Надюша, Надежда

– так называли раненые бойцы маленькую девочку, когда она пела им в госпитале. Так называл свою ненаглядную жену и фронтовик Григорий Говоров. Встретились и поженились они на Алтае после войны, вырастили хороших детей. Уже сколько лет Надежда Ивановна – вдова. 22 июня для нее святой День памяти.

У дверей аккуратного дома встретила нас худенькая женщина. Ее доброе лицо, мягкий голос и особенная приветливость сразу располагали к себе.

- Вам здесь удобно будет? Может, в кресло присядете? - спрашивала она. И смотрела с грустью, думая о чем-то далеком.

Ее дочь, Галина Григорьевна, такая же ясноглазая, участливо предупредила:

- Мама расстраивается, когда о войне рассказывает. Вот фотографию отца приготовила, его награды боевые: орден Отечественной войны II степени (награда его нашла после войны), орден Красной Звезды, медали. На подушечке все, как несли на похоронах…

Девочки, война

Этот день врезался в память навсегда. Жила тогда двенадцатилетняя Надя в селе Акулово Ярославской области у бабушки, ходила в школу. В класс вошла учительница и сказала: «Дети, идите домой». Это показалось странным: только пришли на занятия и тут же отпустили.

- Я побежала домой.

Вижу, бабушка возле стола сидит. Налила кипяток из самовара в блюдце и застыла. Меня увидела, когда я вошла, будто очнулась да и уронила блюдце себе на колени. Сидит словно каменная, а из глаз слезы.

Надя-то подумала, что бабушка чаем сильно обожглась, подбежала, обнимает бабулю, а она говорит, пересохшие губы едва шевелятся:

- Война, война…

Вышла девочка на крылечко, потом – за ворота. Все на местах, а будто темно среди бела дня, и в горле першит. У колодца женщины плачут, а дальше, по улице, к конторе люди стекаются.

Вечером прибыли в Акулово отец с дядей Леней. Отец вдруг подхватил ее, посадил на колени, обнял, замер на мгновение и сказал:

- Нам пора, дочка.

Он шил военную форму, был на броне, жил в Ленинграде. Потом и он уйдет на фронт. Отправится добровольцем воевать с врагом старший брат Нади – Владимир.

- Началась для меня новая жизнь в тот день, 22 июня, - говорит Надежда Ивановна. – Мы, дети, мало что понимали, но чувствовали, что пришла большая беда ко всем.

В память врезались открытые калитки, брошенные второпях ведра, белье на мостках, окаменевшие лица взрослых.

Но это было лишь начало. Потом пошли похоронки. Убили дядю, родного брата отца. Женщины бежали будто ослепнув, ноги несли к соседям, не в свою опустевшую избу, и плакали вместе. Так легче: на людях. Наступила осень. Надя видела женщин в темном, они ворочали за мужчин тяжелую работу, дети ни о чем не спрашивали взрослых.

Рыбинск. Упала бомба и повредила плотину водохранилища. Хлынула вода, затопило всю округу. И даже не это было страшно, испугалась Надя, когда увидела, что посреди комнаты плавает веник.

Старшая сестра работала на рыбзаводе, придет, вся одежда колом. Надя – самая младшая, училась в школе. Говорили мало. Пришла как-то тетя Шура, материна сестра, повалилась на кровать и будто мычит не по-человечьи. Страшно Наде. «Муж погиб», - говорит бабушка. И они плачут вместе.

Надежда Ивановна задумалась, вздохнула.

Всегда хотелось есть

- Вот как получилось: родилась я в голодный год. И потом долго рядом с голодом мы жили. У деда конь пал, а корову пришлось заколоть, нечем кормить. С крыши всю гнилую солому сняли на прокорм. Спасала нас картошка. Тогда строго было, все расписано – что можно и нельзя. Не успели с колхозных полей выкопать и весной позволили людям брать. Вытаивали клубни, а мы их выковыривали. Шкурку соскребешь – сладко.

Я и сейчас картошку люблю, не могу без нее: не наедаюсь. Спасла она народ в войну. Мы очистки сушили, толкли, ни крошки не выбрасывали. А садили весной глазки картофельные – и ведь вырастала! Спасительница наша.

Детства, считайте, не было. Всегда хотелось есть, а работать приходилось как взрослым. Запасали все – грибы, ягоды, капусту. Верхние листья не бросали. Варили серые щи, тушили на воде. Дружба, понимание были. Придет соседка: «Мыла, кума, нет, голову помыть ребенку нечем». Отрезали пластиночку, хоть чуток, но делились. Последнее отдавали. Вот диво: самим было от этого легче и радостнее на душе, что человеку помогли.

- Нужда – испытание, а самое страшное – голод. Не дай бог никому, - говорит Надежда Ивановна. – Бабушка моя – мудрая, она крошку не бросала, завернет в чистую тряпочку объедки – и за пазуху. Потом в нужный момент кусочек вытащит, а мы-то рады! Стали лучше жить, а я все равно сохраняла все, ничего не выбрасывала: вдруг пригодится – не себе, так людям.

Потом будут другие города, села, куда Надю перевозила взрослая родня. Кинешма. Вместе с другими девочками ходила в госпиталь. Голос у Нади проникновенный, поет с чувством. Раненые слушали. Ей-то хотелось, чтобы радовались, а они плакали. Потрясла до глубины души ее история, мне ее рассказала.

