Чистка рядов

Кап! Кап! Кап! Талая вода падает с тесовой крыши дома на волглый снег, пробивая его до накрепко промороженной земли. За озером, сквозь паутину обнаженного чернолесья, золотятся стволы сосен. Воздух пьянит свежестью и прозрачен до невозможности.

Скоро весна окончательно вступит в свои права, и потоки растаявшего снега хлынут со степи в озеро. Оно выйдет из берегов и затопит огороды, потом вода постепенно сойдет, но за это время можно острогой набить идущих на нерест щук. Жена такие пироги из них печет! Пальчики оближешь!

Председателю райисполкома товарищу Пивню Анатолию Зосимовичу хотелось думать в это утро о хорошем. Выйдя на крыльцо, он сначала посмотрел на небо. Красота! Синева! Без единого облачка. Потом оглядел двор. Все на месте. Скользя и утопая в тающем месиве из снега и навоза, прошел к амбару, убедился, что острога лежит под стрехой.

Снова вернулся на крыльцо. Подставил лицо ласковому апрельскому солнышку. Эх! В прошлом году он так радовался приближению лета. Сегодня же на душе муторно и тоскливо до тошноты. Коммунисту Пивню нужно идти в клуб, а так не хочется! Там третий день идет чистка их партийной ячейки. И сегодня настала его очередь. Предрику стало зябко, и он передернул плечами. Что холод! Анатолия Зосимовича колотил страх, близкий к ужасу. Такого он не испытывал ни на империалистической войне, когда поднимал солдат в атаку, ни партизаня вместе с Мамонтовым на Гражданской.

Заседание комиссии по чистке рядов вела известная в крае товарищ Мусихина из Барнаула. В отличие от Пивня, вступившего в партию еще в 1919 году накануне боя у Сидоровки, она пришла по ленинскому призыву. В двадцать четвертом-то уже всем стало ясно, что советская власть надолго, о Колчаке говорили только в прошедшем времени. Но ведь какую сделала карьеру Мусихина! Причина стремительного роста известна - беспощадность к врагам революции. Её боялись все, в том числе и товарищи по партии. Вот, например, коммунист Пивень, ой как не хочет с ней сегодня встречаться! Несколько раз видел на заседаниях в Барнауле и всегда поражался её мощи - и тела, и голоса. Невысокая, коренастая, как говорится, что в вышину, что в ширину, всегда в красной революционной косынке над угольно-горящими глазами. Про её взгляд кто-то верно подметил: смотрит на собеседника в упор, не мигая, как гадюка.

Несколько раз слушал ее выступления с трибуны. Создавалось впечатление, что словами гвозди вбивает. А когда начинаешь ворочать мозгами, оказывается, что высокоидейная мешанина из партийно-программных лозунгов, и не более того. Ни одного своего дельного предложения. Как-то среди своих коллег-риковцев он попытался пошутить на эту тему, но тут же прикусил язык.

Рассказывали, что когда она работала формовщицей в чугунолитейке на механическом заводе «Серп и Молот» и попросилась в комсомол, то тамошний заводской секретарь Толя Городилов посоветовал ей сначала найти мужа и вступить с ним в брак. И еще добавил что-то в адрес ее женской фигурности. Тогда она пошла в партийную ячейку и всех ошарашила своим напором, а уже через полтора года стала секретарем этой же организации. И пошло-поехало… Вот уже руководит в округе чисткой партийных рядов. Что касается Толи Городилова, то он чистку не прошел. Где теперь, одному Богу известно! Правая рука Пивня потянулась было перекреститься, но сидящий в голове коммунист ее одернул: Бога нет и никогда не было! А свое личное мнение на этот счет лучше держать за зубами.

В январе Пивень заезжал на завод, хотел купить кривошип на лобогрейку и такого наслушался о товарище Мусихиной от нового комсомольского вожака - своего племянника Леши Приступенко. Последние несколько ночей уснуть не мог: а вдруг и его вычистят?! Племянник, так сказать, проинформировал вечером за столом по-родственному. С его слов выходило, что и за меньшие прегрешения гнали из партии. Крикнет кто-нибудь из зала, что он пристает к чужим бабам, и все, спекся. А он что, деревянный, не заигрывал, что ли, с молодайками? Так примерно и получилось с Городиловым.

