«Нет, ребята, я не гордый…»

Люди старшего поколения помнят продолжение этого стиха: «…не заглядывая вдаль. Так скажу – зачем мне орден? Я согласен на медаль!» Это, если кто не знает, стихи Твардовского из поэмы «Василий Теркин», написанной во время Великой Отечественной войны. Но, в общем-то, и в 1812 году многие были согласны на медаль – на ту, которую учредил своим манифестом от 30 августа 1814 года Александр Первый в память об Отечественной войне.

Право на медаль

Хранящееся в Алтайском гос-архиве дело 1549 (фонд 1, опись 2) содержит переписку между разными инстанциями по поводу награждения медалью «дворян и других (неразборчиво) людей, кои сделали пожертвования на содержание войск». Из этой переписки многое можно сказать как о временах, так и о нравах…

Прежде всего, хотя и пишется, что медаль эта была для массового награждения, однако по непривычке к таковому Правительствующий сенат сразу же «встретил сомнение, имеют ли право на получение сих медалей нижеследующие лица» (л. 6) - и далее приводится 13 категорий разных лиц, например, «старшие в дворянском роде женского пола» и т.п. Разъяснение сводилось, в общем-то, к двум положениям: дворяне имеют право на медаль, а все остальные – нет. Да и из дворян «приобретшие чин и дворянство после 1812 года» тоже оставались без медали (л. 7). Отдельно оговаривались возможности награждения для тех, кто был под судом: «...из числа дворян, бывших под судом, имеют право на получение медали только те, кто судом оправдан».

Интересная деталь: тот, кто считал себя достойным награды, должен был сам напомнить о себе, подав ходатайство. Приказ Колывано-Воскресенского горного начальства от 25 октября 1815 года гласил: «Дабы они, кто считает себя вправе, отнеслись о себе в главное губернское правительство. А служащие в ведомстве сей Канцелярии, в таковом же праве себя почитающие, представили о себе отзывы с вескими на получение названной медали доказательствами» (л. 11).

В ноябре в Канцелярию Колывано-Воскресенского горного начальства один за другим пошли ответы земских управителей, писавших, что на их подведомственной территории никто на медали не претендует. Из Локтевского завода в декабре прислали рапорт: «...здешним чиновникам объявление учинено, но ни от кого из оных никакого отзыву» (л. 31).

Однако претенденты все же были. Маркшейдер Слатин направил 18 декабря 1815 года в канцелярию Колывано-Воскресенского горного начальства «доношение»: «…приемлю смелость, если того достоин, буду покорнейше просить наградить меня таковой медалью». Свою просьбу маркшейдер Слатин обосновывал тем, что «имею происхождение из дворян российских», указывая, что и дед, и отец его дослужились до чина коллежского советника (полковника). «Касательно до пожертвований, то внесено мной было на содержание временного ополчения в Змеиногорскую контору в 1807 году сто рублей, в здешнюю на содержание войска в 1812 году сто рублей» (л. 30-30 об.).

Из конторы Колыванской шлифовальной фабрики в Канцелярию Колывано-Воскресенского горного начальства писали, что на медали претендуют «личный дворянин гиттен-фервальтер Лаулин и вдова бергмейстера Авдотья Трифонова, пожертвовавшие каждый по 50 рублей» (л. 33). Тут же и характеристика: «...первый не имеет собственного дома, а последняя имеет дом, двоих сыновей, рожденных в обер-офицерских чинах покойного ее мужа, из коих один находится в Горном корпусе обучающимся наукам, а другой малолетний, живущий при ней» (л. 33 об.).

Про купцов

Может, личных заявлений было не так уж и много или, наоборот, слишком много, однако в ноябре 1816 года Канцелярия Колывано-Воскресенского горного начальства решила пойти другим путем и затребовала от заводов список «чиновников, действительно служащих, отставных и из отставки принятых в службу здешних заводов, и вдов чиновников с показанием для общего соображения, кто какою суммой пожертвовал на содержание вой-ск в 1812 году, и с изъяснением отзывов, полученных в канцелярии» (л. 76).

Заводы, впрочем, отлынивали: Павловский завод отвечал, что «чиновники на получение медалей никто, кроме маркшейдера Слатина, в праве себя не поставляют» (л. 80), с Сузунского завода писали: «…таких чиновников, которые бы почитали себя вправе на получение медалей, не оказалось» (л. 79). Даже в сообщениях о тех чиновниках, кто сделал пожертвования, встречается приписка: «...на получение медали особенного права не имеет». Трудно сказать, на чем она основывалась – может, на противности характера писаря?..

Тут зашевелилось купечество: а как же мы?! Через барнаульское гражданское начальство они обратились к томскому губернатору Дамиану Илличевскому с просьбой о награждении медалью «всех тех из купеческого сословия, кто пожертвовали и принесли отличные заслуги в минувшее военное время» (л. 124).

С купцами поначалу не знали, что делать. Из Томска в Барнаул прислали указ, по которому купцы удостаивались монаршьего благоволения (был в те времена такой вид наград – примерно как в Великую Отечественную Благодарность Верховного Главнокомандования). Но на всякий случай велено было составить и представить списки купцов, пожертвовавших деньги и принесших «отличные услуги» (л. 127).

