Меценат из Екатеринбурга побывал в Алтайском крае

На родине Алексея Константинова, в Кытмановском районе, побывал хранитель наследия знаменитого художника, меценат кандидат философских наук Сергей Лазарев из Екатеринбурга.

– Сергей Михайлович, как вы открыли для себя Константинова?

– Я не занимался раньше искусством – до 1989-го преподавал в Свердловском пединституте, потом ушел в политику, работал с Эдуардом Росселем. Был и на федеральной службе, избирался депутатом Свердловской областной Думы. Занимался общественной работой, бизнесом, всегда начинал какие-то новые дела…

Мне повезло: четыре года назад я познакомился с творчеством Алексея Константинова и понял, что это – мое. Не знаю, откуда появилась у меня любовь к авангарду. Может быть, потому, что в школе по геометрии были пятерки (смеется). Творчество Константинова имеет геометрическую, голографическую глубину. Оно – как конструкция мира, всего мироздания, прошлого и будущего.

Когда смотришь в колодец, ты видишь звезды. От этой глубины прошлого до глубины будущего – бездна… Настоящего нет. Время можно делить до бесконечности, оно приближается к нулю, но где тогда настоящее, как его определить? Настоящее – это движение от прошлого к будущему. Вот что я нахожу в работах Константинова. Он невероятно глубок.

– Не побывать на его родине вы не могли?

– Тема Константинова для нас, поклонников его таланта, святая. Признаюсь, поначалу я сомневался – ехать, не ехать. Но художник Николай Грачиков из Тагила нашел в соцсетях Татьяну и Олега Заречневых, живущих на родине Константинова.

Курью, что в Кытмановском районе, называют маленькой: там чуть больше ста жителей. Но они несколько лет назад всем миром построили церковь, а в этом году на месте, где стоял дом Константиновых, – беседку. На ней разместили мемориальную доску. Открывали беседку в день рождения Константинова. А это и папы моего день рождения…

Я поехал на Алтай в память о своем отце тоже. Причем не на поезде, а на машине, ведь надо увидеть, почувствовать родину художника. Напитаться.

– Какое впечатление о себе оставила наша маленькая Курья?

– Прежде всего люди понравились, неравнодушные и верные корням. И природу мы почувствовали – она другая, отличается от уральской.

Было важно приехать на Алтай, понять, что подпитывало художника. Татьяна и Олег Заречневы – исключительные люди. Мы душевно пообщались с ними, с сельчанами, с племянницей художника Людмилой Алферовой, с внучатой племянницей Светланой Губаревой.

Запомнилось родным, как он у озера рисовал, взирая на гладь воды, кувшинки. Когда в папку Алексей складывал необычные рисунки, спросили: «Что такое?» – «А это авангард!» Откуда он мог знать? Ведь каждый формирует себя на каких-то примерах и образцах, нет ни у кого абсолютно своего. Прочитаешь тысячу книг, а отпечаток останется от двух-трех, увидишь сотни людей, а повлияют на твое становление единицы. И у Константинова, вероятно, так же случилось. Но ведь не мог он видеть полотен Филонова – в те времена они хранились в запасниках. Однако искусствоведы находят в ранних его работах филоновский след. Откуда же? Свыше дается…

– В чем истоки авангарда Константинова?

– Один из источников и его авангарда, и авангарда вообще – народное искусство. Возьмите орнамент, символы рода… Когда мы говорим о народной культуре, то имеем в виду не что-то лубочное, лапти-рушники, а те глубинные творения, которые формировали, кодировали род, давали ему продолжение, сохранялись на протяжении столетий.

Второй источник – западная культура. Мы всегда обращались к Западу, увлекались западными философами – Шеллингом, Гегелем, художниками…

– …и в Италию наезжали.

– Да, наезжали. И все это на нашей почве как-то переплавлялось и превращалось в нечто иное.

Константинов – глубокий патриот. Он окончил Суриковский, был монументалистом, делал прекрасные вещи, зарабатывал на жизнь. А живопись и графику его не признавали. Человек всю жизнь писал в стол. Многие работы не закончены – вот мазок, действие – он что-то понял для себя, отложил и дальше пошел. Но все равно он не мог остановиться! И ведь не обозлился.

Константинов очень почвенный человек. Вот знатоки восторгаются неофициальным искусством (концептуализм, нонконформизм и т. п.) – но ту почвенность, которая есть у Константинова, я не у всех там нахожу. Нет у него протеста, хотя и он умел смотреть «сквозь стены», обладал особым художественным даром видеть и отражать изнанку советской жизни. Начальство это, видно, чуяло, не подпускало его особо к выставкам, не принимали и в Союз художников.

Еще, пожалуй, один из источников авангарда – импрессионизм. Но у Константинова все изображается в динамике, нет статичности! Возьмите хоть тему «Конжаковского камня» – там перелив красок, бурление энергии, жизни.

Почему художник не вернулся на родину, почему не поехал в Норильск, например, после Суриковского? Почему он выбрал Урал? Урал – это сплав индустриальный, это демидовские корни. Наш индустриальный пейзаж давал натуру и глубину для размышления, осмысления процессов, происходивших тогда. Творчество художника было связано с «золотой осенью» индустриализма.

Корни авангарда лежат в том переломе, что произошел на стыке XIX и XX веков. Константинов каким-то образом это новое наследовал. Всем, что проходил первый русский авангард, Константинов переболел, все переосмыслил.

– Каким будет дальнейшее развитие темы?

– Когда в 2012 году в Москве проводили конференцию по неофициальному искусству, там в основном были представлены столичные мастера. Но помимо них в России был еще целый пласт культуры. Нужно его поднять, исследовать, открыть какие-то имена. Открыли же Константинова! А ведь он мог остаться известным лишь Нижнему Тагилу.

Мы сейчас работаем над сайтом по неофициальному искусству. На нем хотим показать то, что существовало в общероссийском плане во второй половине XX века. Представить модерн других регионов; показать, например, вашего замечательного Альфреда Фризена. Задумались мы и о выставке работ Константинова на его родине…