И совсем уж по секрету, когда пошли на улицу «до ветру», прошептал племянник, что с Городиловым совсем плохо. Им интересуются такие товарищи, такие товарищи, что лучше с ним не встречаться.

«Нет, не об этом надо думать», - пронеслось в голове коммуниста Пивня. Но как не думать? В первый же день двоих вычистили: Никиту Уськова и Василия Бочкина. По первому Мусихина заявила, что он ведет крестьян не к социализму, а к капитализму. В чем это заключалось, никто не понял, но Уськову пришла хана. А Бочкин на вопрос о правом и левом уклоне в сердцах заявил, что, может, в городе кому-то и интересно трепаться по этому вопросу, а ему некогда. И то правда, девять детей мал мала меньше у Бочкина, а жена носит еще одного. Их же прокормить надо, одеть, обуть!

А председатель комиссии разрядилась речью как из пулемёта. Одно из нее понял Пивень: именно такие, как Бочкин, и губят страну.

На второй день сгорел многолетний бессменный секретарь РИКа Митрохин. У народа к нему претензий не оказалось. После того, как Ирка Ильинова ему гарбуза выкатила, парень совсем ушел в работу. Дневал и ночевал в своем закутке. Любые справки – в тот же момент. Какая тут бюрократия? Но под конец обсуждения, когда всё склонялось к тому, что Митрохин пройдет чистку, председатель комиссии встала, поставила на стол портфель из желтой кожи, открыла его, медленно достала оттуда бумагу. А в ней говорилось, что отец Митрохина признан кулаком. Выходило, что сам Митрохин - сын кулака.

Вчера же пришлось его уволить из РИКа, а секретарь партячейки Норенко отобрал партбилет. Такие вот дела! Получается, что Ирка оказалась бдительней их, красных партизан. Но ведь и Митрохин с отцом воевал с «колчаками». Дошел до самой Читы, и там его ранило.

Просмотрели! Хотя как сказать! После Гражданской все начинали одинаково. Это сейчас у Митрохиных дом-крестовик, крытый тесом. А тогда, помнится, во дворе стояла развалюха под соломенной крышей. В три погибели сгибались, чтобы войти в единственную комнату. Сволок подпирался столбом, к которому кто-нибудь постоянно был привязан: то дитё, то теленок. Как Митрохин с женой жилы рвали и себе, и старшим детям! Вот постепенно и выкарабкались из нужды. А вскоре и жирок появился. Не валялись на печи, не бездельничали, не пьянствовали и стали справными хозяевами. Теперь, значится, их в кулаки! Как же так получается?!

Собираясь на чистку, Пивень сначала натянул на обмотанные портянками ноги - по уставу императорской армии без единой морщинки - хромовые офицерские сапоги. Он их выменял на базаре в Барнауле у какой-то городской мамзели в девятнадцатом году, вернувшись из германского плена, за пуд муки. Как их увидел, так аж сердце заныло. Замечательные сапоги! Подобные у него были в империалистическую. Но когда в семнадцатом году под Ригой контуженным попал в плен, гансы содрали их с него, правда, разутым не оставили, вместо сапог дали обутки. В них и протопал под конвоем сначала в Германию, потом обратно домой.

- Гляди, старый, за них и вычистят, - предостерегла его благоверная Горпына.

Анатолий Зосимович посидел, подумал… А ведь права жена, права. Тут уж не до форсу. Напялил многожды раз подшитые чесанки с галошами.

Двери в клубе - нараспашку, из них густо валит махорочный дым. «Народу полно», - заключил про себя Пивень и криво усмехнулся. Кто же откажется от бесплатного цирка? Не каждый день чистят председателя РИКа!

Полутемный зал и вправду был забит под завязку и гудел растревоженным ульем. Войдя, после яркого солнца сначала он мало что мог разглядеть. Потом проступили лица. По каким-то самому не ясным признакам он стал узнавать сидящих в зале. Когда глаза совсем пообвыкли, увидел в дальних углах от стола, покрытого красным кумачом, хихикающих девок и подпирающих стены парней. «И этих принесло! - неприязненно подумал. - Не могли найти другое место для тисканий».

Большинство мужиков курили. Восседая за столом, дымила самокруткой и Мусихина, всем своим видом показывая, что к деревенскому шалашу не имеет никакого отношения. Ее персона – выше всех глупостей и сплетен.

