Очень личное

В небольшой аннотации к этому произведению написано следующее: «Настоящую книгу русского писателя, жанр которой можно обозначить как художественная биография, составили повести и рассказы, объединенные темой светлого деревенского детства, тональностью грусти о безвозвратно ушедшей эпохе великой советской страны».

Что сказать. Болеет автор за свое родное. Болеет, очевидно, потому, что по сей день воспринимает мир так же, как в детстве, о котором так много пишет, – то есть обостренно, без ретуши и присущего ныне многим из нас определения - обоснования любых, даже плохих поступков с помощью ничего не значащих фраз « Не мы такие – жизнь такая», « Все так живут». Ан нет, не все. Многие, но не все. И одно из доказательств тому - выход в свет этой книги.

Много внимания уделяет Бузмаков и редким для нынешней прозы любовным описаниям родной природы. Дело это непростое и не у всех получается. Сергей может. Ну вот только: «Бор встретил меня как всегда приветливо. Узнал. Встретил запахом уже прогретой рыжеватой хвои, ровным и задумчивым шумом вековых сосен. И как всегда, мне захотелось броситься в траву под соснами, в запахи хвои, смолы, в запахи первых майских цветов подснежников. Не выдержал, опять разволновался, сердце колотилось бешено, и надо было успокоиться. Закурил, задрал голову к макушкам сосен и по-мальчишески гикнул…»

А вот страниц, где автор объясняется в любви к своим землякам-односельчанам, в книге, как кажется, значительно меньше. Многие из них в описании Бузмакова выглядят, прямо скажем, неприглядно. Есть и светлые образы – ушедшие из жизни родители (им и посвящена эта книга), некоторые из школьных учителей автора, друг детства Витька Трегубович, еще несколько человек, но другие…

Вот что пишет сам Бузмаков о своих впечатлениях после очередной поездки в родную Сосновку и встречи с земляками:

«…Земляки были недовольны жизнью. Причем многие были недовольны не только нынешними рыночными временами- это было бы понятно и объяснимо, но многие злопамятствовали и о временах ранешних, советских, тех, которые я в своих рассказах если и не идеализировал, то уж точно не хаял. И эту озлобленность на всю памятную им историю я объяснить не мог. Злился, недоумевал… Так что же? Вновь, в который уже раз в нашей истории проявилась черта, свойственная прежде всего нам, русским, - всё, что существовало прежде, определяло нашу судьбу, перестало для нас существовать?

- Ну и что тебе надобно, старче? – спрашивал я в который раз себя. - Что ты тут высматриваешь, что увидеть то хочешь?

- Ничего. Просто хочется вздохнуть. И чтоб тебя поняли. И тоже вздохнули. Больше ничего, правда».

Упоминаемый Бузмаковым в его книге «За вздохом» великий русский писатель Иван Бунин внес в свой дневник (позже опубликованный им в книге «Окаянные дни») в апреле 1919-го:

«…Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом - Чудь, Меря. Но и в том и в другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, “шаткость”, как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: “Из нас, как из древа, - и дубина, и икона”, - в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев. Если бы я эту “икону”, эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так беспрерывно, так люто? А ведь говорили, что я только ненавижу. И кто же? Те, которым, в сущности, было совершенно наплевать на народ, - если только он не был поводом для проявления их прекрасных чувств, - и которого они не только не знали и не желали знать, но даже просто не замечали…»

На смену губителю человеческих душ Емельке Пугачеву в более близком к нам 1917-м пришел более «подкованный» Лев Троцкий, утверждавший, что современному - по тем временам - человеку – революционеру не нужна ни семья, ни уважение к родителям, ни Родина как таковая – одни лишь аморфные идеалы. А уже в наши дни еще более «практичное» отношение к жизни стал определять «его величество» американский доллар, откровенно предлагающий поменять икону на дубину, дабы гвоздить с ее помощью всех конкурентов. В итоге для ряда наших соотечественников этот самый доллар стал одновременно и иконой, и дубиной. Другим образ богоматери заменила бутылка паленой водки, но, как во все времена, остались все же и третьи, для кого основами жизни являются труд и любовь. Их не так много на страницах книги Сергея Бузмакова, да и в жизни, к сожалению, меньше, чем хотелось бы, но именно любовью к ним от первой до последней страницы пропитано все его повествование «За вздохом».