По своей дороге…

100 лет назад, 17 июня 1917 года, постановлением Временного правительства южная часть Томской губернии была выделена в новую – Алтайскую губернию с центром в городе Барнауле. Там был образован Временный губернский исполнительный комитет.

Состоявшийся 16 июля 1917 года I съезд Советов рабочих и солдатских депутатов Алтайской губернии провел подготовительную работу к выборам в Учредительное собрание. Одновременно в Барнауле прошло совещание волостных и уездных Советов крестьянских депутатов и был создан свой губернский исполнительный комитет, а также Алтайский губернский земельный комитет, одним из членов которого стал уже тогда приметный и уважаемый в крестьянской среде бывший фельдфебель и георгиевский кавалер Григорий Рогов. В будущем ему предстоит получить имя народного заступника и Сибирского Махно, стать прототипом главного героя знаменитого романа Вячеслава Шишкова «Ватага» звероподобного чалдона Степана Зыкова, погибнуть от рук своих недавних сподвижников, а пока Григорий Федорович со товарищи работал над земельной реформой. И делал это до того времени, пока к власти в Питере и Москве не пришли большевики, с которыми Рогову, как и многим другим алтайским крестьянам, идти было не по пути. Собственная же дорога для них стала трудной и страшной…

Главарь «смутьянов»

В недавно вышедшем в свет романе писателя и журналиста газеты «Алтайская правда» Константина Сомова об этом времени рассказывается так:

«Вернулся Григорий Федорович домой в сентябре 17-го фельдфебелем и членом крестьянской партии социалистов-революционеров, более известных как эсеры. Как человека в своих краях приметного и уважаемого, крестьяне избрали его членом управы Алтайского губернского земельного комитета.

Главными задачами самого Рогова и всех работающих в губземкоме эсеров были подготовка и проведение земельной реформы в стране. Предполагалось, что земля будет делиться подушно, с учетом ее качества, и распределяться только среди тех, кто ее действительно обрабатывает. Пахотная земля не подлежала продаже, а в том случае, если владелец участка вдруг перестанет его обрабатывать, должно было землю эту у него изъять и передать другому, рачительному хозяину.

Трудился на новом поприще Григорий Фёдорович в охотку, к тому же и жалованье ему шло пусть и небольшое, но как-никак триста целковых в месяц. И все было бы неплохо, да наложила Москва на эсеровский проект большевистский запрет: не пойдет, мол, не время. Главной революционной партии становилось тесновато в Советах вместе с другими революционерами, подходило время от них избавляться.

Тогда Рогов и его товарищи решили с советской властью дел больше не иметь, в Красную гвардию не вступать и завоеваний Октября, коль то потребуется, не отстаивать. И когда пошли в июне 1918-го легионы восставших чехов вместе с присоединившимися к ним отрядами белогвардейцев в наступление на Барнаул, Григория Фёдоровича среди защитников города не было, проливал пот на своей пашне в Жуланихе. А дальше началось самое интересное.

Расплевавшийся с большевиками Рогов новой властью был в их же ряды и зачислен, следуя простой логике: работал при Советах, значит, большевик. Кроме того, как весьма приметную личность – член губземкома все-таки, – его заодно записали и в главари жуланихинских «смутьянов», начиная с Временного правительства не желающих признавать никакой твердой власти. Чего только не бывает в жизни, особенно в годы потрясений…

Некто Бухалов в одной из барнаульских газет прямо назвал Рогова большевиком, а уполномоченный Временного Сибирского правительства Алексей Левашов написал в своем докладе от 30 июня 1918 года в Алтайский губернский комиссариат: «Известный мне и г. Барнаулу житель с. Жуланиха Григорий Федорович Рогов, служивший у большевиков в земельном комитете и активно поддерживающий советскую власть, и по сие время не может охладить своего пыла и, пользуясь беспросветной темнотой и невежеством зачернских людей-медведей, вооружает граждан против существующей власти, распуская о ней самые ужасные шарлатанские слухи…»

Когда в мятежную, продолжающую жить по собственным законам Жуланиху двинули из Барнаула карательный отряд, дабы образумить и наставить на путь истинный несговорчивых мужиков, Рогов избежал ареста случайно. Работал вместе с женой на пашне, когда услышал неподалеку винтовочный – слух старого солдата не мог обмануть – выстрел и понял: это за ними. Не медля, ушел в тайгу. Позже узнал: спас его молоденький солдат-белогвардеец – пальнул от избытка чувств в замеченную им на дереве галку. Началась партизанская жизнь».

