В Волховском котле

«В первом же бою батальон попал в окружение. Сверху бомбят, кругом стреляют, хаос и ужас. Стоны раненых и огромное число убитых. 2-я ударная армия попала в окружение. Командующий армией Власов сдался в плен. И мы как бы без вины виноватые. Чёрное пятно лежало на нас всю жизнь. Все говорили, что 2-я ударная – это предатели. А предатели те, кто ушли вместе с Власовым, а мы продолжали воевать...»

«У нас штыки – у них автоматы…»

Надежда Георгиевна Мордовцева родилась в далёком 1919 году в селе Косиха. По окончании 10 классов её,  как успевающую по всем предметам на «отлично», направляют в школу села Полковниково учить ребятишек. «Моим наставником и помощником в педагогическом труде был Степан Павлович Титов, отец нашего прославленного земляка космонавта Германа Титова, – рассказывает Надежда Георгиевна. – Он научил меня планы писать, уроки проводить. А ещё я быстро говорила. Он мне всё советовал: «Не спеши, тебя ученики не поймут». Много помогал. Успела один год в школе отработать».

Грянула война. Надежда Георгиевна была направлена в Ташкент на курсы военных радистов.

«В Барнауле обмундирование нам пока не выдали, все со своими вещами, поехали, платьев набрали. А как на место приехали, все чемоданы забрали, нас помыли, подстригли, обрядили в военную форму. Военная форма тогда какая была, никто и не ожидал, что столько женщин на фронт будет проситься, поэтому форму для девушек, женщин почти и не шили. Нам выдали кальсоны, брюки, мужские сорочки, гимнастёрки, пилотки, сапоги кирзовые с портянками, старались по размеру подобрать. Вот в таком обмундировании мы и учились».

После ускоренного обучения и принятия военной присяги отправили молодых радисток-телефонисток на фронт. Вначале говорили, что отправят в Москву, но потом решение поменялось и эшелон проследовал в сторону Ленинградского фронта. Боевое крещение приняли под Тихвином. Прибыли в город Волхов. Вокзал не вокзал, месиво сплошное: всё разбито, темнота, кругом воронки от бомб. Ночью поезд добрался до места назначения. Эшелон, шедший впереди, был полностью разбит.

«Удивительно, но мы остались живы в такой мясорубке. Оформили нас во 2-ю ударную армию, в 13-ый батальон связи 92-й стрелковой дивизии. Находились мы в полутора километрах от передовой.

Много раз пытались вырваться из окружения. Но у нас уже ничего не было, ни питания, ни вооружения, ни снарядов – у неприятеля автоматы, у нас лошади – у них машины, у них отличное питание, а нам в окружении приходилось осиновую кору грызть, чтобы как-то голод заглушить…

Меня в то время солдат один спас. Встретился мне: «Надя, ты живая?» – «Живая» – «А ты ела что-нибудь?» А что же я есть-то буду, ничего ведь нет! А парни, они находчивые да хозяйственные были, парни есть парни, у них обычно ножичек был. Бывало,  лошадь так обрабатывали, что одни только рёбра оставались. Так он мне горсть нарезанной болоньи с убитой лошади насыпал: «На, жуй». Я возьму кусочек, без соли, сырой. Жую, жую, а зубы не берут. Пожуешь, пососёшь и выплюнешь. А остальное – в сумку.

Связь – любой ценой

Обязанностью Надежды Георгиевны было обеспечивать непрерывную телефонную связь батареи с командованием. Сидит у передатчика всю смену и без конца повторяет: «Ромашка,  Ромашка, я – Лютик» – и так без перерыва. Связь по коду. А поймать голос на другом конце провода было сложно, иногда просто невозможно. Идёт бой, бесконечно рвутся снаряды и бомбы. Сидит вот так телефонист целый день,  ловит позывные. Поймает – командиры переговорят. Вдруг кончилась связь, трубка не продувается. Значит, где-то порыв. Сначала восстановлением связи занимались ребята, был взвод телефонистов, а потом всех на передовую забрали. Остались во взводе связи одни девчонки. Приходилось теперь им ползти, искать порыв.

Надежда Георгиевна рассказывает: «Ползёшь к предполагаемому месту порыва. На руках рукавицы, сверху стеганые на вате, с двумя пальцами, чтобы стрелять было удобно, а со стороны ладошки – клеёнка. Клеёнка застынет на морозе, провод взять невозможно, приходилось рукавицы снимать и голыми руками в любую погоду соединять перебитые провода. Руки дыханием отогреваешь да снегом трёшь. Один провод в зубах, другой подтягиваешь. Скрутишь вместе, соединишь – только тогда ползёшь назад.

