Дар судьбы Владимира Снегирева

Вот, говорят, молодые не хотят работать в журналистике – мол, что это за профессия? На это заметим: профессию каждый делает себе сам. Как? Об этом расскажет Владимир Снегирев, известный журналист, участник экспедиций Дмитрия Шпаро, покоритель Северного полюса, военный репортер, побывавший в Афганистане, Таджикистане, Карабахе, Абхазии, Сербии, Иране, Ираке и еще много где.

– Я не выбирал журналистику, меня выбрала сама судьба. Учился в Суворовском училище в Оренбурге, написал заметку в газету Приволжского военного округа. От счастья одурел, увидев подпись «В.Снегирев». Это меня повело дальше. Ровно в 17 лет, в августе 1964 года, 50 лет назад, меня взяли в газету «Шахтерская правда». Поступил на журфак в Уральский университет в Свердловске.

На полюс – без связи

Для меня потолок был «Молодежка» в Томске, в Кузбассе или на Алтае, куда всегда распределяли из УрГУ. Но мне опять-таки сильно повезло: пригласили в «Известия» на практику, потом – на преддипломную практику. А однажды редактор «Комсомольской правды» Панкин позвонил в «Известия»: «Нет ли молодого парня хорошего?», и я в апреле 1969 года, еще недоучившись, стал корреспондентом «Комсомолки». Попал в компанию корифеев: Рост сидел со мной в одной комнате, рядом Голованов, Песков, Руденко – великие люди. А я мальчишка, 22 года. У меня был жуткий комплекс, потому что я понял, что ничего не умею…

– Однажды в «Комсомолку» пришел Дима Шпаро. Это сейчас он известный путешественник, а тогда его никто не знал. Он бредил идеей похода на Северный полюс на лыжах, чего прежде никто не делал. Окружала его группа таких же фанатиков, абсолютно потрясающих парней – мы дружим до сих пор, больше сорока лет. Я просился в его экспедицию. Он говорит: «Нет радиста, но ты же не радист?» Я записался на курсы ДОСААФ. Выучил азбуку Морзе. Но рации-то нет! А нужна портативная – на себе ведь все тащить. Искали через военных, через КГБ – нет! Через Минобороны нас вывели на Свердловск, на какой-то «почтовый ящик»: «Вам там дадут радио-
станцию». Я поехал и пришел в полный ужас: рация весила килограммов шестьдесят и антенна телескопическая килограммов девяносто. А без связи не отпускали. Боялись, что пропадем, кто будет отвечать?! И вот я с этой грудой железа приехал в Москву. Деваться некуда: мы погрузили ее в самолет и полетели в Диксон. А там произошло просто чудо, элементарное чудо. Шпаро говорит: «Ты радиостанцию-то опробуй». Мужики помогли мне антенну расставить во дворе. Я стал что-то включать и, видимо, перепутал плюс с минусом, и она сгорела! И проблема снялась! Мы 25 дней шли по Северной Земле, самому суровому и самому красивому архипелагу, без связи.

Я заболел Арктикой, перечитал всю арктическую литературу, дружил с полярниками – Папаниным, Кренкелем. В 1979 году, когда все же состоялся наш поход на Северный полюс, на прием в ЦК комсомола пригласили Папанина. Иван Дмитриевич был уже в летах, конференц-зал на третьем этаже, лифт не работал, и работники ЦК занесли его на руках…

– В 1981 году пришло указание в «Комсомолку», «Правду» и «Известия» отправить в Афганистан советников по печати в ранге не меньше члена редколлегии. В «Комсомолке» Геннадий Селезнев собирает редколлегию: «Кто поедет?» Что происходит в Афганистане, никто не знал, но гробы пошли, и страх был жуткий. На первой редколлегии никто не вызвался, на второй. На третьем заседании Селезнев говорит: «Я буду вынужден назначить». И тут у меня рука поднялась. Думаю: «Северным полюсом я уже наелся, а тут новая тема».

21 марта 1981 года я оказался в Кабуле. Тогда там отработал год. Писать ни о чем нельзя. Даже про героизм – нельзя. Я по наивности в мае 1981 года написал большой очерк про Сергея Козлова, первого Героя Советского Союза за Афганистан – десантник, потрясающий, голубоглазый, геройский подвиг совершил. Получаю газету – не бой, а учения, не подвиг, а «умело проявил себя». Написал про девочек-медсестер – они ни в кого не стреляли, раненых выручали. Цензура куски вымарала. С этой статьей я пошел к генералу армии Ахромееву, тогда замначальника Генштаба. Он взял красный карандаш и вообще все зачеркнул: «У нас нет раненых в Афганистане, мы там не воюем!» Кого обманывали?

