Николай Изюмченко, живший на Алтае, переписывался с Львом Толстым

Николай Изюмченко, живший в начале прошлого века на Алтае, немало сделал для становления кооперации в Сибири. Но известен он не только этим. Наш герой был знаком со Львом Толстым и, более того, переписывался с ним!

Даже если бы великий Толстой просто упомянул чью-то фамилию в своем тексте, это наверняка бы сыграло огромную роль в судьбе упомянутого. Но мало того, что классик не раз упоминал нашего героя в своих статьях, дневнике, письмах Черткову! Толстой в 1895-м побывал у Изюмченко в тюрьме. В дневнике же Софьи Андреевны мы находим заметку о визите Изюмченко в Ясную Поляну в 1907 году.

И сохранилось самое, пожалуй, драгоценное свидетельство – письма к нему Льва Толстого…

***

«Теперь они забыты или почти забыты, но тогда…» – эти слова Гришаева я вспоминала нередко применительно ко многим своим героям. Неполная же сия цитата – из статьи Василия Федоровича об артели «Краевед» (была такая в Барнауле 100 лет назад). И как тут не изумиться капризам памяти: первым в списке той артели он упоминал Николая Изюмченко, но этот факт я совершенно позабыла.

Через несколько лет в газете «Красный Алтай» я нашла подборку статей, посвященных революции 1905 года. Один материал рассказывал о Николае Изюмченко, «самом упрямом хохле в мире». Автор подписался: «Пятогодник». Так называли себя члены артели «Краевед».

Почему же все-таки на Алтае забыли Николая Изюмченко? Быть может, потому, что – хоть одни и считали нашего героя толстовцем, а другие большевиком – не революция стала делом его жизни.

Из одного источника в другой по сию пору кочует информация о том, что под влиянием толстовских идей наш герой отказался от службы в армии… Читатели «АП» первыми узнают то, о чем не ведают даже ученые мужи: в краевом архиве сохранились уникальные документы, среди которых – повесть Изюмченко, которая (я абсолютно уверена!) носит автобиографический характер. И первыми мы увидим, каким же был наш герой – его единственный фотоснимок тоже имеется в ГААК.

«Если царь порядочный…»

«Причина отказа (от военной службы. – Прим. авт.) не толстовские убеждения и не принадлежность к какой-либо религиозной секте, – признавался в воспоминаниях Изюмченко. – Мой отказ был заявлен приблизительно в следующих словах: «Защищать мне некого и нечего; если царь порядочный человек, на него никто не бросится; если же он подлец, пусть его бьют». Решившись пойти на такой шаг, я был убежден в своей правоте, считал своей обязанностью поступить так, как подсказывала совесть, и не видел в своем поступке ничего незаконного».

Понять, как крестьянин в конце XIX века решился на такой поступок, я смогла после того, как прочла повесть Изюмченко. Называется она «Моя тропинка».

Нежнейшие воспоминания хранил всю жизнь Николай Трофимович о своей рано умершей матери. Полагаю, чувствительность натуры, ранимость он унаследовал именно от нее. Очень странную (но только на первый взгляд) фамилию дает Изюмченко своему герою, Владимиру – Разгрузный. Николаем же в повести он называет своего брата. Ни отца, ни мать, ни других членов семьи, в том числе и детей, литератор не называет по имени. Больше всех пишет о матери, отца упоминает в связи с какими-либо событиями, других родных как будто и нет вовсе… Зато образы друзей детства в повести весьма полнокровны.

Вот Васька Дикий… Изюмченко предельно честен в своей повести: сначала он напугал приятеля Страшным судом, потом, успокаивая, выманил две копейки. Эти две копейки жгли руки нашему герою, и он поменял свои новые сапожки на… старые лаптешки Васьки.

А вот другой дружок, Сенька. И ему, и главному герою в школе доставалось – «наказывали сильно: били по рукам линейкой, ставили на колени, драли за уши и за волосы». И всем сердцем возненавидел Володя… портрет царя: «Учился Сенька плохо, и учился плохо потому, что этот черный, засиженный мухами царь, в страшно черной яйцеобразной раме, всегда смотрел на Сеньку». Били Сеньку, драл учитель за волосы Володю, а со стены смотрел, «как зверь», на все это царь. Замыслил Володя недоброе, запустил на перемене гвоздем в портрет на стене – и наказали его, и «цареубийцей» прозвали...

