В ночь перед наступлением

Вкратце это знаменательнейшее событие – переход военной инициативы под Москвой зимой 1941-го на сторону Красной армии – можно описать так: до 5 декабря 1941 года мы отступали, после этого взялись наступать. Но почему?

«Через стереотрубу с крыши крестьянского дома на кладбище майор Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы, – пишет немецкий публицист Пауль Карелл. – В непосредственной близости лежало все. Но захватить это было невозможно».

И опять – почему? Наступать несколько месяцев подряд по 15–16 километров в сутки и теперь не суметь пройти за тот же день те же 15–16 километров? Современному практичному человеку, хоть немцу, хоть многим из русских, понять это практически невозможно. Ну разве что принять во внимание чудеса, каковых, известное дело, не бывает. Или бывает, если чудо помножено на мужество, стойкость и, конечно же, силу. Силу машин и силу духа. А еще на простое 
и страшное понимание того, что вот сейчас, именно сейчас, а не когда-то там, осталось или победить… или умереть с честью.

«Бьётся в тесной печурке огонь…»

В это время военный переводчик Елена Ржевская делает в своем блокноте запись, отражающую мнение жителей местных деревень: «…если немец там где-то 
и осилит, еще не вся беда. Но если немец разом двинет на Москву и захватит ее – это же разом загорится небо и земля». То есть, по крайней мере для России, наступит «конец света».

То, что это будет «концом света», прекрасно понимали не только малограмотные деревенские женщины, но и сражающиеся на ближайших подступах к столице генералы, офицеры и солдаты Красной армии, среди которых было немало наших земляков.

9-й гвардейской стрелковой дивизии выпало сражаться на острие удара элитнейших войск Гитлера, в частности эсэсовской дивизии «Райх». Командиром одного из полков 9-й дивизии был уроженец Барнаула Михаил Суханов. Попав в окружение на своем командном пункте, расположенном в церкви в деревне Козино (во втором рубеже обороны на подступах к Москве), и оценив положение как безвыходное, он вызвал огонь на себя. Стены церкви выдержали, командир остался жив. Территория вокруг была усыпана телами фашистов...

Позже, после командировки в сухановский полк, размещавшийся у подмосковной речки Истры, фронтовой корреспондент Алексей Сурков написал письмо жене в Каму. 16 «домашних строк». И первая из них такая: «Бьется 
в тесной печурке огонь…»

На Бородинском поле воевал и был ранен в 41-м ставший после войны Героем Социалистического Труда, председателем знаменитого в нашем крае и далеко за его пределами колхоза «Россия» Илья Яковлевич Шумаков. По легенде,  напечатанной жителем Змеиногорска драматургом Андреем Кржижановским в «Театральной жизни» (1972 г.), можно узнать и о другой странице биографии будущего колхозного председателя.

«…Разведчик Илья Шумаков получил задание провести через огненный рубеж девушку, совсем еще юную, по-мужски одетую в стеганые ватные брюки. Это была Зоя Космодемьянская. Короткая встреча москвички, вчерашней школьницы, и сибирского паренька, уроженца далекого алтайского села, в суровой военной обстановке не позволила им даже узнать друг друга по имени. Зоя ушла в тыл к врагам, Илья вернулся в подразделение».

Смертью храбрых

Отличился в боях под Москвой и был награжден орденом Боевого Красного Знамени уроженец Курьинского района Алтайского края, командир специального разведывательно-диверсионного отряда «Славный» Анатолий Шестаков. В будущем деятельность этого отважного командира получила высокую оценку маршала Рокоссовского.

В ожесточенном бою с врагами погиб призванный на фронт Алтайским РВК военком первого отряда специального назначения старший политрук Пётр Багринцев. А занимавшийся подготовкой специалистов для диверсионной работы в тылу наступающих на Москву немецких войск Герой Советского Союза Валериан Знаменский в годы освоения целины жил и работал на Алтае – в селе Чистюнька Топчихинского района.

А вот несколько строк из воспоминаний участника битвы за Москву бийчанина Ивана Мячина:

«На Бородинском поле наша 32-я краснознамённая дивизия сходу вступила в бой с немецкой ордой. В течение 8 суток – днем и ночью – 
шли кровопролитные бои. Мы понесли огромные потери. Да и у соседей наших дело было не лучше. Командование получило приказ: оставить Бородино.

…В ноябре 1941 года немцы прорвали оборону южнее нашей дивизии и вышли к Наро-Фоминскому шоссе. Захватили деревню Акулово, где на пути фашистов встал саперный батальон и батальон женщин-регулировщиц. 
И все они в том бою пали смертью храбрых.

…Продукты кончились, боеприпасов нет. От 500 солдат остались 32, которые еле держались на ногах, но продолжали сражаться. 
К счастью, артиллеристы и пехотинцы потеснили немцев. Пришли к нам на помощь…»

«Пойми, я погибаю»…

А в это время находившийся в самой Москве уроженец Бийска Евгений Длужинский, входил 
в состав группы, занимавшейся подготовкой кадров для подполья, подбором конспиративных квартир, мест для размещения складов с оружием, типографий, на случай если Москву придется сдать противнику. Как известно, не пришлось.

Наступила ночь с 5 на 6 декабря 1941 года. А уже вскоре после этого рядовой немецкой армии Фольтгеймер напишет в письме к жене: «Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести. Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми, я погибаю, я умру, я это чувствую».

Автор благодарен историку-краеведу Евгению Платунову за помощь в сборе материалов для этой статьи.