Глянец – сошёл, душа – осталась. Какими были новогодние игрушки много лет назад

В этот заветный чемоданчик мы заглядываем лишь раз в год. Потому что хранятся в нем елочные игрушки. Еще от прабабушек-бабушек – хрупкие, с царапинками, утратившие глянец. Раритетом в моей семье считается шарик, выпущенный в 1936 году, как свидетельствуют меленькие, едва читаемые циферки. Именно в 36-м началось промышленное производство елочных игрушек в нашей стране. До того момента снегурок, зайчат и клоунов делали кустарно-артельным способом. Каким же был сам новогодний праздник в те далекие годы? Помнят, пожалуй, лишь старожилы. У них и спросим.

«Юность в сапогах»

Владимир Николаевич Кушпелев, участник Великой Отечественной войны (на днях отметил свой 95-й день рождения), г. Барнаул:

«Моя семья жила в Алапаевске Свердловской области. Бабушка Елизавета Петровна Колосова,  мама Вера Петровна Кушпелева, учительница математики в старших классах, моя младшая сестра Люба и я. Отец, Николай Аверкиевич, с нами не жил, не знаю, по каким причинам.

Накануне Нового года я ходил на лыжах в лес, выбирал елку покрасивее и вез ее домой. Мы сами делали новогодние игрушки из всего, что было под рукой, на что хватало фантазии. С помощью бабушки, конечно. В доме пекли вафли и пирожки с ягодой, делали безе.

А когда начинался праздник, я выворачивал наизнанку шубу и представлял из себя медведя или волка, иногда – лису, Люба играла Снегурочку, а бабушка – Деда Мороза.

В декабре 41-го к нам приехал отец после лечения в Свердловске, ему дали месяц на восстановление. 1942 год мы встречали вместе. Он мне выхлопотал на несколько дней в Клубе металлургов костюм запорожца – шаровары, косоворотку и папаху. В нем я ходил на новогодние утренники. Это было здорово! Отцу по окончании отпуска добавили еще девять дней, после чего он снова уехал. Потом мы получили три письма с фронта – и всё…

С ноября 1943-го по сентябрь 1947 года я был курсантом Челябинского военного авиационного училища штурманов и стрелков-радистов. В новогоднюю ночь наша рота обычно заступала в караул. Особенно запомнились праздничные ночи с 44-го на 45-й и с 45-го на 46-й. Меня назначали часовым по охране самолетов на стоянках, и я любовался замечательными фейерверками, которые запускали в Челябинске.

Увольнений на праздник нам не давали, и в «гражданку» переодеваться не приходилось. Даже Новый год проходил по курсантскому распорядку».

«Не рубите!»

Пётр Скабелкин, краевед, писатель, труженик тыла, 84 года, с. Панкрушиха:

«Не помню своего раннего военного детства, но о том, что было в 45, 46 и 47-м, расскажу. Елку в нашем селе Высокая Грива наряжали только в школе. Учителя украшали ее при закрытых дверях, чтобы устроить детям сюрприз. Нам давали задание – сделать дома пакеты под подарки, самые немудреные конечно. Наш колхоз «Спартак» выделял несколько кило муки, и женщины стряпали дома – каральки, ватрушки, печенье. Постряпушки потом упаковывали и дарили нам. Это такое лакомство было! Дома-то только хлеб из картошки…

Настоящих елочных игрушек у нас не было, зато была яркая гуашь и море бумаги – старые газеты, исписанные тетради, которые не выбрасывались, специально сохранялись к Новому году. Делали сами украшения, расписывали их во все цвета радуги. Первые заводские игрушки у нас стали появляться уже ближе к 50-м, а я свою купил, когда уже работать пошел. Отца на фронте уже в 42-м убило, у мамы, Анисьи Ивановны, нас пятеро осталось. Жили вшестером в крохотной комнатке, какая там елка… Но не одни мы тогда бедствовали, я не помню, чтобы у кого-то из друзей в доме устраивали настоящий Новый год. Я, когда чуть подрос, подрабатывал в лесхозе, саженцы сосны высаживал. Трепетное отношение к лесу сохранил до сих пор, не могу видеть срубленное деревце, аж переворачивается все в душе. Мы сейчас с супругой Ниной Борисовной вдвоем живем, квартиру украшаем скромно. Несколько хвойных веточек, гирлянда – вот вам и запах, и ощущение праздника. Прошу вас, люди, не покупайте живые елки, их будут рубить, пока есть спрос. Ставьте искусственные».