Рассказ о не самом легком детстве объясняет, как тонко чувствующий, ранимый отрок смог вырасти в того юношу, что отказался от воинской службы. Если б не было этой жизни-повести, то не вышла бы в Англии книга Изюмченко «В дисциплинарном батальоне» (издание «Свободного Слова», под ред. В. Черткова, 1905). Полагаю, если бы кому-то пришла сейчас идея издать «английскую» книжку, то она хорошо бы сочеталась с русской, с «Моей тропинкой». Именно эта тропинка вывела Изюмченко на его дорогу.   

Дело жизни и «товарищи всмятку»

В краевом Госархиве хранятся записанные со слов Изюмченко воспоминания. Барнаулец А. Черных в сентябре 1925-го фиксировал то, что мы с вами уже знаем – не влияние толстовских идей сподвигло нашего героя на отказ от воинской службы:

«Толстовцем я тогда не был и не был даже знаком с учением Толстого. Тем не менее, мой отказ был понят как отказ последователя толстовского учения. Пока я сидел на гауптвахте, я получил несколько писем от друзей Черткова; эти письма поддерживали мое моральное состояние. А когда перевели в тюрьму, меня посетил Л.Н. Толстой.

На гауптвахте же я познакомился с брошюрой Л.Н. Толстого «Четыре брата». Эта брошюра захватила меня и я с этого момента находился под влиянием идей этой брошюры. Но я – рабочий, и воспринятая теория, очевидно, перерабатывалась по-своему, в зависимости от той обстановки, которая меня воспитала.

В московской тюрьме мне пришлось столкнуться с представителями различных революционных партий, но я не подпал под влияние ни одной из них: все они так или иначе стремились к захвату власти, но моя душа не выносила никакой власти».

После тюрьмы наш герой попал в воронежский дисциплинарный батальон. Дисбат, он и 150 лет назад был дисбатом… Читать вышедшую в Англии книгу Изюмченко просто страшно. Вот кроткий и смиренный сердцем богомолец Лавров наблюдает за поркой подчиненных; вот кого-то забивают насмерть; вот умирает друг Изюмченко, такой же отказник учитель Дрожжин… Но мы видим, как, терпя мучения, наблюдая низость и подлость жизни, духовно растет наш герой.

Как складывалась судьба Изюмченко после дисциплинарного батальона? В 1885-м его отправили в административную ссылку в Березов. «Еще в тюрьме я узнал, что такое кооперация. Теперь я отдался всецело мысли о кооперативном строительстве», – признавался наш герой. Николай Трофимович организовал несколько промысловых артелей, но это не понравилось местному рыбопромышленнику. Итог: добавление трех лет к ссылке и высылка в Сургут. И там Изюмченко продолжил кооперативную работу, мечтая объединить сургутские артели с березовскими. Но случилось нечто: служащий полиции, живший в доме, где была квартира Изюмченко, отказался от военной службы. Это приписали влиянию соседа и добавили тому еще три года ссылки…

В 1901-м Изюмченко поселился в пригороде Барнаула, в Фирсово. И снова принялся за дело жизни – создание в этот раз уже сельскохозяйственных артелей. «В 1905 году часто приходил из Фирсово в город и принимал участие в работе существовавших тогда в Барнауле рабочих кружков и политической организации (Р.С.Д.Р.П.). Но сам-то я вовсе не был активным политиком и едва ли пользовался каким-либо значительным авторитетом. Дело в том, что в тогдашних наших кружках и организациях я не видел боевой силы и подготовленности и потому считал ошибочным звать рабочих к наступлению. Эту мысль я тогда высказывал и мое влияние скорее было сдерживающим», – писал он в воспоминаниях.