О любви и верности

Лежал безногий, весь израненный военный. Он слушал и плакал. Заметила это Надя и очень старалась, чтобы спеть лучше. А потом она приходит и узнает: военный все ждал жену, она разыскивала его и ей сообщили, где он находится, в госпитале. Добраться женщине было непросто – то переправы нет, то машину выбивала, договаривалась. А он ждал, ждал, и нервы сдали. Думал, что она его бросила, зачем он калека ей, красавице, и сердце не выдержало, умер от горя.

Женщина та приехала, а ей сказали: «Вы опоздали». Она плакала. И все застыли, слушая эти причитания. Она, рыдая, обращалась к нему, уже мертвому, к своей единственной любви на свете, как она его ждала, искала, каким долгим был путь и наконец она здесь, а он ушел.

Женщина не могла поверить в то, что его уже нет.

- Там дети ждут, у нас трое! – говорила она.

И кто-то сказал тогда:

- Горькие слезы вдовьи.

Рассказывает:

- Встретила я свою судьбу – Гришу – в Рубцовске, а в Калманский район его направили по месту службы. Он был весь израненный. Как-то на обороте фотографии в рост четко написал весь свой фронтовой путь.

Дочь спросила: «Зачем, папа?»

- Чтобы дети и внуки помнили. А потом некому будет рассказывать, где я служил, воевал.

Надежде Ивановне вручили в 1964 году медаль Материнства: родила и воспитала пятерых детей. Она дом любила, никакой работы не боялась. Хозяйство, скотину держали. Работает – и поет. А на пенсию зарабатывала в связи – техничкой и в кочегарке. Все умеет: снопы вязать, суслоны ставить, хлеб печь, шить, вязать. И кашу из топора сварит.

Ах, молодость… Рассказывает Надежда Ивановна:

- Я кормлю дочку, а Гриша подхватывает на руки стул со мной, доченькой и кружит по комнате: «На-дюша, дорогие мои! Нет войны. Мы победили. Счастье какое…»

А Надежда Ивановна переживает: у мужа осколки в груди, шее повсюду остались…

Золотая бабушка

- Мама моя Мария Федоровна была песельница и за плугом, и за бороной. И я в нее, - улыбается Надежда Ивановна.

Все ее дети, внуки музыкальны, голосисты, певуны.

Надо сказать непременно, что в селе Новороманово Калманского района есть замечательная фольклорная группа. Бывает, заходят певицы сельские, просят переписать старинную песню, уточнить текст. А там, глядишь, и все вместе поют «Шел со службы казак молодой», «В огороде верба рясна», а потом и «Землянку» и все те песни, знакомые с военных лет, что пела раненым девочка Надюша.

Сейчас у Надежды Ивановны 10 внуков, 25 правнуков, 3 праправнука.

- Я их не путаю, день рождения каждого помню, - говорит баба Надя.

Прищурилась хитро, рукой повела: «Пошли, что покажу-ка!»

Заходим в спаленку, Надежда Ивановна вынимает из зеркального шкафа аккуратные стопки белья и роскошные пуховые подушки.

- Это я всем внучкам и снохам своими руками по комплекту настрочила и подушки сделала. Такой подарок.

Надежда Ивановна сама как подарок родне. Внучка её Наташа – милая, внимательная девушка, говорит, что в бабушке души не чает.

Простые бабушкины уроки и другие внучата помнят: «Поздоровайся с встречным, язык не отвалится», «Помоги пожилому человеку, спроси о здоровье». Когда жили в другой деревне, дочь Надежды Ивановны, Галина Григорьевна, пожилой соседке огород польет, справится о житье-бытье. В магазин идет, всегда спросит, может, хлеба прикупить, конфет?

Галина Григорьевна открыла мне тайну. Заметила она давным-давно, что 22 июня вытаскивает мама из потайного места коробочку, а из неё платочек. В нем завернут черный твердый комок. Видны опилки, крошки отрубей. Это военная блокадная пайка хлеба. Смотрит Надежда Ивановна и плачет.

Умер Григорий Емельянович, пайка перекочевала в карман его офицерского кителя. Стала вдова фронтовика чаще вынимать тот страшный хлеб. И когда прибирали с дочерью в доме, на солнышко вещи вытаскивали по деревенскому обычаю «сушить и проветривать», тянулась к кителю.

И, глядя на пайку хлеба, повторяла:

- Папка ваш был в самом пекле – Волховский фронт, Ленинградский. В прорыве блокады участвовал. Израненный весь. Его же сам Рокоссовский, командующий Северной группой войск, грамотой наградил.

Галина Григорьевна говорит мне:

- Как-то я испугалась за мамино сердце, что с ней этот страшный хлеб делает, взяла да убрала его с глаз долой. А мама ищет, мечется по дому, спрашивает: «Где он, Галя, не могу найти?!»

А я ей сказала:

- Нет больше его. Всё! Давно окончена война, будем думать о хорошем и светлом. Будем жить!

Теперь Надежда Ивановна не ищет тот страшный хлеб.

Может, излечила её тогда дочь, оберегая от бесконечных слез? Спросила об этом Галину Григорьевну. Вздохнула она и задумчиво сказала:

- Разве выплачет вдова фронтовика все слезы? А фотографии, вот эти боевые ордена, награды и песни, которые мама поет, – их не спрячешь.

Права. О минувшем напомнит мелодия. И эта женщина, и другие жены, похоронившие фронтовиков, навечно останутся во вдовьих платках. И наша большая Родина Россия навечно во вдовьем платке. Мать и жена всех, кто не вернулся с полей сражений, и тех, кто ушел позже, получив от судьбы свою пайку счастья после победы.

Калманский район.