«Мой лагерный номер 24148». История об ужасах, которые пережила Людмила Васильковская в концлагере Равенсбрюк

16:00, 06 мая 2019г, Общество 5266


1
1

Дневник, воспоминания, письма соратников – эту память о своей бабушке Людмиле Васильевне Васильковской трепетно хранит ее внучка – жительница Барнаула Люся Соломатова. В её семейном архиве бесценные документы, повествующие об ужасах, которые пережила Людмила Васильевна во время пребывания в концлагере Равенсбрюк.

Война. Начало

«Июнь – самая хорошая пора года. Я жила и училась в городе Могилёве. Получила паспорт,  собралась вступить в комсомол. Последний экзамен – и вдруг на город полетели бомбы, завыла воздушная тревога. В Могилёве я жила в семье моей родной сестры, у которой муж был военным. Их срочно эвакуировали из города, и, когда я после отбоя тревоги пришла домой, дом был закрыт и никого нет. Я пошла бродить по городу...

А потом город был взят немцами. Пытались переправиться по мосту через Днепр. Вот он,  лес,  и там мы будем свободны. Но невозможно было переправиться, и мы все остались около железной дороги. Здесь нас и забрали немцы в плен. Загнали всех в общежитие завода и держали несколько дней, пока подготавливали на аэродроме лагерь для пленных, огораживали дома и бараки колючей проволокой. Мне удалось бежать. Помогла старушка, к которой меня отвёл часовой за водой. Она меня переодела в другое платье, я с ведром, вроде за водой пошла, возле колонки ведро бросила – и в город. Добралась до общежития, где жили мои сокурсники по ФЗО. Спряталась у них. Однажды я пошла на Быховский базар обменять порошки, краски на продукты и попала под облаву. Мне преградил путь немецкий солдат с автоматом. «Документ!» – потребовал он. «У меня нет». Он повёл меня на Пионерскую улицу в помещение комендатуры, там проверяли по спискам. Мою фамилию не нашли, и я снова оказалась в лагере для военнопленных на аэродроме. Вскоре мне исполнилось 17 лет».

Три булки на вагон

«В лагере кормили плохо и заставляли много работать. Мы, юные девчонки, пилили лес, расчищали пространство от дороги на 100 метров, грузили лес на машины. Надрывались, падали, нас прикладом или кованым сапогом поднимали и заставляли работать. Однажды, когда нас гнали на работу на кирпичный завод, навстречу вышла женщина с ребёнком на руках. Вроде нечаянно она выронила корзину, из которой на дорогу прямо нам под ноги посыпались варёная картошка в мундире и кусочки хлеба. Мы набросились на еду. Пока мы расхватывали всё это, немец-конвоир выхватил из её рук ребенка, подбросил вверх, а другой немец проткнул его штыком. Женщина закричала не своим голосом и упала без сознания.

А потом нас перестали гонять на работу. Оказалось, готовили к отправке в Германию. Всех девушек и подростков осмотрел русский врач, меня и многих других забраковал. Но через несколько дней нас смотрел уже врач немецкий и всех забракованных признали годными. Отправляли в Германию зимой. Загрузили на станции в товарные вагоны. Заталкивали ударами прикладов в спину по 50 человек в каждый вагон, на полу – солома. Духота, можно было глотнуть свежего воздуха только по очереди, стоя у щели окна. Вагоны закрыли, закрутили проволокой, ни на одной остановке нас не открывали. Мы задыхались от нечистот, солома под нами была вся мокрая. Первая остановка – в Польше, на станции Граево. Открыли вагоны, нам сказали: «Выходите, русиш швайне». Мы шли от этих вонючих вагонов как пьяные, пригнали нас на санобработку и медосмотр. В дороге я подружилась с одной девчонкой из совхоза – Валей Вейно, стало легче переносить этот ужас. Прошли медосмотр, и нас снова погнали в вагоны, бросили три булки хлеба и ведро воды на 45 – 50 человек. Еду разделили между всеми и воду сразу же выпили. В Германии по прибытии выгнали из вагонов, приказали строиться и погнали на шоссе. Мы снова встретились с колючей проволокой. Нас загнали в немецкий лагерь. В этом лагере были мужчины в одном бараке, а женщины – в другом. Снова медосмотр и санобработка. Здесь стали давать что-то наподобие супа с варёной брюквой или свеклой. В день хлеба 200 граммов и еще какую-то черную бурду, которую называли кофе.