Салаир

Одним из первых и наиболее удачных дел партизан Рогова стал разгром колчаковского гарнизона в небольшом поселке Салаир, ныне горнолыжный курорт в Кемеровской области. Совершив многокилометровый переход через чернь-тайгу из села Жуланиха (ныне Заринский район), роговцы захватили врага врасплох и легко добились победы. После чего принялись восстанавливать справедливость, в частности, решили снести стоявший у местной церкви памятник Александру II. Монументы отменившему крепостное право в России царю-освободителю сооружать по всем городам и весям стали в 1911 году, к 50-летию этого события. Делали их из металла, гипса, а то и из дерева, как говорится, по средствам. Салаирцы здесь оказались впереди России всей: и памятник свой поставили на несколько лет раньше других, и изготовлен он был из бронзы. Да еще в немалую величину и с большим портретным сходством. Вот как говорится об этом событии в романе «Усобица»:

«– Эту церкву дядя мой строил, подрядчиком был, – задрав вверх голову, щурился на солнце Рогов, с видимым удовольствием оглядывая красивый, как игрушка, салаирский храм. – Вот ведь не люблю попов, а церква иная загляденье просто бывает. Опять же и огневая точка хорошая, особенно если на колокольне пулемет поставить, а то и два. Тут тебе и обзор, и обстрел, полком такую не враз возьмешь. Хорошо, когда она у тебя, а как у противника? Нет, для партизан такая штука шибко вредная. Я вот малость погодя их, видать, сносить начну.

Из церкви, сияя парадной ризой и большим крестом на груди, вышел пожилой осанистый священник.

– Не дело вы задумали, православные, – взволнованно сказал он, подходя к партизанам. – Это ведь памятник царю-освободителю, который крестьянам волю от крепостного права дал. Негоже так, не по-людски это.

– Оставь свою проповедь, поп, – оборвал его на полуслове Григорий, побледнев от волнения и злобы. – Свобода и воля ваши нам известные. Навидался сам еще в пятом году, когда с японской ехал, как народ в ярмо винтовками загоняли. Не лезь, долгогривый, не в свое дело, а лучше помалкивай от худа. До офицерья с купчишками добрались, и ваш, захребетников, черед подходит. Туман народу пускаете, Колчаку, кровопийце, в своих церквах «многая лета» поете. А ну, пошел отсюда! – сатанея, бросил он. – Заступник хренов! И не пялься, меня твоим дурманом не проймешь. Пошел, ну! – правая ладонь Рогова мазнула по кобуре револьвера.

– Смарать его, батька Гришан? – возник рядом, поигрывая своей железкой, Тим-Фрол.

– Пусть живет пока, – снял руку с кобуры Григорий. – Народ их, долгогривых, по глупости своей жалеет, не будем его забижать.

– Не шалите, ребята, – встал рядом со священником пожилой местный мужик, подошли еще десятка два салаирцев, загудели недобро. – Это ж Александр-освободитель, верно батюшка говорит. Царь не царь, дело другое, а волю народу дал, этого не отнимешь. И батюшку нашего не забижайте, ни к чему это.

– Вот как, – покачал головой Григорий, – а знаете вы, что месяц тому назад в Мироновке, верст полсотни от вашего Салаира, такой же вот святоша, – Рогов резко ткнул рукой в сторону священника, – местный поп Донорский сначала список подозрительных составил, а потом чехов позвал с колчаками? Больше сотни народу они до полусмерти перепороли, и баб тоже, а восемь мужиков расстреляли. Пчел не подавив, мед есть хотите. Не бывает так-то. Эх, вы… – досадливо повторил он с обидой, махнув рукой. – Воюй еще за вас, праведников. Ну, пусть по-вашему. Бросьте веревки, мужики, – крикнул он партизанам, – пускай стоит истукан этот, раз народ по темноте своей требует.

– Ладно, – согласился Мосолов, выпуская из рук веревку, – только мы ему орден на шею на память навесим, а то у него маловато. Фрол, помоги, – повернулся он к напарнику.

Кряхтя от натуги, они выломали из кованой оградки памятника узорчатые воротца, нацепили их на шею российскому самодержцу.

– Так он еще красивше будет! – крикнул он сверху. Одни засмеялись, другие стояли молча, вовсе не радуясь содеянному. Затем стали расходиться в разные стороны».

Подготовил Виктор ХМЕЛЕВ