На приветствие Пивня раздались ответные выкрики. Народ дружелюбно здоровался с председателем. А Мусихина, не меняя позы, вынула козью ножку изо рта и жестко спросила:

- Почему опаздываем, товарищ Пивень?

Анатолий Зосимович, чтоб достоинство перед мужиками не уронить, пожав плечами, бросил: «Сказали ближе к обеду, а обед еще не наступил».

- Товарищи! Товарищи! – повысила голос Мусихина и медленно поднялась со своего места.

Зал угомонился.

- Сегодня, товарищи, мы будем чистить председателя РИКа, коммуниста Пивня, - вбивала Мусихина слова-гвозди. – Партия, товарищи, придает большое значение чисткам. Она требует очистить ее от примазавшихся к ней, требует разоблачить врагов. Чем ближе мы к социализму, товарищи, тем все более усиливается классовая борьба. Вы думаете, что враги где-то там, далеко? А они у вас под носом. Разве ваш бывший секретарь РИКа Митрохин, скрывший свою принадлежность к кулакам, - не враг? Он же наверняка говорил отцу про замыслы исполкома. А тот посвящал в них остальных кулаков. Или те из коммунистов, которые призывают работать коллективом, а сами вступать в колхозы не спешат…

От этих слов Пивня передернуло. Он прекрасно знал, что обычно следовало вот за такими речами. Если Митрохин – враг, то получается, что он покрывал этого врага. Вывод очевиден. Анатолий Зосимович почувствовал, как по лицу покатился крупными градинами пот.

Но товарищ Мусихина вывернула по-иному:

- Можно обвинить в попустительстве председателя РИКа Пивня. Но он – человек очень загруженный хозяйственными делами. На нем вся волость, и она на хорошем счету. Это не значит, что я с него снимаю вину, но у товарища Пивня есть на первый раз оправдание. Видно, он замотался. А вот секретарь партячейки товарищ Норенко обязан был знать, чем дышат его коммунисты. Но он не знал!

Пивень облегченно выдохнул. В ногах появилась сила, и он упругим шагом строевика прошел на сцену. Много раз он стоял на ней за трибуной, сидел в президиуме. А сегодня торчал как… слова-то приличного не подберешь, и сотни взглядов буравили его.

- Товарищи, - стараясь говорить уверенно, начал Пивень. - В нашей волости сорок два села и выселка. Уже четвертый месяц ведется коллективизация. По моему твердому убеждению руководителя и коммуниста, ведется она очень и очень плохо, можно сказать, даже безобразно. Во всех ячейках прошли собрания. Они решили, что все коммунисты и кандидаты вступят в колхозы, более того - возглавят коллективы. А на деле что получается? Даже коммунист Норенко пока очень далек от колхоза. Второй момент. Советская власть много делает для воспитания подрастающего поколения. В волостной школе до этого года действовал пионерский отряд. И где он? Я лично несколько раз обращался к Норенко, чтобы он выделил вожатого из коммунистов или комсомольцев. Не мог же я допустить воспитание пионеров кому попало! А с комсомольской организацией что происходит?

- Что происходит? – Мусихина подалась всем телом в его сторону.

- А то! Норенко их не считает за серьезных людей и не доверяет им.

Клуб загудел.

- А комсомол почему молчит? – спросила Мусихина.

Поднялся вожак комсы:

- А что? Товарищ Пивень правду говорит. Норенко с собраний не только нас выгоняет, но и батраков с бедняками.

Наступила такая тишина, что было слышно, как кто-то из девок шлепнул чью-то шаловливую руку.

- Кого сегодня чистят - меня или Пивня? - подскочил Норенко.

- Пивня чистим, товарищ Норенко, – нарочито спокойно взялась гвоздить Мусихина. – Но как же так получается, что вместо Пивня вас начали чистить? Видимо, забюрократились, к делу без души, не по-революционному, не по-большевистски относитесь.

И вдруг перевела разговор на Анатолия Зосимовича:

- Расскажи, товарищ Пивень, для начала свою биографию.

- Хорошо, - Анатолий Зосимович хотел назвать Мусихину по имени и отчеству и не смог вспомнить, но нашёлся. – Хорошо, товарищ Мусихина. Биография у меня обычная, крестьянская. Родился в Малороссии под Сорочинцами в Яцинах. В седьмом году мой покойный тятя от безземелья решил перебраться на Алтай. В тринадцатом на Масленицу меня женили, а через два месяца забрили в армию.

