ПУШКИ МОЛЧАЛИ...

280-летие Барнаула – уважительный повод перелистать богатую историю города.

Трехлетняя опала

С осени 1733 года в жизни богатейшего сибирского заводчика Акинфия Демидова пошла черная полоса. Он оказался под надзором полиции, велено было ему, привыкшему жестоко повелевать тысячами своих холопов, находиться в Москве безвыездно, считай, под домашним арестом.

Ревизоры вплотную занялись Акинфием Никитичем, а «спусковым механизмом» послужил донос канцеляриста Капустина, обвинившего заводчика в серьезных прегрешениях: не платит десятины и торговые пошлины, а на заводах его найдена серебряная руда, которую «без указа плавить не велено».

Кроме того, на Демидова доносили, что он дал взятку президенту Коммерц-коллегии П.Шафирову в размере 3000 рублей, что незаконно торгует огнестрельным оружием. «Комиссия следствия о частных горных заводах» насчитала Демидову большую недоимку (утаивал налоги) – более 85 тысяч рублей.

В этой ситуации, когда над ним занесли меч, Никитич уповал прежде всего на заступничество Эрнста Бирона (фаворита самодержицы), делавшего у него, как об этом сказано в словаре Брокгауза и Ефрона, громадные денежные займы.

Кстати, когда Акинфий просил правительство уступить ему все российские солеварни и повысить продажные цены на соль (обещая при этом, что будет уплачивать в казну всю подушную подать), этот вопрос как раз продавливал Бирон (вообще-то не занимавший никаких официальных постов). Но безуспешно. И значит, не столь уж он был всесилен, как о нем пишут в учебниках по истории.

Но остаться Демидову на плаву (когда заводчика прессовала «Комиссия следствия»), очевидно, помог не кто иной, как Бирон.

Находившемуся три года в опале и в течение полутора лет – под следствием Никитичу указом императрицы вернули Колыванские рудники и заводы (взятые было в казну) и право развивать фамильное демидовское горно-металлургическое дело по всей Сибири.

Им на месте виднее…

Покуда Акинфий Никитич боролся в столице за возврат своей колыванской вотчины, посланцы Вильгельма Геннина, сибирского горного начальника, обследовавшие Приобье, пришли к выводу: наилучшее место для нового медеплавильного завода – устье реки Бобровки. Значит, там и появился бы город (Бобровск?), поглотив старейшую алтайскую деревню Бобровскую (ныне – село Бобровка Первомайского района).

Одновременно теми бобровскими местами усиленно интересовался и Демидов (хотя и находился еще между небом и землей). А получив карт-бланш от императрицы Анны Иоанновны (Бирона?), он направляет туда опытного плотинного мастера Романа Латникова.

Но кто-то из «посланных от Демидова» положил глаз (не исключено, по совету Латникова) на устье соседней речки – Барнаулки! Хотя и плотину там предстояло соорудить из-за широкой поймы непомерной длины (524 метра)!

О том, что в приобской дали плотина уже «зачата строить» (с сентября 1739-го), сам заводчик, по всей видимости, узнал постфактум. Но ежели это и стало для него сюрпризом, решению своих людей он доверился полностью: им на месте виднее…

Рискнул Никитич!

В июне 1741-го Демидов обратился на самый верх за разрешением построить при Барнаульском заводе крепость, без которой «в тамошних краях… от неприятельских людей быть весьма опасно».

Вскорости от императрицы (ею тогда была Анна Леопольдовна) поступила команда: крепость стройте, но своим коштом (за демидовские, значит, кровные).

А теперь заглянем в описание Барнаульского завода бригадиром Андреасом Беэром, которое он составил в 1745-м (когда был командирован государыней разузнать, много ль на Алтае серебряной руды): «двор Демидова… четырехугольное пространство… мерою 34 сажен в одну и в 17 в другую сторону» огорожен «с двух сторон деревянным забором в столбах и в двух противоположных – хозяйственными постройками».

Далее перечислялись фабричные здания, «возведенные также ниже плотины, но по другую сторону речки»: медеплавильная фабрика, гармахерская с 4 горнами, котельная, мусорная, кузница и пильная для распиловки леса.