Две недели отбывали карантин. Потом пришла переводчица,  сказала всем выходить и строиться в шеренгу. Построились. Приходит комендант с помощником и вешает всем на верёвочке таблички с номерами на шею. Смотрим, движется процессия пузатых фрицев в сопровождении коменданта и переводчика в шляпах и подходит к нам. Начали выбирать себе рабочую силу. Вот тут случилось то, чего я боялась больше всего, – меня разлучают с Валей. Её купил фабрикант на рыбную фабрику в Норвегию, а я должна остаться в Германии работать. Нас когда выбирали,  по фамилиям не называли, а только по номерам. Я все обдумывала, как бы мне поговорить с переводчицей. Я её попросила помочь мне. Объяснила, что не могу быть без подруги. Или в Норвегию вместе,  или в Германии вместе. Она помогла.

Хотела умереть

«Но вскоре Валя заболела тифом и её изолировали в отдельный барак. Я очень переживала за неё, потом я с ней договорилась, что буду приходить, когда не будет врачей и медработников. Я посещала ее каждый день. Очень хотела заболеть, чтобы остаться с ней или вместе умереть. Каждый день я подходила к окну ее барака и смотрела в окно, как только нет никого в халатах – захожу к ней. Она мне оставляла немного супа, и я ела из её тарелки её ложкой, чтобы заболеть, но так и не заболела.

Через несколько дней – отправка в Норвегию, нам выдали рабочие комбинезоны, резиновые сапоги и пачки с хлебом в дорогу. Мне не пришлось попрощаться с Валей. Опять нас построили колонной и погнали, как скот, на станцию. Опять вагоны. Ехали поездом до Гамбурга, из Гамбурга нас привезли в Данию. Потом были Норвегия, остров в море, 200 домов, пристань, тюрьма и рыбная фабрика. Мы обрабатывали рыбу, делали филе, грузили на пароходы и отправляли на консервный завод. В один из дней на фабрике не было рыбы и мастер спросил: «Кто пойдёт красить вентилятор на крыше цеха?» Вызвались я и женщина, её звали Лена Боксёр. Взяли красную краску, кисти и два листа бумаги. Покрасив вентилятор, я на одном листе нарисовала звезду, на втором – серп и молот. Когда мастер пришёл проверить работу, то увидел и эти рисунки. Он их забрал и унёс в гестапо. Ночью нас подняли, начался обыск, проверяли нары, перетрясли личные вещи, а меня забрали в гестапо.

Посадили в одиночную камеру, начались допросы. Меня спрашивали, кому я давала сигнал – английским лётчикам или норвежским партизанам? А я просто нарисовала звезду и герб своей Родины – серп и молот. Меня начали избивать. Очень больными были первые несколько ударов, до крови покусала губы, чтобы не кричать, но всё же стонала, пока не потеряла сознание».

С Розой Тельман

«Так я попала в концентрационный лагерь Грини в 30 километрах от Осло, а потом был лагерь в Германии. Выдали полосатое платье-рубаху и номер к платью, деревянные башмаки.

Мой лагерный номер 24148, винкель – красный треугольник с буквой «Р», что означало «политическая заключённая № 24148, русская». Поместили в карантинный блок. Завоет сирена – подъём, всех выгоняют строиться на лагерь-аппель (проверку). Несколько бараков закреплено за одной эсэсовкой – женщиной-палачом. Они нас считают, мимоходом награждают пощёчиной, тех, кто не может стоять, – пинком. Сверяют общее число. Если в каком бараке не хватает – пускают собак. И тогда найденную жертву собаки или загрызают до смерти, или её добивают и она попадает в крематорий. Лагерь называется Равенсбрюк».

Людмила Васильевна Васильковская выстояла, прошла через мучительные унижения,  чудом выжила в этом аду. Делила свой немудрёный паёк и нары с Розой Тельман, женой Эрнста Тельмана,  лидера немецких коммунистов, одного из главных политических оппонентов Гитлера. Заботилась, как это было возможно в лагере, о детях, находящихся в заключении. Весной 1945 года заключённых лагеря Равенсбрюк освободила Советская армия.

«После освобождения мы в лагере перед печами крематория, где ещё лежали куски человеческих тел и пепел, дали клятву: не забывать о подлинном лице фашизма, не забывать друзей, которые не дождались этого счастливого дня свободы».

В родной Могилёв Людмила Васильевна вернулась лишь в конце 50-х годов, после казахского Джамбула и холодного Иркутска. Работала проводником на железной дороге, в Могилёве – на стройке. Была лектором при Могилёвском областном отделении общества по распространению политических и научных знаний Белорусской ССР. Переписывалась со своими товарищами и выступала с воспоминаниями о тех страшных днях фашистского террора. Умерла, когда ей был 51 год.

Галина БЕЛОГЛАЗОВА на основе семейного архива жительницы Барнаула Люси Соломатовой.

 
Фоторепортаж
Блоги