Во время погрома крестьяне защитили Изюмченко, позже он был вынужден уехать в Барнаул. Политическая жизнь в городе тогда не была бурной. Не было промышленности, железной дороги; организованностью отличались лишь пимокаты. Рабочие держались около Изюмченко. Его даже послали на съезд партии в Омск – но и там он не увидел зрелости политического движения. Об этом и заявил по возвращении на общем собрании – мол, все мы еще «товарищи всмятку». И был исключен из РСДРП. «Должен, однако, заметить, что в партию я и не записывался, а рабочие, считая меня безусловно своим, просто записали меня сами», – писал он. Вместе с Изюмченко добровольно выбыло из партии еще человек семь.

В середине 1907-го в Зайчанской части города организовали нелегальное потребительское общество «Свечка». Придерживались принципа смешанной кооперации: при лавке была еще и рыбно-мясная торговля, и кузнечно-слесарная мастерская. «Рабочие охотно шли к нам, а наша цель была – не торговать только, а вести политическую работу», – вспоминал Изюмченко. Лавочники всполошились. И…

Тюрьма на год и два месяца, затем ссылка в Мариинск… Потом Изюмченко перебрался на Дальний Восток и занялся на Амуре промышленной кооперацией, к которой чувствовал больший интерес, чем к потребительской.

Забытый герой

Увы, прав был Гришаев: Изюмченко забыли на Алтае. А ведь в довоенной Сибирской советской энциклопедии я отыскала упоминание о том, что последний приют он нашел в Барнауле… Подтверждением этому может служить и некролог, опубликованный в «Красном Алтае» 5 марта 1927 года.

Как наш герой снова оказался на Алтае? Известно, что накануне юбилея кооперативного движения Изюмченко разыскали на Дальнем Востоке, и он в 1925 году приехал в Барнаул.

В упомянутой выше статье «Красного Алтая» не только пересказывалась трудовая биография героя, в финале ее мы находим косвенное подтверждение тому, что остался он в Барнауле навечно:

«Много житейских невзгод пронеслось над его головой. У него сгорела заживо, облитая керосином, 12-летняя дочь – чудесный ребенок. Расстреляна жена. Сошел с ума и без вести исчез сын. Наконец и самого Н.Т. разбил паралич…»

В некрологе же говорится об уходе Изюмченко из жизни «после продолжительной и тяжелой болезни».

***

Мне удалось обнаружить несколько упоминаний о нашем герое и кооперативе «Свечка» в трудах местных историков. Лишь из статьи о кооперации на Алтае замечательного краеведа Якова Кривоносова я поняла, что он тоже находил воспоминания Изюмченко в ГААК. Но истинного масштаба выдающегося человека и кооператора, на мой взгляд, мы сейчас не представляем. Барнаулу несказанно повезло: вероятно, потому, что последние годы героя прошли в нашем городе, в ГААК сохранились уникальные материалы о судьбе Николая Изюмченко. И они ждут своего исследователя.

Из писем Л. Толстого Николаю Изюмченко:

«...А писать мне вам хочется не только потому, что вам приятны могут быть мои письма, но и п[отому] ч[то] хочется сказать вам, как я вас помню и люблю и какое, думая о вас, испытываю смешанное чувство – жалости, страха, и радости, и торжества. Люди думают, что, засадив вас за решетку и стены, они отделили вас от других людей, а напротив, они этим самым только теснее соединили вас с самыми близкими вам людьми (19 февраля 1895 г.)».

«Болезнь не от нас, и потому разумный и верующий в бога человек может переносить ее спокойно; но жизнь свою нельзя тратить, как попало, и везде и во всех условиях можно делать то, для чего нам дана жизнь, а именно, совершенствоваться, приближаться к богу – «Будьте совершенны, как отец ваш небесный», стараться быть разумным и любовным во всем. И если не делать этого, то бывает очень грустно. – Делать же это, т. е. совершенствоваться и приближаться к богу, не только всегда и везде можно, но и не трудно. Некоторые думают, что для этого нужно что-то предпринимать, устраивать. Это несправедливо, надо только не делать ничего из того, что считаешь дурным; жизнь же сама сложится так или иначе, и если только не будешь делать того, что считаешь дурным, то непременно будешь делать хорошее, пот[ому] что здоровый человек не может оставаться праздным (4 декабря 1895 г.)».

PS. Стало известно, что второй сын нашего героя погиб в 1942 году под Ленинградом.

Стиль и орфография приведенных документов сохранены.