В январе 1817 года из Колывано-Воскресенской шестигласной (шесть депутатов с правом голоса) в Канцелярию Колывано-Воскресенского горного начальства был направлен список, открывавшийся именами купцов первой гильдии Пуртовых – братьями Ильей, Михаилом, Иваном и Варфоломеем, которые в общей сложности пожертвовали на войну около 2 тысяч рублей (л. 153). Всего же в списке было 25 купцов-мужчин и одна купеческая вдова. В феврале 1817 года список отправили в Петербург, но, судя по скоростям, к тому времени там все уже было решено: в мае в Томске получили из Петербурга Указ Его Императорского Величества, устанавливавший «точные и ясные правила»: из числа купцов «награждению подлежали те, чье пожертвование составляло не менее десятой части капитала той гильдии, в которой он состоит, и кто принял в свой дом раненых офицеров или солдат, в каком бы числе ни было, доставил им особенный присмотр, пищу и все нужное от своей собственности и тем способствовал их выздоровлению» (л. 162 об.).

Из барнаульских купцов никто под награждение не попадал: раненых для постоя взять было неоткуда, а пожертвования, хоть и немалые, все же десятой доли капитала не составляли (согласно списку о поступивших в казну в 1812 году доходах (л. 166), одни только Пуртовы получили около 60 тысяч рублей прибыли). Всем купцам выражалось высокомонаршье благоволение, о чем из Канцелярии заводов в Барнаульскую ратушу был сделан приказ (л. 170 об.).

«Остаётся в сохранении у потомков…»

3 мая 1818 года Канцелярией Колывано-Воскресенского горного начальства были наконец получены 101 медаль и прилагавшиеся к ним акты (аналог нынешнего наградного листа). Как именно выглядел акт и что в нем было написано, мы можем увидеть на примере имеющегося в деле 1549 акта (л. 212) к медали, предназначавшейся командовавшему Колывано-Воскресенскими заводами Ивану Элерсу (пожертвовал 1000 рублей), но так и не врученной (к моменту вручения медали Элерс из Барнаула уехал, и его так и не смогли найти). Акт представляет собой печатанный типографским способом (что уже само по себе редкость для той эпохи) документ с пробелами, в которые вписывались название географического пункта, где жил награжденный, и титулование награжденного (ваше высокородие, ваше высокоблагородие и т.п.). Имя и фамилия награжденного писались вверху, над текстом, от руки.

Ордена в те времена по смерти их кавалера надлежало сдавать в капитул, но и медаль носить имел право только награжденный. Насчет же медали в память 12-го года в акте говорилось: «Да возложат на себя отцы и старейшины семейств, в которых по смерти носивших оную остается она в сохранении у потомков их яко знак оказанных в сем году предками их незабвенных заслуг Отечеству» (л. 212). Так что те, у кого в семье эта медаль сохранилась, могут и сейчас носить ее с полным правом.

Раздача медалей производилась до конца 1820 года. Интересно, что согласно рапорту Фролова в Кабинет вручено было лишь 45 медалей: «Мною роздано 45 медалей и актов, а кому именно, представляю при сем список. Образовавшиеся за тем 56 медалей и столько же актов при сем в Кабинет Его Императорского Величества возвращаю» (л. 193 об.).

Из тех 56 чиновников, которые не получили своих медалей, часть померли, но большинство же к моменту награждения попали под суд. Для кого-то это кончилось штрафом, для кого-то – лишением дворянства. Но в любом случае чиновник лишался права на медаль. (В наше же время наоборот – наличие государственной награды есть основание для подпадания под амнистию и освобождает человека от суда.)

Штильке, Геблер, Шангин…

В списке награжденных есть несколько примечательных, просиявших через века фамилий. Под номером 55 в нем Самойло Самойлович Штильке – это дед Василия Штильке, известного в дореволюционном Барнауле просветителя. Самойло Штильке приехал в Барнаул в 1800 году, начинал службу лекарским учеником, а в 1812 году был уже аптекарем. Он был одним из тех, кто награды своей не дождался – умер (л. 196 об.).

В списке есть маркшейдер Иван Петрович Шангин, сын известного геолога Петра Шангина, первооткрывателя коргонских самоцветов, члена-корреспондента Петербургской Академии наук. Иван Шангин стал инженером, именно он совершил экспедицию в «киргиз-кайсацкую степь» (нынешний Казахстан), открыл месторождения меди, свинца и серебра, вокруг которых потом был создан город Караганда.

В книге выдачи медалей отмечен Федор Вильгельмович Геблер – именно так, Федор Вильгельмович, звался принявший русское подданство естествоиспытатель, географ и врач Фридрих Август Геблер, с 1809 года служивший врачом в Барнаульском госпитале (л. 200 об.).

Есть в списке и Фролов – но Гаврила Козьмич, скорее всего, брат Петра Козьмича Фролова, ставшего начальником Колывано-Воскресенских заводов после Элерса. Сам Петр Козьмич в 1812 году на награду не претендовал – видно, считал себя недостойным. Принципиальный был человек, недаром была о нем в те времена в Барнауле поговорка: не боюсь ни огня, ни меча, а боюсь Фрола Козьмича…