Александр Дитц: «Я за Россию всем сердцем, но и за свой народ»

3 сентября 80-летний юбилей отметил основоположник немецкого национального движения в крае и России, президент Международного фонда реабилитации жертв политических репрессий СССР, член Союза журналистов России Александр Дитц. Много лет своей жизни он потратил на восстановление справедливости по отношению к российским немцам. О том, как это было, он рассказывает читателям «АП».

И кончилось детство…

Трагедия советских немцев проходила у меня на глазах. Мне было всего 5 лет, когда  выселяли немцев Поволжья. Но многое помню. В августе 1941 года взрослые суетились и громко плакали, сортируя вещи, поспешно запасали еду. Нас, ребятишек, швыряли, чтобы не путались под ногами. Ругали власти и Сталина за его Указ от 28 августа 1941 года, который обвинял всех немцев Поволжья в шпионаже, диверсиях и пособничестве Гитлеру. И нас, как «врагов народа», сорвали с обжитых мест, отправили в неизвестность за 24 часа.

…Я мало понимал истинную суть происходящего, но по всеобщему вою села я все-таки чувствовал, что случилось что-то страшное. Утром появились солдаты с винтовками и одной подводой. И начали прикладами подталкивать мать, отца, старшего брата. Покрикивая: «Schneller, Schneller!», меня, Эмму и Эльзу (Эмме шел третий год, Эльзе – второй) и старую сгорбленную бабушку Фриду грубо усадили на телегу. На передок уселся солдат и понукнул коня.

К вечеру нас пригнали на берег Волги. Стоял гвалт. Надвигалась ночь, а народ все прибывал и прибывал. Мужики стали рыскать вдоль берега в поисках дров. Вскоре развели большой костер. Солдаты уселись позади нас и что-то ели из котелков. Брали воду из Волги, кипятили, обмывали детишек, женщины стирали белье прямо в Волге.

На четвертый день пришла какая-то старая и вся изуродованная большая баржа. Началась давка при погрузке… А солдаты все подгоняли.

Отец все-таки успел нас всех пристроить к правому борту баржи. Мне хорошо было видно, как бурлила вода. И вдруг я услышал лай собак, мычание коров и блеяние коз. Некоторые трусили рядом с баржей по берегу, а какие-то пустились вплавь за баржой. Уже охрипший плач и стон людей слились с визгом собак. Солдаты стреляли в животных. Это я запомнил на всю жизнь…

На новом месте

Везли нас долго в вагонах для скота через Среднюю Азию. По дороге умирали пожилые и больные люди. Ушли из жизни и наша бабушка Фрида, и малютка Эльза. На Алтай приехали 28 сентября. Наша семья и еще 10 семей из села Рейнгардт попали в село Мезенцево Тюменцевского района. Поселили нас в заброшенный деревянный дом без крыши, сеней и окон. Лишь большая русская печь была. Отец и брат Готлиб заложили окна терном с маленьким стеклышком – подарок соседского деда Еремея Турбина. Он в Первую мировую войну воевал на стороне России, но попал в плен к немцам. Знал немного немецкий язык. Дед Еремей Турбин помог нам выжить. Вечная ему наша благодарность. Мама, брат Иоганнес и я ходили по выкопанным огородам и собирали мелкую картошку. Набрали пять мешков до заморозков. Отец устроился в колхозную кузницу – был классным кузнецом, а Брат Готлиб – зоотехником. Он в 41-м окончил Энгельский сельхозинститут.

В январе 42-го отца, Готлиба, дядю – родного брата отца – и его двух сыновей мобилизовали без суда и следствия в трудармейские лагеря НКВД со многими другими мужиками. Попали они в бывшую Молотовскую область на лесоповал в лагерь Чепец (ныне Пермский край). Никто из них не вернулся обратно. Где похоронены, неизвестно.

Летом того же года мобилизовали и мою мать в Краслаг Красноярского края на станцию Решеты. И тоже на лесоповал. Вместе с ней забрали и тетю Лизу – родную сестру отца – и двух ее дочерей Марию и Эмилию. И мы остались втроем в этом заброшенном доме без взрослых людей. Ходили по миру, но выжили…

Тетю Лизу убило падающей сосной, а мать вернулась к нам только в июле 45-го года. Ей было всего 49 лет, а волосы на голове белые как лунь. А на нас одна короста от вшей, клопов и блох. Вдруг нашелся хозяин нашего жилища, выгнал нас и сломал останки дома на дрова. Нам пришлось копать землянку за речкой на окраине села. В ней мы жили до 1964 года. Я с 8 лет работал рассыльным у председателя колхоза Ирины Лашковой, а брат Иоганнес устроился конюхом в колхозные конюшни.