Командование всеми силами старалось прорвать оборону. Решили форсировать реку Волхов. Эта река являлась разделом между враждующими армиями. Правый берег был немецкий, левый – советский. Мы были на правом берегу. Был приказ: построить плоты, лодки, подготовить все имеющиеся плавсредства, чтобы можно было форсировать реку. Солдаты голодные, в рваных валенках, в грязи, по колено в воде. А мы, телефонистки, в сапогах ходили, нас в Ташкенте одевали, и валенки нам не выдавали. В считаные дни переправа была готова.

Но когда вышел приказ двигаться к берегу, ни одна машина, ни одно колесо артиллерийского орудия не смогли сдвинуться с места. Все погрязли в тине. А лошади от голода падали, у них ноги дрожали, это были не лошади – клячи. Тогда новый приказ: построить настил.

И вот настал момент – все двинулись по этому настилу. Как только показались первые машины у берега,  немцы открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Работала вражеская артиллерия, прилетели десятки самолётов, стали бомбить. И в считаные минуты всё, что находилось на этом настиле, провалилось в тину. Люди обезумели от всего этого, от скрежета железа, дым выедал глаза, от гари драло горло, дышать совершенно было нечем, все метались как загнанные звери. То от бомб бегут в одну сторону, то от снарядов – в другую. И только ночью, часа в два, маленько приутихло.

Только затеплился рассвет – начался обстрел с удвоенной силой. Не знаешь, где земля,  а где небо.

Пролежали мы в болотной  жиже допоздна, прятались в высокой сухой траве, а немцы совсем рядом ходят. Нам хорошо слышно, как у них кто-то на губной гармошке играет, радуются, свистят,  орут. От кухни запах такой вкусный идёт. А мы уже месяца два ничего в рот не брали, кроме кожи конской да коры осиновой. А фрицы уже просто гуляют по нейтральной полосе. Но когда мы попробовали двинуться, они открыли такой огонь, что все мы побежали обратно в Мясной Бор.

«Помоги, сестрёнка!»

И так несколько раз. Целый месяц. Однажды ползу, сил уже нет и вдруг слышу тихий такой голос: «Помогите». А я уже на тот момент в качестве медсестры помогала раненым, связь уже никому не нужна стала. У меня сумка медицинская, правда, в ней один бинт и один пакет индивидуальный, флакончик зелёнки, больше ничего нет. Подползаю к солдатику: «Что у тебя?» – «Я не могу ползти. Помоги, сестрёнка». А когда прожектор раненого осветил, я посмотрела, а у него внутренности все уже вывалились и держатся на одном ремне. Положил на меня руку, а другой пытается помогать ползти. Было непонятно, кто кого тащит, то ли я его, то ли он меня. Мы продвигались по сантиметру, на большее не хватало сил. Он только приговаривал: «Ничего, сестрёнка, живы будем – не помрём». А потом смотрю – он уже хрипит.

Позже ранило меня, кто-то сказал, что надо всем в ложбине собраться, поползла туда. Вокруг меня разрывы от пулемётной стрельбы. Доползла до ложбины, там раненые собрались, кто без руки, кто какой. Заползла в блиндаж, под нары забилась и слышу немецкую речь… Всё! Так мы в плен попали».

Родителям Надежды в далёкую Сибирь извещение пришло, что их дочь пропала без вести, а она была в плену. Большой лагерь для пленных в Нарве. Надежду мало-мальски подлечили и отправили работать в каменоломни. Здесь она встретилась со своей подругой Леночкой Рябченко, с которой они с Алтая отправились в своё время учиться в Ташкент в школу радисток и вместе воевали. Так вышло, что и в плену они встретились. В карьере их заставляли долбить кирками камни. На ногах рваные сапоги и гимнастёрка вся в дырах.

В Нарве вместе со своими однополчанами и подругой Леночкой Надежда пробыла полгода. А потом немцы решили отправить всех женщин работать на военные заводы, делать оружие, снаряды. Стали собирать со всех лагерей пленных, которые не сильно измождены были. Отобрали и повезли в Польшу, в город Хелм. Надежда и Лена наотрез отказались работать. Их сразу арестовали и поместили совсем в другой барак и стали готовить для отправки в концлагерь.

Потом был страшный концлагерь Равенсбрюк, пытки, унижения, издевательства. Но Надежда выжила и после освобождения из лагеря даже успела повоевать и после победы вернулась домой.

Надежду Георгиевну, несмотря на преклонный возраст (в августе прошлого года она отметила 95-летие), сложно застать дома. Она активный член совета ветеранов войны Центрального района Барнаула, частый гость на встречах со школьниками и студентами. Губернатор Александр Карлин накануне 9 Мая вручил Надежде Георгиевне юбилейную медаль «70 лет Победы».

Галина БЕЛОГЛАЗОВА