– Военная журналистика – хлеб непростой, и люди неинтересные, скучные, тусклые, заниматься этим не могут по определению. Питер Арнетт – это выдающийся американский фронтовой журналист, он начинал еще во Вьетнаме. Мы встретились в 1991 году во время операции «Буря в пустыне», когда американцы бомбили Хусейна за Кувейт, и много с ним общались – вся пресса жила в одном отеле и по ночам сидели в одном бомбоубежище. Было много споров, много выпито вина. Джон Симпсон из Би-би-си, там же, в Ираке, познакомились. Когда войска коалиции 11 лет назад вошли в Ирак, он вел прямой репортаж, и тут их колонна попала под дружественный огонь. Оператор убит, сам Джон ранен, упал, перед ним лежит камера, по объективу течет кровь, Джон извинился перед зрителями за нечеткую картинку и что он плохо говорил и вел репортаж… Вторая наша встреча была весной 1992-го, когда моджахеды брали Кабул. В Кабуле вырубили электричество. Джон ко мне: «Мы тебе помогли в Багдаде, выручай». А они правда мне помогли. Я говорю завхозу нашего посольства: «Дай движок». И с нашим дизелем-тарахтелкой Би-би-си передавало.

«Чего ты мучаешься – езжай»

Я сегодня пришел в майке, на ней написано: «Не стреляйте в журналиста». Если эту майку я надену в зоне боевых действий, меня тут же убьют. Нельзя выделяться. Эту майку я могу надеть только дома для прикола. А там ты должен быть незаметен. Как все. В тех местах я не ношу ни бронежилетов, ни касок – в них тебя сразу возьмут на мушку. Издалека ведь не видно, что ты журналист. Чаще всего гибнут фотокорреспонденты или операторы – их аппаратура демаскирует. Я маскируюсь под местных. В Хомсе ездил на рейсовом автобусе. И в Югославии из Белграда в Косово поехал на рейсовом автобусе. Пришел, взял билет… Страх был. Но сильнее страха – азарт, желание сделать эксклюзив, материал, который напечатают на первой полосе. А потом уже думаешь – могли ведь тут убить, тут…

Я много раз зарекался. Но начинал страдать, мучиться, и жена, которая меня понимает, говорила: «Чего ты мучаешься – езжай». И я ехал. Татьяна поняла давно, что это моя жизнь. Это часть меня самого.

– В феврале 1991 года в Багдаде, во время операции «Буря в пустыне» познакомился с британским журналистом Рори Пеком. Оказалось, в Афганистане в 1987 году мы были с ним в одном месте, но по разные стороны баррикад. Он даже видел меня в окуляр своей камеры. Разговорились, и он сказал: «Что же вы бросили своих пленных?» Это меня задело. Появилась идея пойти в Афганистан и договориться с полевыми командирами, чтобы они отпустили наших ребят. Руслан Аушев поддержал. Но вообще затея всем казалась сумасшедшей. Пошли Рори Пек, Питер Джувенал и я. Так как «шурави» там сразу убили бы, я изображал из себя финна. Однажды нам попался чрезвычайно любопытный полевой командир! Как по-фински-то? Я помнил сколько-то имен и фамилий финских политиков и спортсменов да еще названий городов, где были соревнования по зимним видам спорта. «Как будет гора?» – «Кекконен» – «А как будет дерево? – «Тампере…» Хорошо, он в конце концов отстал. Мы очень боялись попасть к ваххабитам. А надо было зайти в одно место, где наш пленный сидел – Гена Цевма. Зашли. Встретился я с ним, поговорил. Он отказался возвращаться – женился, десять лет прожил, омусульманился. Мы хотели уходить, а он: «Вас ждет мой командир». Заходим – сидит громила в белой одежде, белоснежная чалма. Англичане говорят мне: «Ваххабит». Он спрашивает: «Русский?» А мы с Цевмой говорили по-русски, так что я уже не мог прикинуться финном. Говорю: «Русский». – «Тогда мы должны убить вас. Вы, русские, бомбили наши кишлаки, убивали наших детей и женщин, вы варвары, звери, и каждого русского мы будем убивать». Англичане начали за меня заступаться: «Он ведь журналист». Он им: «Тогда и вас убьем». И все замолчали. Пауза. Нет, жизнь перед глазами не промелькнула, но я понял, что крыть нечем. Стою, готовый уже ко всему. И через длинную паузу он говорит: «Но поскольку вы наши гости, а наш пуштунский обычай не позволяет убить гостя в доме, идите вон». Мы вышли и идем, идем… И они выходят с автоматами. А холодок по спине. Никогда не забуду. До сих пор его помню.

Не раз такое было, но как-то все обходилось. Это часть профессии. Если ты не веришь в удачу, не надо в такие места соваться. Надо верить, что все будет хорошо…

– Я фаталист. Мне столько раз везло. На хороших людей, на хорошие проекты, на командировки. С Юлианом Семеновым, лучшим военным журналистом последних десятилетий, мы дружили недолго, но и это подарок судьбы. Он был потрясающий рассказчик, гениальный человек. Руслан Аушев, я книгу выпускаю про него – у него юбилей, 60 лет, я его люблю как брата. Это тоже часть нашей профессии – общение, которое поднимает тебя самого, красивая часть нашей жизни…

Это просто дар судьбы, что у меня получается.