И все! Этим описанием Андреас Венедиктович зафиксировал то, о чем «неприятельские люди» не должны были пронюхать ни в коем случае: стратегический объектище – новый демидовский завод, уже вовсю выдававший чистейшую медь, еще не имел никакой крепости вообще. Однако рисковал Никитич!

В воздухе пахло грозой…

Колонизация сибирских просторов Россией стала камнем раздора в ее отношениях с Джунгарией, государством западных монголов-ойратов, властителей Великой степи.

Самым заклятым и опасным врагом воинственных джунгар-кочевников был Китай, где захватила власть маньчжурская династия Цин.

С нею джунгары сражались постоянно, до поры до времени – с переменным успехом. Столь же кровопролитно десятилетиями противоборствовать на другом фронте – с Россией, из-за спорных территорий и «стрижки» подати (алмана) для Джунгарии было бы безумием. Где бы она столько
войска напаслась?

Но от случая к случаю черные калмыки (как называли их русские) наносили точечные удары по крепостям и населенным пунктам великого северного соседа в приграничьи (хотя граница, собственно, еще не демаркировалась).

В 1744-м джунгары сожгли небольшую крепость демидовского Чагырского рудника (на Чумыше), частью его людей поубивали, частью – полонили.

По сибирским городам и весям поползли жуткие слухи, мол, следом джунгары обрушатся на русские «крепосцы» по всему междуречью Иртыша и Оби.

Располагавший, видимо, и конкретной информацией на этот счет (может, в ставке контайши Галдана-Церена в Илийской долине был наш человек), Сенат срочно повелел сибирскому губернатору «крайнее старание иметь нерегулярного войска впредь во всех сибирских городах умножить!»

В воздухе пахло грозой… Кто мог гарантировать, что какой-нибудь конный отряд лихих джунгарских латников не прорвется сквозь еще довольно слабоватую Колыванскую оборонительную линию в глубь бывшей «телеуцкой землицы» – к беззащитному демидовскому заводу?

Впрочем, уже к 1746 году контуры крепости над норовистой Барнаулкой стали прорисовываться.

Несбывшийся проект генерала Беэра

Исторический указ «дщери Петровой» о взятии Барнаульского завода в казну инициировал не кто иной, как Беэр, которого самодержица и поставила у руля (главным командиром) Колывано-Воскресенских предприятий. Вскорости Андреас Венедиктович перенес их канцелярию из Колыванского посада на Барнаульский (чей посад был тогда совсем еще крохотным).

15 января 1749-го Василий Щербаков, секретарь горной канцелярии (год назад распаковавшей баулы на новом месте!), подал в Кабинет его императорского величества доношение, в котором в 54 пунктах обвинил специалистов-иноземцев: разворовывают-де драгоценный металл на заводах. Василия за дерзость такову взяли под арест, жалобу его в Кабинете расследовали и признали неосновательной. Беэр в объяснительной высказался, между прочим, за то, чтобы помимо «настоящей крепости» при барнаульском заводе, «на горе построить надобно… замок с надлежащими башнями». И это было бы идеальное место для такого замка! Оттуда, с горы, которую подпирал заводской пруд, весь завод был как на ладони, все подступы к нему рассматривались.

Но проект этот генерал не успел осуществить, летом 1751-го он умер от «горячки» (в ту пору смерть вообще безжалостно косила многих барнаульских заводчан). А «настоящую крепость» при заводе все-таки построили, к 1753-му она имела пять башен с семью пушками, из которых три были 3-фунтовыми, а с башни при магазине в случае чего могла ударить 6-фунтовая мортира. Это была не самая мощная крепость в наших краях (на Колыванской имелось 30 пушек и гарнизон был поболе), но ведь Барнаульский посад (с 1771-го – горный город) все больше становился тыловым, рубежи российские неуклонно отодвигались на юг Сибири.

Пушки Барнаульской крепости молчали… Башни ее через пару десятилетий почти все пришли в негодность, так обветшали. После сильнейшего наводнения 1793 года, едва не погубившего весь завод, его крепость перестала существовать.

А касаемо выплавки серебра – то время было для Барнаульского завода золотым. Но какой ценой!..

(Продолжение следует).