Память детская хранит...

В квартире жителя Барнаула Юрия Пискунова, мальчишкой вывезенного из блокадного Ленинграда, о родном городе напоминают остановившиеся старинные настенные часы в красивом деревянном корпусе, прихваченные во время эвакуации из дома заботливой бабушкой, да несколько фотографий довоенной поры.

«Едем в город – война»

Одна из них особенно дорога Юрию Фёдоровичу. На ней группа шестилеток из детского сада вместе с воспитательницей запечатлена на скамейке, стоящей напротив памятника «Медный всадник». Сзади них арка большого старого дома. Когда в 2009 году во время празднования Дня Победы Пискунов с женой Тамарой побывал в Санкт-Петербурге, он, ничего не объясняя, настаивал на том, чтобы обоим сфотографироваться на скамейке у памятника Петру Первому. А там всё время кто-то сидел, пришлось подождать, пока она освободится. И только дома Юрий Федорович вынул из альбома пожелтевший снимок своего детства и сказал: «Вот видишь, мы с тобой снялись на том же самом месте на фоне арки, что и я с ребятами в 1939 году. Здесь ничего не изменилось, лишь скамейка немного другая. А в этом здании сейчас Конституционный суд».

Когда немцы окружили Ленинград, Юрию шёл девятый год. Кольцо замкнули 8 сентября, как раз перед его днём рождения. Что фашисты напали на нашу страну, узнали от отца, в тот же день приехавшего за ними на дачу (жители Ленинграда и Москвы дачей называли дома в окрестных сёлах, которые они снимали у хозяев на лето).

Как рассказывает ветеран, его отец Федор Федорович Пискунов работал в Ленинграде начальником одного из цехов завода имени Климента Ворошилова, производившего и ремонтировавшего танки КВ. К началу войны главе семьи исполнился 41 год, мама Анна Ивановна была на пять лет младше, трудилась в управлении Октябрьской железной дороги. За мальчишками приглядывала бабушка Клавдия Дмитриевна Морозова. Семья из пяти человек жила в одном квартале от Исаакиевского собора, в переулке Подбельского, 35, в квартире 27, на пятом верхнем этаже, в однокомнатной квартире с кухней.

По тем временам это было завидное отдельное жильё. Оно досталось бабушке до революции, поскольку она работала домоправительницей в немецком консульстве, находившемся в этом доме. А в соседнем размещалось посольство Франции. Оно и сейчас там находится. Летом 41-го Клавдии Дмитриевне исполнилось 60 лет. Когда Фёдор Фёдорович приехал за ними на дачу, он выглядел очень встревоженным. «Собирайтесь быстро, едем в город, началась война», – торопил он бабушку и детей. Нагрузившись сумками, повёл их на станцию, и к вечеру все вернулись домой.

Каждый день выли сирены

В середине августа начались регулярные бомбёжки города. Фашисты старались уничтожить предприятия, производящие оборонную продукцию, и продовольственные склады. Первыми были разбомблены и сожжены самые крупные Бадаевские склады. Ленинград готовился к обороне. Отец Юрия с рабочими завода строил оборонительные сооружения: рвы, надолбы, рыли окопы, устраивали дзоты и продолжали ремонтировать танки. Он был на передовой. А мама перешла в социальную службу: собирали и свозили в одно помещение одиноких беспомощных людей, которые уже не могли ходить и сами себя обслуживать, и обеспечивали уход за ними. Родители были постоянно заняты на работе, мальчишки оставались дома с бабушкой.

– Ухудшение обстановки почувствовали на себе очень скоро. Когда выли сирены, мы уже знали, куда бежать. Бомбоубежище устроили в подвале нашего дома со стороны улицы.

Потом начались обстрелы. Однажды я шёл по нашему переулку мимо парикмахерской. Какой-то осколок просвистел в нескольких сантиметрах от головы и врезался в дверь. Меня чудом не задело. Ещё раз крупно повезло, когда при очередном налёте в наш дом попал фугас, но не взорвался. Он наискосок прошил три верхних этажа флигеля. Сапёры обезвредили и вывезли бомбу. Говорили, что её вес был около 800 килограммов. Каждый понимал, что при взрыве никто бы не уцелел.

Поначалу мы, мальчишки, бегали смотреть на разбомбленные дома с висящими искорёженными лестничными пролётами и обвалившимися квартирами с остатками обстановки. Если что-то в доме треснет, мы оттуда врассыпную. С наступлением зимы на кухне установили печку-буржуйку. В городе от голода стали есть собак и кошек. У нас был кот Барсик, общий любимец, который до войны везде с нами ездил. Кормить его было нечем. Мы увезли его в ветлечебницу и усыпили. Голод и холод косили жителей. Мне не раз приходилось сообщать старшим или в милицию о человеке, который шел-шёл, вдруг упал и умер. Или о том, что в подворотне лежит мертвец. Может, потому, что с водой и электричеством начались перебои, в начале 1942 года нашу семью с пятого этажа переселили на первый в освободившиеся комнаты. Те, кто раньше там жил, или умерли, или эвакуировались.

