Органист Константин Волостнов рассказал о мистическом опыте и особенностях сибирской публики

Он один из лучших европейских органистов. Коллеги во Франции и Канаде удивляются его виртуозному владению французским стилем. В Штутгарте он учился у крупнейшего музыканта современности профессора Людгера Ломанна. Но при этом говорит о себе как о воспитаннике прежде всего русской классической музыкальной школы.

Победитель международных конкурсов Константин Волостнов в прошедшее воскресенье, 13 декабря, представил в краевой филармонии программу «Орган. Сакральные символы».

Понять и передать

– В программе «Орган. Сакральные символы» вам важно было донести до публики послание Баха или эта музыка уже отчасти переработана у вас внутри и уже больше личное послание?

– Музыка – это, по сути, вся моя жизнь. Впервые на сцену я вышел в 13 лет. Это был Большой зал Московской консерватории. С тех пор прошло 28 лет. И чем дальше погружаюсь в профессию, тем больше убеждаюсь в том, то музыкант – это ретранслятор.

Наша задача – максимально тонко, глубоко, внимательно и точно понять те мысли, те задачи, которые композиторы вкладывают в музыку. Понять и передать – ретранслировать в мир, другим людям. Так что для меня важно донести послание Баха или любого другого композитора. Плюс, работая над каждой пьесой, мы обязательно погружаемся в культурно-историческую среду, в которой появилось то или иное сочинение. Опять же для того, чтобы лучше понять автора и его эпоху.

– Как вы считаете, сакральность органа важна для современного слушателя?

– Дело в том, что орган, как инструмент, возникший, развившийся, достигший высот в рамках церкви, изначально подразумевает сакральность. Орган всегда сопровождал церковные службы, говорил о Боге, о вечном и непреходящем. Никуда от этого не денешься. Это даже не обсуждается. Но сейчас на органе исполняют и джаз, и рок – что только не играют! Мне не очень близко это все.

На мой взгляд, сакральная наполненность органного репертуара обладает особой ценностью на сегодняшний день. И программа, с которой я приехал в Барнаул, призвана напомнить людям о природе и философии инструмента. Например, в первом отделении концерта я исполняю прелюдию и фугу ми-бемоль мажор Иоганна Себастьяна Баха, где он зашифровал сакральные символы – музыкальные обороты, которые свидетельствуют об определенном образе. В этом он большой мастер.

Не мистик. Органист

– Известно, что Бах увлекался нумерологией…

– Да, Бах увлекался нумерологией и при ее помощи в своих произведениях нередко шифровал важные символы. Например, если мы задумаемся о прелюдии ми-бемоль мажор, то нота ми от нижней клавиши органа третья. Сама тональность имеет три бемоля при ключе. Дальше – больше. И в прелюдии, и в фуге по три темы. Первая – помпезная, торжественная, величественная, написанная во французском дворцовом стиле. Вторая тема совершенно не похожа на Баха. Это подражание композитора стилю своего сына – Карла Филиппа Эмануэля Баха. Третья – полетная, стремящаяся, парящая тема, там быстрые пассажи вверх-вниз.

Дальше пытливый ум легко находит ответ, что же Бах зашифровал в этой прелюдии и фуге? Это символ Святой Троицы. Торжественная первая тема – Бог Отец. Вторая тема – это четкое указание на творчество своего сына, значит, Бог Сын. И третья, полетная – Святой Дух. Вот так Бах шифрует сакральную символику.

– Константин, а для вас, как музыканта, важно иметь свой мистический опыт общения с Высшим для того, чтобы лучше прочувствовать музыку?

– Вы понимаете, для органиста, если говорить о веках до XX столетия, было немыслимо, чтобы он не был связан с христианством. Это естественная для музыканта среда, в особенности когда мы говорим об ушедших временах. Да и в целом органист – это церковная профессия.

Конечно, я верующий человек. А как можно играть на органе и быть неверующим? Такого не бывает. Это значит, ты просто неправильно выбрал профессию. И в этом случае, давайте скажем таким примитивным языком, без веры органист не сможет сделать свою работу качественно. Вера, а также и осознанная любовь не просто так даны людям, они, собственно, и делают человека человеком.

– Знаки, символы в своей жизни отслеживаете?