Похоронки из трудармии не приходили. Нам присылал короткие записки на клочках газет наш сосед по Рейнградту дядя Готфрид, сообщал, что отец и потом по порядку умерли все пятеро моих близких родственников... Я еще ребенком поклялся, что отыщу все захоронения своих близких родственников в трудармии. Потом четырежды ездил туда, но тщетно. Ничего не нашел.

Восстанавливая порушенное

Как началась реабилитация советских немцев? Канцлер Германии Конрад Аденауэр стал упрекать советское руководство, что война давно закончилась, а советские немцы все еще находятся под комендатурой и лишены всех прав. И 13 декабря 1955 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «О снятии ограничений в правовом положении советских немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении». Это была огромная радость для нашего народа. Начали выдавать паспорта, молодежь призывать в армию, выборочно принимать в комсомол и КПСС.

А 3 ноября 1972 года вышел еще один указ. Там говорилось: «Снять ограничения в выборе места жительства, предусмотренного Указами Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года в отношении немцев и членов их семей».

Правда, власти все-таки были вынуждены выборочно выдвигать советских немцев на комсомольские, советские и партийные должности. Так я попал вторым секретарем РК КПСС в Табунский район в 1976 году из Ребрихи, где занимал должность заведующего орготделом райкома КПСС. Я долго отказывался. В Ребрихинском районе – оазисы, а в Табунах – голимая степь. Одно было отрадно, там жило 53 процента немцев от общей численности населения. И тогда я по-настоящему понял всю трагедию нашего народа.

Я видел, на каком положении находятся советские немцы в Табунах. Пять совхозов в районе и ни одного немца-директора, в райисполкоме одна секретарь-машинистка, в милиции – ноль, прокуратуре – ноль, поселковых советах – один, парткомах – один, в райкоме партии я один… На одном из пленумов райкома партии я резко выступил в защиту немцев. Затем у меня начались большие неприятности. Страх оказался опять сильнее воли.

Личное участие

Зато я вздохнул с облегчением. Перебрался в Барнаул. Первый секретарь крайкома партии не давал мне работать, куда бы я ни устроился. С 1978 по 1986 год перепробовал много должностей. Дольше всех я работал в Алтайском госуниверситете проректором по общим вопросам и преподавателем. В 1969 году я успешно окончил Всесоюзный финансово-экономический институт (Москва). Когда началась горбачевская перестройка, стало легче, и я сразу вплотную приступил к реабилитации российских немцев и других жертв политических репрессий.

А 25 декабря 1985 года, когда мы с друзьями впервые коллективно отмечали Рождество Христово, появилась идея создать «Алтайский краевой клуб «Трудармейцы». Меня избрали председателем. К тому времени немцы уже знали меня как активного борца за права советских немцев. Это было началом немецкого национального движения в Алтайском крае и Советском Союзе – первая общественная организация. Неожиданно это было лояльно воспринято Барнаульским горкомом партии и крайкомом КПСС.

И я стал более настойчиво добиваться восстановления Республики немцев Поволжья, немецких национальных районов и реабилитации трудармейцев и всех жертв политических репрессий СССР.

Появилась поддержка

Я очень близко знал председателя краевого Совета Алексея Антоновича Кулешова – он по-доброму ко мне относился. А тут еще одно совпадение. Его заместителем была назначена Надежда Ремнева, а с ней я работал в Табунском районе. Переговорил с ними, что пора создать специальную комиссию по межнациональным отношениям при крайисполкоме. Опять получил поддержку.

В 1990 году подготовили и издали «Сводный аналитический отчет – к вопросу об образовании немецкой национальной автономии на Алтае». Работа была проделана огромная.

И все-таки Немецкий национальный район на Алтае был восстановлен Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 1 июля 1991 года. В районе немцев тогда жило 94,5 процента, а 5,5 процента – русские, украинцы и другие народы. На Алтае действовало 6 общественных организаций. Кроме того, в городах и районах края были отделения наших общественных организаций и насчитывалось около 18 тысяч членов «Видергебурт». Это был пик активности нашего народа!

Я за Россию всем сердцем, но и за свой народ. Считаю, что российские немцы должны иметь свою национальную государственность, как и другие народы, подвергнутые насильственной депортации в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов. Этого всю жизнь и добиваюсь.

Александр Дитц