Как долгая и страшная война стала жесткой проверкой человеческим чувствам

"В пору войны мы любили распевать частушку, услышанную в какой-то деревне, – пишет в своих воспоминаниях «Наедине с прошлым» фронтовой журналист Борис Бялик, – 

 Надоели, надоели

Сапоги военные.

Еще больше надоели

Дроли переменные.

Частушка была зряшная (не всякое народное творчество несет в себе народную мудрость). Далеко не все «дроли» были тогда переменными. Война разрушила немало браков (она являлась проверкой для всего, не в последнюю очередь для любви), но она не только разрушала».

Война действительно не только разрушала, но часто становилась сводницей (сводила) на своих дорогах молодых людей, чья судьба потом – хотя далеко не так часто, как хотелось бы – становилась счастливой. Все, пожалуй, было примерно так же, как в обычной мирной жизни: ясная светлая любовь и присущее каждому здоровому человеку сексуальное влечение к противоположному полу, поцелуи и обещания любить до гроба. Все так же, при одном маленьком «но» – «до гроба» в те двадцать лет порой было очень близко. Приходилось торопиться, поскольку на вопрос, будешь ты жить завтра или нет, ответа зачастую дать было нельзя…

Погибла при бомбёжке

Жестко оценивающий реалии войны командир стрелкового батальона из села Осколково Алейского района Михаил Сукнев повидал всякого, но циником – как некоторые – не стал.

«Надо сказать, что девушки в нашем полку были очень строгими в своем пребывании среди мужского населения, – вспоминал он. – Галина Кузнецова, связистка, подружилась с Григорием Гайченей, они стали мужем и женой. Вскоре она уехала домой рожать, Гайченя погиб на высоте Мысовая под Новгородом… Гале не посчастливилось. Анна Зорина подружилась с Николаем Лобановым. Но вскоре Николая Петровича не стало в бою на реке Веряже. Мария Белкина с кем ни подружится – тот погибнет или будет искалечен. И в полку сложилось суеверие: кто с ней подружится, того ждет какое-то несчастье. В боевой обстановке – пуля или осколок… Когда мы стали с ней друзьями (что не зашло дальше нескольких поцелуев), прошел слух: или меня, или Марию возьмет рок… Настоящим другом Марии стал Пётр Наумов, о чем мои друзья и не подозревали». (Мария Белкина погибла при бомбежке штаба полка. – Авт.)

Письмо без ответа

Барнаулка Мария Дорофеева (Бабкина), военфельдшер 1081-го полка 312-й стрелковой дивизии вспоминала, что еще во время формирования части в Славгороде она познакомилась с молодыми офицерами-разведчиками своего полка, и они ее взяли под свою опеку, не давали никому в обиду. Когда дивизия была уже на переднем крае, появился у них новый заместитель командира полка по тылу, высокий, красивый капитан.

«Увидел меня и говорит другим офицерам: «Эта моя будет», а ребята ему: «Ну, давай, попробуй. Только если обидишь ее, мы тебе сразу голову отвернем, – рассказывала бывший военфельдшер. – В общем, не вышло у него ничего, не понравился он мне, очень нахальный. Его потом от нас в другую часть перевели.

Когда мы отмечали 23 февраля 1944 года День Красной Армии, со мной весь вечер танцевал командир лыжного батальона, просто не подпускал больше никого. Я видела, что очень ему нравлюсь, да и он мне тоже понравился. Но вот когда его ранило под Пустошками, он к нам в санроту не зашел, отправился прямиком в санбат. Уже из госпиталя прислал мне два письма, в которых спрашивал, хочу ли я, чтобы он, когда выздоровеет, вернулся в нашу часть, если да, то он обязательно этого добьется. Понятно было мне, о чем он спрашивает, но у меня к тому времени погиб на фронте отец, мама одна поднимала на ноги пятерых моих братьев и сестер, и я должна была думать о них, а не о себе. Мне нужно было после войны помогать маме, и я на письма комбата не ответила. В часть нашу он после госпиталя не вернулся».

