«НА НОВЫХ ДИКИХ МЕСТАХ...»

В XIХ веке на месте первой демидовской медеплавильной печи у реки Колыванки установили пирамиду из каменных блоков с текстом на аскетичном памятнике – «Прежде бывшей Колыванский завод устрояемой в 1725 году заводчиком Госпо. Демидовым». А вообще-то вовсе даже и не Акинфий Демидов мог бы стать отцом-основателем Алтая горно-металлургического.

Как Никита Демидов накатал на капитана Татищева донос «Отцу Отечества»

3 марта 1720 года артиллерийскому капитану Василию Татищеву объявили указ: ехать ему на Урал «для осмотру рудных мест и строения заводов», чтоб серебро и медь там плавить.

Это был сильный, точный выбор Берг-коллегии (орган, управляющий всем горным промыслом на Руси)! Один из «птенцов гнезда Петрова» Василий Никитич имел добрые ратные заслуги (сражался под Нарвой), был необычайно трудолюбив, пытливого ума (с какой энергией взялся изучать новое для него горное дело!)… Прибыл он в Уральские края в тот момент, когда тамошние казенные металлургические заводы были в сильной прорухе. Ими, собственно, никто не управлял, поэтому специально «под Татищева» ввели должность – главный начальник сибирских заводов (а Сибирью тогда считались и Каменный Пояс, и восточные районы за ним). И он так круто взялся за дело, что махом нажил себе могущественных врагов в лице местных преуспевающих горнозаводчиков Демидовых – Никиты и его сына Акинфия. Оба они уже привыкли хозяйничать на Урале по-своему (подчас в обход законов)… А тут какой-то капитанишка пытается взять под контроль их промышленную империю! Не таких обламывали! Противоборство зашло так далеко, что Татищев опасался колесить по краю без охраны. Но все также твердо клонил к тому, что хозяин на Урале должен быть один – он, Татищев, добившийся решения Берг-коллегии: «Демидовым быть послушным всем указам Татищева…»

А в ответ Никита Демидов накатал донос самому «Отцу Отечества» – Петру Великому: Татищев чинит обиды, «разорение» демидовским заводам и все такое прочее…

Выехать на место и разобраться – кто в этом затянувшемся конфликте прав, кто виноват, государь поручил генералу Виллиму Геннину. Тот, честный, добросовестный служака, разобрался в пользу горного начальника Урала. Это был, можно сказать, гражданский подвиг Виллима Ивановича, другой бы на его месте «утопил» Татищева, зная, что Никита Демидов пользуется особым расположением государя, да к тому же имеет такого покровителя, как всемогущий сиятельный князь Меншиков.

На основании «розыска», учиненного Генниным, Высший суд по полной оправдал Василия Татищева, которого Демидовы обвиняли и в том, что он берет на лапу (за этот грех государь не раз избивал, топтал ногами своего любимца Меншикова). Так что, если бы не честный доклад Геннина, могли с Татищева и голову срубить. С доносчика же Никиты, дерзнувшего «Его Величество в неправом деле словесным прошением утруждать», суд постановил взыскать штраф в пользу казны в размере аж 30000 рубликов (сумма чувствительная даже и для горнозаводчиков-магнатов).

Ну, эту-то кару Петр отвел от Никиты, дававшего вместе с сыном Акинфием много металла стране. А сохранившего благосклонность государеву Татищева в 1724-м с Урала направили в Швецию, чтобы разузнать «о политическом состоянии… оного государства» и промышленных делах северного соседа, главного конкурента по металлургической части (на мировом рынке уральское железо ценилось наравне только со шведским).

Возможно, эта длительная командировка Татищева объяснялась нежеланием Петра иметь двух медведей в одной берлоге на богатейшем Урале. Меж тем за его хребтами, в глубинке сибирской, все больше приоткрывались бесценные кладовые земных недр.

