О чем писала газета «Алтайская правда» 19 января 1969 года

Хочу начать с рассказа о двух памятных для меня встречах. Недавно Барнаульский театр юного зрителя отмечал свое десятилетие. Но старожилы города помнят спектакли еще довоенного ТЮЗа. Юношеский театр тридцатых годов возник в Барнауле из самодеятельного кружка при ДРП (так тогда называли Дом работников просвещения). В театре было всего два-три штатных работника, включая художественного руководителя. Все остальное делали старшеклассники. Они шили костюмы, писали декорации, распространяли билеты.

Драматургическим материалом для одной из первых постановок ТЮЗа послужила инсценировка романа Сервантеса «Дон Кихот». Не знаю, насколько справедливы были претензии исполнителей к этой инсценировке, но все они сошлись на том, что в ней недостает пролога, который помог бы в какой-то степени ввести зрителя в далекую эпоху. Для этого понадобился свой автор. И так как почти все здесь делами школьники, решили и автора найти среди них. Выбор пал на меня не потому, что я к тому времени что-то написал, а скорее, наверное, потому, что не сумел отказаться. Пролог этот у меня не сохранился. Помню только, что очень, долго потел над ним, а на сцене он шел около трех минут, оставляя зрителей на редкость безразличными. Но сохранилось в памяти другое. Еще когда готовили спектакль, ко мне подошел Борис Астахов:

— Пойдем, посмотрим эскиз к твоему прологу.

Я толком не знал, что такое эскиз, никогда не видел театрального художника. И уж, конечно, не мог предположить, что мой соклассник, длинноногий забияка и драчун, но очень хороший парень Борька Астахов является театральным художником нашего ТЮЗа.

А другая встреча... Нет, лучше о ней позже. Борис становился все серьезнее, целеустремленнее. К школе и ТЮЗу прибавилась еще городская художественная студия. И когда мы получали по одному аттестату, Астахов получил два. А тут произошло событие, которое поразило всех выпускников.

Декорации Астахова посмотрел главный художник драматического театра Михаил Николаевич Николаев и пригласил к себе на работу. Мы усиленно посещали драматический театр. И, признаюсь, причиной тому были не только отличные постановки известного режиссера Познанского. Декорации-то рисовал наш товарищ!

Потом — война. Борис Астахов оказался на фронте на четвертый ее день. Находили его и пуля и горячий осколок. Лежал в госпиталях, вновь возвращался на фронт. В сорок пятом, сразу после демобилизации, Министерство культуры направило его в Казахстан, в Алма-Атинский русский театр. Там проработал тринадцать лет.

Труд театрального художника объемен. Для того, чтобы найти зрительный образ спектакля, он не только изучает пьесу, советуется с режиссером, но часто перерывает десятки книг, беседует со многими людьми. Он должен чувствовать колорит эпохи и знать ее до мельчайших бытовых деталей. Ведь малейшая неточность и искажена правда, подорвано доверие к спектаклю. Нет смысла перечислять спектакли, оформленные Борисом Мефодьевичем. Гораздо важнее рассказать о его манере. У художника выработался свой, астаховский почерк. В оформлении он ищет детали, составляющие выразительный образ спектакля, уходит от традиционных решений, но не ради оригинальности, а в поисках точности, правды.

Много писалось о его работе над социально острым спектаклем «Золотопромышленники» по Мамину-Сибиряку. Пьеса шла чуть не во всех театрах страны. И всюду оформители, стремясь подчеркнуть богатство хозяев золотых приисков, создавали на сцене просторные залы, ротонды, веранды.

Астахов воссоздал типично сибирский колорит. Двухэтажный дом с мезонином. Огромный заплот. Над ним рябина. В углу заросшая старая беседка. А где-то за заплотом сибирская река. Лесные берега. Плоты, баржи. И еще деревянная церквушка да пожарная каланча. Все это показалось жизненным, достоверным, так же, как и бочка с дождевой водой перед домом, в которую пьяный хозяин окунал лохматую голову.

Вскоре Астахов становится главным художником областного театра в Уральске. Как раз театр отмечал свое столетие. Первым его спектаклем была «Гроза» А. Н. Островского. И через сто лет свой вековой юбилей театр решил отметить той же постановкой.

Интересный образ спектакля находит художник. Над сценой — огромный колокол, с плещущимся, готовым ударить в набат мятежным языком. А под ним такая же неспокойная, мятежная, плещущая, как колокол, волжская вода. Характерно, что рецензия на спектакль называлась «Под колоколом». После спектакля «Гроза» Борису Мефодьевичу Астахову присваивается почетное звание заслуженного артиста Казахской республики. А в Барнауле уходит на пенсию старый учитель Астахова Михаил Николаевич Николаев. И Бориса Мефодьевича приглашают в краевой театр.

Барнаульский зритель любит своего художника. Б. М. Астахов оформлял в театре почти все лучшее, этапные постановки последних лет — «Между ливнями», «Совесть», «Иду на грозу» и другие. Особенно упорно работал он над пьесой «Между ливнями», в которой воссоздан образ Владимира Ильича Ленина. Жерла кронштадтских пушек символизировали опасность, нависшую над молодой Советской властью. Красный тент, простиравшийся над зрительным залом, как бы объединял его со сценой, подчеркивая значимость происходящих событий. Сейчас Борис Мефодьевич оформляет спектакль «Тихий Дон» по классическому роману Михаила Шолохова. У него в кабинете эскизы, макеты. В портновском цехе — тщательно выполненные рисунки костюмов и подробная их характеристика. Но дело еще в самом начале. Впереди еще воплощение эскизов, монтировка декораций, работа с осветителями, проверка костюмов на сцене. Впереди время, когда чуть не каждому артисту и сотруднику театра сию минуту позарез нужен художник, чтобы что-то немедленно выяснить, уточнить, заменить, когда занят не только день и вечер, но и изрядный кусок ночи. Впрочем, Борис Мефодьевич и без того проводит в театре больше половины суток. Ведь он не только главный художник, но и секретарь партийной организации. А у парторганизации театра хватает проблем и магистральных, творческих, и частных, но порой не менее сложных. 50 лет исполняется завтра Астахову — и тридцать из них отданы театру.

А теперь о второй памятной встрече. Она произошла, когда в краевом театре репетировали пьесу «Иван Ползунов». Ко мне подошел Борис Мефодьевич:

— Пойдем, посмотрим эскизы к твоей пьесе.

И остро-остро вспомнилось скромное здание довоенного ТЮЗа на месте теперешнего клуба УВД, тесная, пропахшая краской каморка, что служила мастерской юного художника. И еще то, как двое мальчишек, вышагивая по узкой песчаной улице, рассуждали о будущем спектакле.

Борис Мефодьевич вероятнее всего забыл об этих встречах, Ведь он оформил не один десяток спектаклей. А я помню о них. Потому что всегда приятно следить за успехами своего школьного товарища, в особенности если это по-настоящему и щедро одаренный человек.

М. ЮДАЛЕВИЧ.

Стиль и орфография приведенных материалов сохранены.