«Без души я работать не умею»: лучший молодой специалист социальной службы России

8 июня страна отметила День социального работника. Гостья «Алтайки» – заместитель директора краевого кризисного центра для женщин лучший молодой специалист социальной службы-2015 России Ирина Малашкина.

Стремительная терапия

– Ирина Сергеевна, начнем с самого начала – почему вы выбрали профессию психолога?

– Я всегда безумно любила детей, в старших классах даже работала в детском саду помощником воспитателя. Пошла учиться на психолога, чтобы потом работать с детьми. Мои родители были шокированы: «Ты в дурдоме после университета станешь, что ли, работать?» (Смеется.) Надеялись, что я передумаю.

В 2008-м окончила бакалавриат АлтГУ, начала учиться в магистратуре и одновременно трудиться специалистом по социальной работе в краевом кризисном центре для женщин.

– Вы – автор программы «Технология экстренной социальной помощи в ситуации отказа от новорожденных детей «Мобильная бригада». Трудно быть первой?

– Я была одной из тех, кто начинал эту работу в крае. В первое время мы столкнулись с большим непониманием со стороны медицинских работников. Они считали, что, взяв-таки детей, «отказницы» будут жестоко обращаться с ними и все равно спустя время бросят их. Некоторые медработники говорили: «Мы на них крест поставили».

– Действительно на этих женщинах можно ставить крест?

– Социум как себе представляет «отказницу»? Это, мол, малообеспеченная, ведущая аморальный образ жизни малолетка. Нет, стереотип часто разбивается: многие наши клиентки среднего возраста.

Немало женщин, например, узнав о врожденном заболевании малыша и еще не увидев, какие у него глазки, носик, не ощутив чудесный-расчудесный запах, решают, что отказ – единственный выход. Есть стереотип: если ребенок с ограниченными возможностями здоровья, то он какой-то другой. Но эти дети просто особенные.

Как правило, в роддоме матерям таких детей не показывают, не дают кормить в первый день. У мам, узнавших о заболевании ребенка, случается шок, а в состоянии аффекта они могут совершить что угодно. Бывает, что с некоторыми достаточно просто поговорить про заболевание ребенка и они меняют решение.

– А каков процент «уговоренных» вами матерей?

– Мы ни в коем случае не уговариваем, категорически против самого этого слова. Мы идем к женщине, чтобы помочь принять правильное решение. Ведь что такое роды? Это всегда стресс. Под конец беременности мы безумно уставшие, нам тяжело ходить, потом мы рожаем часами или даже сутками… И в этот период колоссально важна поддержка.

«Я буду отказываться от ребенка» – что происходит, когда женщина произносит в роддоме эту фразу? Осуждают все, вплоть до уборщицы. И никто не спросит: «А что ты вдруг решила-то?» И тут появляемся мы (психолог, специалист по социальной работе, когда нужно – юрист), которые пришли не осуждать, а выслушать и попробовать понять любое решение, которое она примет. В основном срок пребывания в роддоме – три – пять дней, и приходится проводить стремительную терапию. А ведь обычно терапию люди проходят годами…

Семьдесят процентов женщин из тех, с которыми мы работали, все-таки забрали своих малышей – и здоровых, и нездоровых. После выписки мы отслеживаем их судьбу. К тому же существуют волонтерские движения – они хорошо помогают им материально.

– Могут быть для отказа «уважительные причины»?

– Очень часто от детей отказываются, говоря, что нет денег. Но, если честно, я считаю, что это лишь одна из причин, главная же – неготовность быть матерью. Если ты готова, ты найдешь средства.

Но есть жертвы изнасилования… Особенно тяжело тем женщинам, у которых рождаются мальчики, – в них они видят насильника. Сохраняют в таких случаях детей лишь единицы. Мы ни в коем случае не прекращаем с ними работать и после отказа.

Мне запомнился тяжелый случай, над которым мы работали две недели. Женщина не шла на контакт, просто плакала. Я сидела у ее кровати день, другой – рассказывала про нашу службу, про ее малыша. На третий день она открылась: «Я не против ребенка!» Оказалось, что инициатором отказа была мать девушки. Бабушка на встречу согласилась, но встретила нас… матерными словами. Мы позволяем женщинам такое: они сначала выкричатся, потом начинаем нормально работать. Эта агрессия означает, что им не все равно. Если есть эмоции, значит, есть жизнь и есть с чем работать. Гораздо хуже, когда холодные глаза спокойно смотрят на тебя: «Что вы пришли? Я все равно напишу отказ».

А в том случае оказалось, что бабушка сама родила очень рано и не хотела, чтобы дочь повторила ее судьбу. Не знаю, каким чудом мне пришло в голову сказать бабушке жесткую фразу: «Вы посмотрите, от чего отказываетесь!» Она увидела ребенка, с ревом вышла ко мне: «Все, забираем!» Иногда какая-то малость бывает настолько важна, что зацепит тебя и не оставит. Здесь бабушка выговорилась, облегчила душу и оказалась хорошей женщиной. А ведь многие люди годами носят в себе обиды – к психологу идти страшно и стыдно: вдруг кто из знакомых узнает. Когда же решаются, приходят, изливают свою боль, то становятся совершенно другими людьми.