Не верили, что Питер возьмут

– Эту блокадную зиму я помню плохо, только отдельные эпизоды: как ходили на Неву, набирали воды, как стоял в очереди за хлебом за изможденным, обессилевшим стариком, а по его одежде ползали вши, как бабушка просила маму столько не курить, а она отвечала, что так ей меньше хочется есть, как брат Сашка с мальчишками тушил на крыше «зажигалки», а меня туда не пускал. Видимо, мне, как самому младшему, взрослые отдавали часть своего пайка. Я много спал и днём, но есть хотелось всегда. Когда в декабре-январе 42-го года лёд на Ладоге окреп, через озеро организовали «Дорогу жизни», вывозили людей, доставляли продукты.

С наступлением весны мы с бабушкой и братом стали ездить на окраину города, собирали там лебеду, крапиву, другие съедобные травы и варили из них суп. Примерно в апреле нас, дошкольников, собрали в подготовительный класс (тогда учились с 9 лет). Брат Сашка ходил уже в шестой класс нашей школы. Она находилась недалеко от Исаакиевского собора.

– Видя столько разбомбленных домов, каждый день прячась от бомб и обстрелов, не складывалось ли у вас ощущение, что немцы вот-вот возьмут город? Что вам говорили в школе и дома взрослые?

– Таких мыслей ни у кого не было. Во всяком случае, никогда не слышал подобных разговоров и мы, мальчишки, в это не верили. Знали, что надо выжить и выстоять. Наверное, пережить первый год блокады нашей семье помогло то обстоятельство, что отец, находившийся на передовой, строивший оборонительные укрепления и чинивший танки, числился на фронте, поэтому получал паёк как военнослужащий. Он его экономил и иногда приносил домой целую булку черного, липкого хлеба. Однажды возле их окопов убило лошадь, мясо разделили между всеми и отец принёс домой кусок, из которого сварили большую кастрюлю супа, заправив его травой.

В конце июля 1942 года часть завода с оборудованием и людьми решили эвакуировать в Сибирь. Отца назначили руководителем эшелона. Нас погрузили в товарные вагоны – «овечьи», дали на пятерых большую чашку пшённой каши и булку хлеба. В пути были около месяца. Воду набирали на станциях, хлеб и часть продуктов выдавались сухим пайком. В некоторых местах поезд шёл по лесу так тихо, что мы с братом успевали спрыгнуть и набрать немного ягод, спеющих в траве.

Семья Пискуновых прибыла в Барнаул на завод «Трансмаш» в августе и первое время вместе с другими ленинградскими рабочими жила на его территории. Потом их поселили недалеко от маслозавода на улице Паровозной. Здесь Юрий и Саша пошли в школу. Отец и мать снова пропадали сутками на работе. До конца войны оставалось ещё 2,5 года!

В старом дворе ничего не изменилось

Как сложилась дальнейшая судьба этой семьи?

В 1957 году Юрий окончил в Барнауле институт сельхозмашиностроения, который вскоре переименовали в политехнический, по специальности «Инженер-механик». Распределили его на комбайносборочный завод, ставший впоследствии моторным. В инструментальном цехе прошёл путь от помощника мастера, конструктора, начальника техбюро до заместителя начальника цеха. Оттуда подался в науку, став инженером в научной лаборатории политеха, где разрабатывали производство режущих инструментов методом литья (вставные зубья для фрезы). Когда пригласили на «Трансмаш» заместителем главного технолога по проектированию, согласился сразу, там трудились отец и брат.

Юрий Фёдорович вырастил двоих сыновей – Андрея и Василия, которые, как и он, окончили политехнический институт. А вот их мама умерла от рака в 29 лет, когда дети были совсем маленькими. Та же болезнь на семнадцатом году совместной жизни подкосила его вторую супругу. Трудно было пережить два таких удара судьбы.

Юрий Федорович первый раз побывал на родине в 1977 году, когда находился на учебе в Москве, их группу свозили в Ленинград. Он сразу нашёл свой дом, школу и вспомнил скамейку, на которой сфотографировался в детском саду. После этого побывал там лишь два раза. Только в 2009 году прожил в городе своего детства десять дней, побывав везде, на что хватило сил, даже нашёл дальних родственников.

– Свой бывший дом навестили?

– Обязательно. Только теперь это переулок Почтамтский, а не Подбельского. Раньше прямо от Исаакиевского собора шла улица, на которой позади нашего дома находился главпочтамт. Кстати, дореволюционные названия улицам Ленинграда Сталин приказал вернуть сразу после снятия блокады в 1944 году. Небывалый случай во время войны. Так в городе снова появился Невский проспект, Дворцовая площадь, воскресили и другие старые имена. В последний приезд я дважды поднимался на пятый этаж нашего подъезда, хотелось хоть одним глазком посмотреть на бывшую квартиру, но попасть в неё не смог. Видно, люди были на работе…