…Рудные богатства Алтая привлекли внимание Татищева сразу, как только он в 1720-м обосновался на Каменном Поясе. Оттуда он вскоре направляет одного из своих приказчиков Никиту Петрова и рудознатца Ивана Привцына – чтоб они обследовали некоторые месторождения в верховьях рек Томи и Оби. В общем, не кто иной, как Татищев, скорее всего, и строил бы горно-металлургические заводы на южных сибирских землях в Верхнем Приобье. Если бы не заслали тогда Василия Никитича в загранку… Чем и воспользовался другой Никитич, заклятый друг Демидов, расчетливо предложивший В.Геннину, оставшемуся в Каменном поясе на хозяйстве, у руля Сибирского обербергамта рука об руку осваивать алтайские руды. Генерал дал согласие, но этот коммерческий тандем по какой-то причине не сложился, о чем Акинфий, надо полагать, не шибко горевал.

После смерти Петра I фактическим правителем России стал Александр Меншиков. Он все так же покровительствует Акинфию, отчего притязания крупнейшего горнозаводчика на частную разработку алтайских руд (как и прочие прошения Акинфия – насчет льгот и привилегий) удовлетворяются без проволочек. Даже сама царица Екатерина постоянно рассматривала челобитные Акинфия (кстати, преподнесшего ей образцы руд с далекого Алтая); 16 февраля 1726-го Берг-коллегия расторопно выдает ему карт-бланш строить заводы «на новых диких местах в Томской провинции, где найдет удобным сильною рукою».

Другой Никитич покинул Стокгольм 12 мая того же года. Да если бы и раньше – уже никак он торжествующему Акинфию (возведенному в тот год во дворянство) не мог дорогу перейти. Вершилась судьба Алтая…

*   *   *

В середине 1730-х, вновь возглавив горное дело на Урале, Василий Никитич отдал распоряжение о «взятии» алтайских заводов Акинфия Никитича в казну и направил на Колывань экспедицию для их приемки. Но тут же последовало распоряжение императрицы: «Колыванские заводы отдать обратно Акинфию Демидову и впредь Татищеву вовсе не ведать заводами его нигде».

Какими контрмерами Демидов добился столь резкого, решительного указа Анны Иоанновны? Дело темное, большущей взяткой попахивающее.

«Маленький Урал» на берегах алтайской реки Белой

…Предгорье Западного Алтая. Высокое синее небо. Приземистые сопки, густо поросшие соснами.

До ближайших русских деревень – три дня конного пути. Глухомань!

Отсюда, от здешних рудных месторождений, Акинфий Демидов решил двинуть свое алтайское горно-металлургическое дело, для чего Геннин, не скупясь, командировал с Каменного Пояса одного из самых толковых своих горных инженеров-строителей – Никифора Клеопина.

…На Урале Татищев, конечно, не только воевал с кланом Демидовых, но еще и заводы строил. Для крупнейшего в России да и в мире железоделательного предприятия, давшего начало уральской столице – Екатеринбургского (а затем и «цесаревны Анны» – Верх-Исетского) чертежи составляли под началом Василия Никитича даровитые «артиллерийские ученики» Никифор Клеопин и Константин Гордеев. Никифор впоследствии строил на Каменном Поясе и другие важные объекты (Гумишевский медный рудник, Полевской завод…). На Алтае 27-летний, прошедший прекрасную школу Геннина и Татищева гиттенфервальтер (лейтенантский чин) сперва построил кустарщину – ручной заводец (с одной-единственной медеплавильной печью в небольшой избе) на речке Колыванке, из-за немощи водоресурсов которой не имело смысла создавать там гидротехнические сооружения (на заводе-первенце воздух в топки нагнетался посредством ручных мехов).

Для второго завода (первоначально именовавшегося Воскресенским, затем Колывано-Воскресенским) Никифор поды-скал удобную площадку в нескольких верстах от той «избенки» – на реке Белой. И воплотил в его застройке традиционные черты крепостей – заводов родного ему Каменного Пояса. Создал здесь, на еще не обжитой русскими людьми земле, как бы «маленький Урал»!

Конечно, Воскресенский завод не мог тягаться с Екатеринбургским (крупнейшим в Европе, представлявшим собой комплекс производств по выплавке чугуна и меди), но для своего времени он был высокотехнологичным, с медеплавильными печами и водо-удержательной плотиной для действия водяных колес, обслуживающих заводские механизмы.

Воскресенский завод (крупнейший в демидовской вотчине на Алтае) выдал первый металл в сентябре 1729-го, после чего Никифор Герасимович возвратился на Урал.