Кризисы бывают разные…

– Расценки на консультации психологов в Интернете ужасают…

– Любой житель края может получить психологическую помощь совершенно бесплатно в кризисных центрах, в комплексных центрах социального обслуживания населения (они во всех районах края есть). Людям из деревень, где все друг друга знают, бывает даже легче обратиться к городскому психологу.

– В ваш кризисный центр могут обращаться за помощью только люди, которые «на грани»?

– Кризисы бывают разные... Когда человек находится в тупике – это уже кризис. Может, кто-то скажет: «Эх, живешь – хлеба не на что купить…» Для кого-то это мелочь, а для конкретного человека – тяжесть. Люди впадают в депрессию, копят эту тяжесть годами. Вот мы и пытаемся донести до населения призыв: вы не копите, приносите – будем разбираться вместе. Считаю, что психологию надо преподавать в школах, потому что люди должны быть психологически грамотными.

– Многие клиенты привыкли к душеведам – многоопытным матронам… Ваша молодость, она в работе мешает или помогает?

– Вначале я комплексовала: двадцати лет не исполнилось – девчонка девчонкой, страшно безумно… Первой моей клиенткой была женщина в возрасте, очень хорошая! (Улыбается.) Мы никогда не знаем, кто и с чем к нам придет. Но я поняла, что каждый клиент по-своему хорош. Возраст не имеет значения, имеет значение, чем ты можешь помочь.

Коллектив – мировой!

– Вы удостоены медали за активную работу во время паводка. За что дают медали психологам?

– За человеческое сердце, наверное (смеется). Я ездила в Чарышский и Быстроистокский районы. Работы было много, морально безумно тяжело, трудились в полевых условиях.

В Чарышском все друг друга знают, за каждого все переживают. Что меня поразило: люди жили тогда как одна большая семья – готовили вместе, убирали, за детьми присматривали. Я не понимала, где чей ребенок. Но если в Чарышском жителей лишь на возвышенность переселили, то Быстрый Исток эвакуировали в другое место. И его жителям было морально тяжелее: чарышцы хоть могли посмотреть на свои дворы, порядок там начать наводить, как-то планировать будущее.

На телефоне доверия приходилось работать круглосуточно. Звонили люди: «Мы на крыше, вода подступает…» И надо было быстро записать координаты, а потом перезвонить и успокоить: «Держитесь, помощь идет!» Кто-то по телефону рассказывал, как за кошку или собачку, единственную отраду в жизни, переживает… И ты понимал человека: для него это действительно важно, это мотивация к жизни. Кто-то за хозяйство переживал или деньги, которые достались не просто так, и за огород-кормилец – ведь люди годами тяжким трудом наживали имущество. Я, как никто, понимала их: у нашей семьи в 2005-м сгорел дом, в котором мы всю жизнь прожили… Часто самым дорогим люди называли пропавшие семейные фотографии. Люди цеплялись за эти «мелочи», потому что они важны и нужны им. Потому что это память, которая в нас живет.

– Каково вам постоянно работать с чужими стрессами? Сами не впадаете в депрессию?

– Слава богу, нет. У нас есть замечательные супервизоры – каждый психолог проходит личную терапию и супервизию. В любой профессии, по-моему, должны быть супервизоры, которые обязаны растормошить человека, чтобы у того появлялись силы работать и творить. Мне помогает в работе то, что я стараюсь делать все с душой. Многие уходят из нашей профессии…

– Души у них на всех не хватает?

– Не знаю, то ли у меня душа большая (смеется). Без души я работать не умею. И к тому же ответная радость подпитывает: поможешь человеку – он приходит довольный, благодарит. Это окрыляет! Когда понимаешь, что, по сути, ты работаешь не за зарплату, а за счастье людей… Встречаю, например, лет через пять-шесть мамочку, которая хотела отказаться от ребенка, а у нее уже двое детей! И она шепчет на ушко: «Спасибо большое за то, что вы помогли не сломать жизнь».

– Скажите, каково это – знать, что ты лучший молодой специалист социальной службы всей России?

– До сих пор не могу поверить (смеется). Было много и кандидатов, и отборочных этапов. После того как коллектив центра выдвинул мою кандидатуру на конкурс, прошло полгода. Сын родился, началась другая жизнь – я совсем про конкурс забыла…

Как-то перед Новым годом я выключила на время телефон. Утром смотрю – двадцать пять пропущенных звонков. Испугалась, перезваниваю – а меня поздравляют с победой! Наверное, это стало возможным благодаря нашему директору (Екатерина Дорохова, директор кризисного центра для женщин. – Прим. авт.). Ведь часто бывает, что люди создают проекты, творят, горят, а начальство их бьет по рукам. Наш же директор поддерживает и раскручивает: «Я верю в вас, все получится!»

Больше всего, наверное, я рада, что о нашем центре узнали в стране. По сути, оценили работу именно центра. Коллектив у нас замечательный – как одна семья. Когда порой бывает трудно и ничего не хочется, тебя поддержат, поднимут и понесут… Коллектив дышит, живет, рождает новые идеи. Он просто мировой! Сколько я там живу, если даже люди увольняются, то все равно остаются нашими друзьями.

– Вы оговорились и сами того не заметили – «я там живу»…

– Да, я действительно живу там! Сейчас я в декрете, но, хоть мы и созваниваемся с коллегами постоянно, практически каждую неделю я стараюсь приехать с ребенком на работу, привезти что-то к чаю. Я не могу жить без своего коллектива, без нашего центра.