В краевом театре драмы состоялась премьера спектакля «Авиатор»

Первые показы спектакля «Авиатор» по знаменитому роману Евгения Водолазкина прошли в конце минувшей недели в краевом театре драмы.

Премьеру ждали с трепетом: кто читал книгу, тот представлял себе, как непросто перенести на сцену этот текст, состоящий из воспоминаний, смутных и обрывочных, затем все более отчетливых и связных, а в конце вообще полифоничных, и по пути не растерять эту зыбкость.

Над инсценировкой романа, написанного в форме дневников, работал режиссер Артём Терёхин, с которым наш театр драмы познакомился на лаборатории по современной драматургии в 2021 году. Перед генеральным прогоном он признался журналистам, что последние сцены дописывались буквально за неделю до премьеры и для артистов, которым пришлось быстро выучить обширный текст и «освоить» историю, это был непростой процесс. Но режиссер счел правильным создавать инсценировку под конкретных исполнителей ролей.

Неизвестное прошлое

Тяжелый гул, на который накладывается противный звук искрящей проводки. В огромном темном пространстве сцены стоит белоснежная кровать, на ней съежился человек в белой больничной пижаме, обнажающей беззащитные лодыжки (актер Александр Рогозин). Он не понимает, где очнулся, не различает сон и явь, а главное, совершенно не помнит себя. Встревоженный доктор в костюме-тройке и пенсне (Антон Кирков) задает наводящие вопросы, обеспокоенно проверяет градусник (38,7 – многовато!). Но стоит ему уйти, как из глубины сцены (или собственного сознания) к пациенту выходят смутные тени в черном и все шепчут что-то, чего он никак не может разобрать. Впрочем, иногда вместо доктора и теней приходит миловидная медсестра Валентина (Екатерина Порсева), почему-то одетая как сестра милосердия военного 1914-го,  и тогда мужчина немного оживляется.

Его зовут Иннокентий Платонов, и в начале 1930-х годов он был узником Соловецкого лагеря, в котором на бесправных зэках будто бы проводились секретные сталинские эксперименты по крионике – проще говоря, по замораживанию. Для Платонова они стали шансом спастись от издевательств надзирателя-садиста. О том, что сейчас на дворе 1999-й, а той страны с ее системой, страхом и продуктовыми карточками уж больше нет, доктор Гейгер расскажет ему не сразу. Как и о том, что он единственный участник эксперимента, выживший после разморозки.

Вместо этого Гейгер даст ему огромную тетрадь и карандаш и велит подробно записывать все, что вспомнится. И воспоминания начнут возвращаться в виде невнятных символов, статичных картинок, запахов, чьих-то прикосновений. В виде странной сновидческой троицы: Карла Маркса, поэта Блока и безымянного летчика в ретрошлеме, рассуждающего о библейской подоплеке романа «Робинзон Крузо», который Платонову в детстве читала мама.

«Со всей тяжестью воды»

История, сотканная из неопределенности, в театре неизбежно становится линейной: юного Иннокентия (его играет Константин Толочкин) с мамой подселили в квартиру профессора Воронина, там он влюбился в его дочь Анастасию (Кристина Василенко). Но еще один жилец коммуналки, почти утративший человеческий облик пьяница и мелкий вор Зарецкий, смешной и жуткий (блистательный выход Эдуарда Тимошенко), донес на Воронина, и того арестовали гэпэушники. А вскоре пришли уже за самим Иннокентием, которого подозревают в убийстве Зарецкого. Так он попал на Соловки, где изо всех сил пытался не расчеловечиться. И все же режиссеру до самого финала удается не раскрывать всех карт и поддерживать детективную интригу визуальными намеками, литературными и библейскими аллюзиями.

«Меня интересует глубина человеческой жизни, как если представить ее в виде бассейна со всей тяжестью и плотностью воды», – говорит режиссер Артём Терёхин.

Кажется, именно этого визуального эффекта глубины и добивалась сценограф Екатерина Угленко, по эскизам которой построили систему серых сужающихся прямоугольных порталов. Из зрительного зала кажется, будто заглядываешь в каменный колодец, и на самом его дне мы видим то, что главный герой едва помнит.

Например, ярко освещенную женщину в светлом плате с книжкой (наверное, мама). А вот девушка с русой косой, сидящая спиной к зрителям. Ни лица, ни движения, только неподвижная фигура – может, бывшая возлюбленная? А вот жутковатая серая женская фигура с завязанными глазами, с мечом в одной руке и ни с чем в другой (Татьяна Гуртякова). Кажется, это была маленькая статуэтка Фемиды, подаренная отцу главного героя, юристу, у которой он в детстве отломил глубоко символичные весы. Но чем четче воспоминания главного героя, тем ближе к нам эти сцены.

Александр Рогозин в роли Платонова (или Авиатора, как он сам себя называет) не только освоил чудовищный объем текста, но и передал зрителю неуютное ощущение, что собственное прошлое может преподнести неприятные сюрпризы. А вот книжный образ Гейгера – идейного антагониста главного героя – режиссер редуцировал до вспомогательной фигуры. Кстати, не стоит думать, что спектакль «Авиатор» – исключительно мрачная и тяжелая история. Ее оттеняют забавные сцены адаптации ровесника века в эклектичных 1990-х и яркие эпизодические персонажи. А главное, общее чувство, что злодеи когда-нибудь состарятся, а все плохое закончится, как кончился ГУЛАГ. Убедиться в этом зрители смогут уже в следующем театральном сезоне.