«Если они будут смирно жить, то с ними не воевать»

Вообще-то с постройкой Колывано-Воскресенского завода Акинфий Демидов забежал вперед паровоза.

Колыванские-то места еще фактически не успели присоединить к Российской империи! Хозяевами здесь себя считали феодалы Джунгарии – сильного ханства западных монголов – ойратов (русские называли их черными калмыками), обосновавшихся на обширных степных пространствах Западной Сибири, в то время почти не заселенных.

Проведав, что завод Колыванский – не объект царя российского (если бы так – зайсаны еще в затылке почесали бы), а «мужичья строения», кочевники решились на штурм строившегося предприятия. Ранили двух заводских, угнали сотни лошадей. Никифор Клеопин вынужден был бежать под защиту Белоярской крепости.

Чтобы защитить стройку, из Кузнецка прислали казаков и солдат. Найти и наказать организаторов и участников нападения потребовал от ойратских правителей сибирский губернатор. Он имел на то право, поскольку русские позволяли джунгарским феодалам по-прежнему собирать ясак с населения, проживавшего в Сибири в бывших ханских кыштымах, вообще-то давным-давно перешедших в подданство Российской империи (это был период так называемого двоеданничества).

Россия неуклонно следовала наставлению Петра I, как строить отношения с кочевниками-соседями: «Если они будут смирно жить, то с ними не воевать».

Цины – династия властителей могущественного Китая, не раз недвусмысленно предлагали Петербургу поделить территорию Джунгарии. Но русские считали для себя неприемлемым ударить в спину соседнему государству, хотя и постоянно конфликтовали с ним из-за спорных территорий.

В итоге столетней борьбы ойратов и Цинской империи западно-монгольское ханство было стерто с лица земли, от 600-тысячной Джунгарии осталось всего 30-40 тысяч человек. Спасаясь от жестокой резни, они бежали в Россию, какая-то часть из них укрылась под стенами Колыванского завода. В июле 1756-го к нему подошел крупный цинский отряд, разыскивавший Амурсану, джунгарского нойона, возглавлявшего борьбу против маньчжурских завоевателей.

У Колыванского завода было две крепости: большая наружная (неправильной пятиугольной формы, «забранная в столб заплотом») и внутри ее – малая, в форме квадрата, по углам его – бастионы с четырьмя пушками на каждом. В гарнизоне (где находилась ставка одного из руководителей Колыванской оборонительной линии подполковника Семена Колобова) было 790 солдат, и он вполне мог бы при артиллерийской поддержке (а всего при заводе имелось 30 пушек 3-фунтовых и ниже) противостоять двухтысячному цинскому отряду, не решившемуся, однако, на штурм, ибо Россия имела «с богдыхановым величеством мир и дружбу».

На жуткий разгром Джунгарии Петербург отреагировал указом правительствующего сената «О занятии в Сибири мест от Усть-Каменогорской крепости по реке Бухтарма и далее до Телецкого озера и построении там в удобных местах крепостей и о заселении той страны российскими людьми до 2000 человек».

К началу 1770-х колоссальная оборонительная дуга (от Урала через Оренбург по Иртышу вверх и далее – от Бийска до Кузнецка) вобрала в себя десятки крепостей и пограничных форпостов. Но они отстояли друг от друга на 30 и более верст, гарнизоны были малочисленны, пополнения не ожидалось (Россия была занята в основном своими проблемами на западе). Поэтому, когда Цины изготовились к решающему удару по джунгарам, командующий сибирскими войсками генерал Крофт потребовал в случае нападения на российские форпосты «чинить из обывателей как заводского, так и кузнецкого ведомств, из выписных казаков, к лучшему от неприятеля отпору и недопущению верноподданных к разорению и бесславию его императорского величества оружия, помощь, и всяк бы имели при себе ружье исправное и ко обороне благонадежное». В общем, в случае чего, считай, все население поставили бы под ружье…

В Петербурге еще долго опасались придвинувшей свои владения вплотную к русским границам Цинской империи. Но к концу ХVIII века угроза русско-китайской войны сошла на нет, форпосты гигантской оборонительной линии превратились в мирные поселки и станицы.

(Продолжение следует).