– Я не склонен погружаться в бытовой мистицизм. Но должен отметить, что Бог необычайно изобретателен. Ты можешь планировать все что угодно, но Ему виднее.

Универсальный язык

– Вы выступали во многих странах мира, а есть разница в том, как воспринимают произведения Баха, Мендельсона в России и Германии?

– Надо сказать, что в Германии публика на концерте воспринимает музыку несколько иначе, чем, например, в России. Немецкий слушатель очень терпелив. Прежде чем сделать какие-то выводы о том, нравится или не нравится, – это свойство национального менталитета – он должен подумать. А почему нравится? Или задаться вопросом: если мне это не очень близко, то почему мне это неблизко? Но это же играется. Значит, в этом что-то есть. Вот такой анализ происходит.

Российская публика более эмоциональная, более непосредственная в своих реакциях. Но знаете, что интересно, если Бах удался, то одинаково живая, благодарная реакция будет у любой аудитории. В конце концов, музыка – это универсальный язык.

– Какой был самый старинный орган, на котором вам довелось играть?

– Это был орган в городе Кадакасе в Каталонии. Возраст инструмента – конец XVI – начало XVII века.

– Какие чувства вы испытывали, когда прикасались к такому инструменту?

– Подходя к такому инструменту, нужно, безусловно, перенастроиться. Необходимо изменить свое состояние. Орган сам диктует тебе, каким ты должен быть для того, чтобы успешнее состоялось исполнение. Но в тот момент я был занят не анализом своего состояния, а именно самим процессом приспособления. Потому что 400-летний инструмент действительно очень сильно отличается от современных. Другие тактильные ощущения и размер клавиатуры, ответ после нажатия клавиши, окраска звучания…

– Скажите, каким же тогда в Кадакасе вам нужно было стать, чтобы заиграть на органе совсем другой эпохи?

– Главным и самым сложным было замедлить темп своего мироощущения, это совершенно точно. Стать более церковным, созерцательным, менее концертным. Вот, пожалуй, так.

Сибиряки – это про искренность

– До концерта в алтайской филармонии вы репетировали несколько часов на нашем органе. Какой он для вас?

– Ваш орган – это классический пример концертного инструмента. Он достаточно яркий, многое позволяет сделать при исполнении самого разнообразного репертуара. Особенно после успешного ремонта. Для меня это пример очень успешной реконструкции.

– Каким вы становитесь, когда работаете именно за нашим инструментом? Что этот орган запрашивает от вас?

– Он запрашивает подачи, яркой и приподнятой игры. И гибкости. Так что, выступая у вас, я добавляю внутреннего артистизма, как бы «увеличиваю громкость» у этого своего качества.

– Мы с вами говорили про особенность немецкой публики. А есть ли какие-то особые качества у аудитории в Сибири?

– Да, именно у сибирской публики есть особая искренность и открытость. Понимаете, иногда в столичных городах можно ощутить некоторый снобизм и избалованность аудитории. А здесь люди привыкли ценить искусство как таковое, и это очень приятно.

– А искренность и открытость сибирской публики вас как-то располагает?

– Да. А как это может не располагать? Это же естественно для человека: как к тебе относятся, так и ты в ответ.

Для меня, как музыканта, видевшего разные условия, сталкивавшегося с разными этническими средами, здесь к публике возникает чувство бережности и ответственности. Когда люди тебе доверяют, это повод с особой ответственностью относиться к этому доверию. Это очень важно.

– Скажите, Константин, каждый ли пианист может стать органистом? Или для этого нужно иметь какие-то особые профессиональные и личностные качества?

– Для того чтобы быть органистом, безусловно, требуются личностные качества. Орган – это инструмент, требующий крайне много затрат от музыканта. И на этапе обучения, и потом уже во взрослой профессиональной жизни. Ты не можешь просто приехать, попробовать механику инструмента и заиграть. Нет. Ты должен провести 4–5 часов готовя инструмент. Прописывая звуковые комбинации, тембры. Либо прописывая в ноты, либо занося в специальный компьютер, как здесь, в Барнауле. Потом ты должен это еще все собрать в голове и донести, чтобы родилась настоящая музыка, аутентичная идее, заложенной Бахом или Мендельсоном, Регером, Франком… Всеми, кто внес тот неоценимый музыкальный вклад в сокровищницу человечества.

Ольга НАУМКИНА.