Анатолий Зосимович не стал рассказывать, как он служил царю-батюшке. Да не где-нибудь, а в гвардейском Преображенском полку. Как в пятнадцатом принял под командование взвод и поручик Тухачевский, будущий герой Гражданской войны, благодарил его за службу и говорил, что он прирожденный солдат. Не стал упоминать и о полном георгиевском банте. Немцы кресты не тронули, а свои за них могут и к стенке поставить.

- В семнадцатом, в июле, Керенский погнал нас под Ригой в наступление, - Пивень помолчал, будто задумался. - Помню, что-то тяжеленное ударило по всему телу, я и потерял сознание. Так и оказался в плену. Когда оклемался, отправили работать к местному помещику, юнкеру по-ихнему. Жили вместе со скотиной. Потом опять нас собрали и погнали на восток. Сказали, что война закончилась и мы им больше не нужны.

Дома побыл всего ничего. Колчаковцы объявили очередную мобилизацию, и я уехал к Ефиму Мамонтову. Что ещё… Тятю зашибло сразу как меня в армию взяли. Ну это всем известно… Подрядился он с другими мужиками строить дом лавочнику. Когда клали последний венец, тятя был внизу, лесина возьми и сыграй. Мужики не удержали...

- Ладно, товарищ Пивень, кто там у вас был отец - плотник или поп, поди теперь разберись, - неожиданно прорезался голосом не известный ему член комиссии, тоже приезжий.

Но народ сочувственно зашумел. Многие помнят эту историю. Не каждый же год лесинами убивает. Вот от оспы детишки мрут то и дело. Попробуй запомни! А лесиной…
Не-е-ет, больше такого и не было!

- Нельзя так, товарищ Кощеватов, - одернула Мусихина. – Его, значит, под ружье, защищать проклятый царизм, а отца - под лесину лавочника-мироеда. Над этим смеяться? Но вот товарищ Пивень не сказал, какого сословия его жена…

- Как какого? – выкрикнул кто-то. – Бабского!

Народ весело заржал. Предрик же, как бы слегка обидевшись, сказал:

- Моя жена крестьянского сословия. Из бедняков. Была неграмотной, но недавно ликвидировала свое отставание.

- А почему же ты ее не пускаешь вступать в партию? - подал голос Норенко.

- А и правда, почему? – гадючьим взглядом впилась председатель комиссии.

- Товарищ Мусихина, до ликвидации своей безграмотности моя жена, Аграфена Федоровна, была не готова стать активным бойцом нашей партии. Сегодня утром как раз у нас состоялся очередной разговор на эту ему, и она заверила меня, что в начале следующей недели подаст заявление. А я ей никогда не препятствовал. Наоборот, изучал с ней устав и политическую программу. Мы выписываем газету «Правда» и каждый вечер вместе читаем. Супружница моя в курсе событий.

Он брехал, откровенно брехал, как самый брехливый деревенский кобель… Это потом, после чистки, его бросит в холодный пот от мысли: что если кто-нибудь из членов комиссии взял бы да и проверил его слова. Горпына не то что не читала газет, она считала, что он зря на них тратит деньги. Столько лет ему пилит загривок, мол, РИК получает газеты, вот и читай.

На вопрос о правом и левом уклоне Анатолий Зосимович еще дома заготовил ответ: в местной газете критиковал и тот и другой, можете проверить!

- И проверим, - с металлом в голосе пообещала Мусихина.

Выручил вопрос про батрацкие собрания. Они шли почти каждый вечер в РИКе, и он в них принимал самое активное участие.

На его чашу весов упали и слова вдовы красноармейца Макарова:

- К нашему председателю хоть днем, хоть ночью. Всегда поможет. У меня стена почти прогорела в хате. А дело оказалось в январе. Печка никудышная, кирпичи потрескались, а стена саманная - солома с глиной. Вот и зашаяла…

- А вы, собственно, кто? - остановила ее сумбурную речь Мусихина.

- Я? Вдова красноармейца я…

- Тогда мы учтем ваши слова, записывая резолюцию по товарищу Пивню.

Домой Пивень не шел, а летел. Он прошел чистку. Более того, Мусихина, Анастасия Ивановна - так её зовут, сказала, чтобы он, будучи в Барнауле, без всякого стеснения заходил к ней. И еще лично его попросила в понедельник отвезти на железнодорожную станцию.

Александр Ильин