«Военное, но детство»

Мария Фёдоровна Шелепова, пенсионерка, 90 лет, с. Шипуново:

«Семья моя жила в селе Зеркалы Шипуновского района. У родителей шестеро детей – пять девчат и один парень. Родители наши были безграмотными крестьянами, работали разнорабочими в колхозе. Со временем перебрались в поселок Федуловка, небольшой, в 30 дворов. Сегодня этого населенного пункта уже и на карте-то нет. С этого момента я помню свое детство уже хорошо. Школа располагалась в лучшем здании – большом, бревенчатом, добротном. Занималось там четыре класса. В канун Нового года родители сдвигали парты, освобождали место под высокую елку, а мы, ребятишки, цепочки клеили, снежинки вырезали, чтобы украсить ее. Моя первая учительница Прасковья Константиновна Монцартова всех нас очень любила и все свое время отдавала детям. Мы с ней водили хороводы, песни разучивали, любимой была «В лесу родилась ёлочка». На всю жизнь запомнила, как под балалайку плясали «Барыню». Родители приходили посмотреть на нас. Взрослые отмечали праздник очень скромно, насколько позволяло сложное военное время. Ходили по-соседски друг к другу в гости, на стол собирали что могли. Пиршество получалось скудным – все, что могла, деревня отправляла на фронт. Но что-то наши мамы и бабушки все равно умудрялись выгадывать для голодной ребятни. Да, голодали, но ощущение праздника у нас появлялось задолго до Нового года. 

Где конь?!

Валентина Кирилловна Галанова, поэтесса, певица, г. Белокуриха:

«Я помню себя 4-летней. Наш сосед-пимокат дядя Семён часто просил меня спеть ему. Я знала песни, которые звучали по радио, но слова произносила по-своему, как слышала. Например, Лидия Русланова пела: «Но я терпела муки ада», а я повторяла: «…муки гада». Не понимая, что дорога – это тракт, вдохновенно исполняла: «Вез я девушку трактором почтовым». Сосед хохотал от души и говорил моей маме: «Зато мелодию выводит правильно». Как-то в канун Нового года, прослушав в моем исполнении «В лесу родилась ёлочка», он пообещал скатать мне валенки. Я уточнила – «белые», он подтвердил – да. Я старалась изо всех сил, пела с притопами и прихлопами. И вот мне уже 81 год, а дядя Семён все катает мне те валенки. Понятно, почему Новый год называют сказочным. А песни пою до сих пор. Они мне помогают жить и не ныть.

Вот еще случай из нашей семьи. Мне было 10 лет, брату 13. Декабрь 1949 года. Мы с друзьями играем возле дома, валяемся в снегу. Вдруг к нашему дому подъехали люди на конях и вошли внутрь. А мы, детвора, залезли в кошевку и уехали кататься.

В это время в дом (мама потом рассказывала) зашли два мужика в изрядном подпитии. Один еще стоял на ногах, а второй падал. Посадил его друг на табуретку со словами: «Сиди, мы дома, а я коня на ночь устрою». Наш отец вышел с ним на улицу, но коня там, естественно, не было. Уж как наш гость незваный его ругал за то, что не дождался! Так, с руганью, и побежал по дороге его догонять. Когда отец вернулся в дом, незнакомец уже не сидел, а лежал на полу. Так и проспал до утра тихо-мирно.

А мы, прокатившись по улицам, вернулись уже затемно. Брат сказал папе: «Коль этот человек ночевать будет у нас, то коня надо поставить на отдых». У отца глаза на лоб: «Да какой конь-то?!» Мы с братом молчали.

Утром «квартирант» проснулся и рассказал, что возвращались они с товарищем со свадьбы, где малость перебрали. Помнили только, что надо им вернуться в село, что за 7 километров от нас. Понадеялись на то, что конь-то точно дорогу домой знает.

Ночного гостя родители напоили чаем. Он, как оказалось, потерял шапку, отец ему отдал свою: зимой в Сибири без нее никак. С благодарностью мужчина уехал. Через несколько дней с попутной оказией шапка папина вернулась домой, а за неделю до Нового года наш новый знакомый и сам приехал. За гостеприимство, за сохранность коня отцу была подарена новая шапка-ушанка. Эти ребята, как выяснилось, работали в артели меховых изделий. Отец встретил 1950 год в новой шапке. Так бывает, иногда сказка становится былью».