11 апреля для них еще один День Победы, праздник со слезами на глазах

11 апреля - день освобождения узников фашистских концлагерей. Одна из них – Галина Петухова. «Вы сердце мне разбередить не бойтесь, оно не подведет, я готовилась к нашей встрече» – так она  разрешила сомнения и отменила границы вопросов «АП».

– «Мы помним нары, помним плети и у печей предсмертный вой. Мы лагерей фашистских дети, и долог был наш путь домой» – это про мою жизнь. 11 апреля для нас еще один День Победы, праздник со слезами на глазах. Потому что мы выжили там, где невозможно было выжить…   

Ей досталось море горя, чуток радости и две родины, Псков и Барнаул. 83-летняя Галина Петровна потеряла всех своих близких, и в ее квартире на улице Песчаной поселились воспоминания.

Оккупация

– Летом 1941-го мне 4 года было. Моя семья – папа Пётр Петрович, мама Анастасия Романовна да старшие братья – жила в Пскове. Я помню, как пришли немцы. Уже через две недели после вторжения они оккупировали город, стоявший на их пути к Ленинграду. Фашисты нещадно бомбили по ночам. Налетали в темноте, сбрасывали «фонарики», от которых становилось светло, и начинался ад. Многие жители погибли, Псков сровняли с землей, но древний кремль остался невредим. Облетали его бомбы. И все мы, Петровы,  остались целы, потому что успевали спрятаться – бомбоубежище было рядом с домом.

Когда 12-летний брат Николай тайком от родителей ушел к партизанам, мы дышать перестали. В оккупации свои же часто доносили на партизанские семьи, а это казнь неминуемая. Но, слава богу, обошлось.

Концлагерь

– Под оккупантами мы прожили два года. В марте 43-го псковичей согнали на станцию и отправили в товарняке куда-то. Ехали долго, с остановками, в заколоченных вагонах, без воды, еды и туалета. А выгрузили нас в Литве, в Алитусе. Лагерь – колючая проволока под током по периметру да наспех сколоченные бараки, продуваемые насквозь. Баланда и хлеб были такими, что в рот взять невозможно. Родители работали: мама – уборщицей, а отец копал траншеи, в которых на наших глазах закапывали умерших и еще живых людей. Эта страшная земля долго потом еще шевелилась. Мы с братом сидели весь день на нарах, тряслись от холода и страха, что вот сейчас за нами придут. Дети не работали – их держали для других целей. На нас испытывали новые препараты и кровь выкачивали. Я после таких «процедур» синела и ходить не могла. Но хотя бы жива осталась. Многих ребят просто «на запчасти разбирали». Немцы уже тогда занимались трансплантацией органов.

Нас очень сильно били. Не за провинности, а ради забавы. Особо жестоки были женщины-надзирательницы. Хлыстами кожу сдирали и псов на нас натравливали. Мне сейчас когда говорят: ты, мол, одна, заведи собачку – отвечаю: «Никогда, ни за что!»

В лагере мама подцепила сыпной тиф, но не умерла. И вся семья выжила,  хотя сейчас и не понимаю – как? Ведь в концлагере погибали 9 из 10 человек. Это такое было счастье, когда в 1944-м Советская армия нас освободила…

Батраки

– Вышли мы из лагеря, а идти-то некуда. От земляков папа узнал, что дом наш в Пскове разбомбили. Но в то время литовцы-землевладельцы искали себе работников из бывших пленных Алитуса. Так мы оказались на сельхозработах в местечке Бутримонис, у фермера Яблонского. Он поселил нас в баньку, кормил скудно, и мы с братом просили милостыню по соседям. Даже мне, десятилетней, дело нашли. Я выслеживала тайные гнезда кур-несушек, собирала яйца и носила их хозяйке в подоле платья. И хотя голодная была, ни разу свежего яичка не съела, потому что чужое, нельзя. Так мы были воспитаны.

После войны в Литве разбойничали «лесные братья», недобитки нацистские. Они нещадно убивали русских на хуторах, ни дня не проходило без похорон. 
А тут нас брат Николай разыскал, приехал в Бутримонис. Но отец отправил его обратно. Если бы бандиты узнали, что он партизанил, нас бы убили. Хозяева поначалу недружелюбно относились к своим русским батракам, но потом увидели, что мы честны и трудолюбивы. И День Победы мы встречали и радовались вместе с литовцами. 

Возвращение

– На родину мы смогли уехать только в 47-м. Нас принял папин свояк Василий Иванович в селе Кислово. Похоронив жену, он один остался в большом доме с хозяйством и пасекой. В 1-й класс я пошла, когда мне уже 10 исполнилось. Пешком ходила за несколько километров в Выбутскую школу. Училась отлично и семилетку окончила за 5 лет. Братья уже взрослыми были, когда мы вернулись в родной Псков. И поняли, что концлагерь – не самое страшное в жизни. Нас, побывавших в аду, считали предателями Родины, неблагонадежными. Представьте, как это было больно. Лишенные детства, мы не имели права поступать в институты, устраиваться на хорошую работу. Но я окончила всё же вечернюю школу, отучилась на инструктора-преподавателя швейного дела, работала по специальности, вышла замуж за офицера. Но супруг, Анатолий Иванович, долгие годы третировал меня за то, что в плену была.

Утраты

– С разницей в 10 лет у нас родились дети, Галочка и Вова. Галя погибла в 1969 году, 18-летней, ее убили хулиганы, мы служили тогда в Новокузнецке. А Володи не стало, когда он учился в Барнаульском пединституте. Сын профессионально занимался плаванием, и однажды на тренировке у него разорвалась аневризма артерии головного мозга. Я оплакивала своих детей день и ночь, никак не могла прийти в себя. Муж не выдержал, ушел из семьи.

Бесконечные выматывающие поездки в Новокузнецк на могилу дочери привели к решению перезахоронить ее в Барнауле, рядом с братом. Помогла Ксения, первая любовь Вовы. Галочка моя 27 лет в земле пролежала, ее останки вошли в маленький гробик. Так и ехали из Новокузнецка. Мы с несостоявшейся снохой впереди, на заднем сиденье – доченька. Когда приехали в Барнаул, Ксеня мне сказала: «Галина Петровна, я думала, у меня сердце разорвется, думала, не довезем…» И вот вы мне скажите теперь – как еще колышется мое сердце, сердце женщины, потерявшей всех? Спасибо, беспокоятся обо мне хорошие люди, социальный работник и соседи.