Теперь все рядом.