Встреча с «кормильцами»

Зоя Некрутова-Кетько из Волчихи, которая также воевала в 312-й дивизии, вспоминала, как в один из дней ее с подругой, тоже военфельдшером, отправили с передовой в тыл, чинить мешки. А уже к концу того же дня вызвали их к тыловому начальству. «Мы являемся в землянку, сидят два подполковника, стол накрыт по-царски, бутылки и всякая изысканная снедь, – вспоминала фронтовичка. – Они галантно приглашают нас за стол. Конечно, сразу подозрительно все это было, можно было сразу развернуться и уйти. Но… какой соблазн, мы такого не только не едали, но и не видали. Кормили нас в пехоте незаслуженно плохо. Подмороженную картошку, к примеру, чистить не надо было, положи в воду, чуть отогреется, разморозится, нажмешь на нее, и она выскакивает из кожуры, как пуля из гильзы. А вареную картошку с пшенкой заправляли лярдом, такой вонючий американский комбинированный жир, пусть бы они его сами жрали.

А вот тыловые чины себе позволяли такую не всегда заслуженную роскошь. Ну что ж, пора бы и нам попробовать-то, чем питаются наши «кормильцы». Сели, поели, пить отказались, встали, сказали спасибо и направились к выходу. Я первая, Тамару за руку, нам преградили дорогу: «Так не пойдет, надо расплатиться». Какой стыд! Я говорю, что нечем нам расплачиваться, кроме своей чести, и плохо то, что вы свою офицерскую честь теряете, и я сейчас буду так кричать, что все часовые сбегутся. Нам открыли дверь и чуть не вышвырнули. А на следующий день, к нашей радости, нас выгнали в полк».

«Мы им вернём науки о цветах»

Барнаулец Николай Аверкин рассказывал, как уже в 44-м девушка, с которой он дружил перед уходом на фронт, прислала ему письмо, спрашивая совета. «Война еще, наверное, долго продлится. Коля, ты ж не знаешь, что с тобой может быть, – писала она. – А тут парень один пришел с фронта комиссованный по ранению, предлагает мне замуж за него выйти. Как быть?» Написал я ей, что война действительно не завтра кончится, и гарантий, что я на ней живой останусь, я, конечно, дать не могу, – говорил Николай Константинович. – А через какое-то время мать пишет: «Коля, к нам в деревню приехала новая учительница, хорошая девушка, не против с тобой переписываться. Ты как?» И я не против. Так мы с ней и переписывались, а после войны поженились и жили вместе до самой ее смерти».

Порой переписка между находящимся на фронте парнем и живущей в тылу девушкой завязывалась еще проще, как говорится, без протекции. Бывший стрелок-радист на полученном нами по ленд-лизу американском бомбардировщике «Бостон» яровчанин Василий Мирошниченко нашел свою суженую весьма оригинальным образом. Когда по окончании Великой Отечественной их эскадрилью перегоняли по воздуху с запада на Дальний Восток «крушить самураев», штурман рассказал ему, что пролетать самолет будет практически над деревней стрелка-радиста. В этот момент Мирошниченко и бросил в бомболюк какую-то железку с привязанным к ней письмом к матери и запиской с просьбой тому, кто найдет, передать это письмо. Железка с посланием упала на пашню, нашла ее девушка, на которой Василий Иванович, вернувшись домой с войны, женился.

И еще об одном письме, горестном и мужественном. Хранится оно в Российском государственном архиве социально-политической истории.

«Товарищи! Кто найдет эту записку, пошлите ее по адресу: Алтайский край, Локтевский район, с. Локоть, райздрав, Малковой Серафиме Васильевне.

И пусть борьба сегодня нелегка,

Но рабства не узнают наши дети.

Мы им вернем науки о цветах

И радость, какая есть на свете.

Сохрани, родная, этот листок и когда вырастет Тамара, передай ей. Я верю, что она меня не забудет! Прощайте!!! Мое родное сердечко, моя маленькая крошка Тамара Ивановна, мама, Наташа, Шура, Валя, Аркадий. О мне не тужите. За честь, свободу и независимость умереть не жалко. Живите дружно, про меня не забывайте.

Родная, береги нашу крошку, это единственное, что напомнит обо мне, пусть она заменит меня. Когда получишь эти последние слова, написанные мною, ты свободна, но прошу одно, родная, воспитай Тамару и не обижай ее, помни, что она не найдет себе отца. Как тяжела мысль, что я не увижу вас больше. Прощайте… Крепко целую. Навсегда твой друг жизни Ваня».

В 2006 году журналистам удалось установить имя автора письма. Им оказался Иван Иванович Малков,  заместитель политрука 1226-го стрелкового полка 368-й стрелковой дивизии. Он умер от ран, полученных на Карельском фронте,  20 сентября 1942 года в госпитале в Вологодской области и похоронен там же в братской могиле.