Тексты, разъятые на звуки. Краевой театр драмы снова обратился к Пушкину

Краевой театр драмы им. В.М. Шукшина снова обратился к Пушкину: на экспериментальной сцене спектакль по циклу «Маленькие трагедии» поставил известный в Барнауле театральный педагог Михаил Тумашов.

На сцене многолюдно

Для доцента кафедры театральной режиссуры и актерского мастерства института культуры это дебют в краевой драме. Как объясняла еще в начале осени директор театра Любовь Березина, в этой постановке Михаил Афанасьевич должен был задействовать двух талантливых новичков труппы, выпускников своего курса Кирилла Емельянова и Владислава Жданова, чтобы сразу максимально выгодно представить их публике в хороших серьезных ролях.

Из пушкинского цикла были выбраны два текста: «Скупой рыцарь» (или попросту «Скупой», как обозначена пьеса на афише) и «Моцарт и Сальери» (просто «Сальери»). Из этих очень небольших пьес для чтения, знакомых всем еще со школы, режиссер собрал полноценный двухчасовой спектакль с антрактом и задействовал куда больше артистов, чем можно было ожидать. Кирилл Емельянов сыграл Барона, а также Сальери и Моцарта (да, их обоих), а Владислав Жданов – Герцога и тоже Сальери.

Впрочем, если судить по программке, то композитора – завистника и отравителя – играли в общей сложности три артиста (или это были лишь голоса в его преступной голове?), и это не считая шестерки его внимательных учеников! У пушкинского Барона, страстно одержимого накопительством, в этом спектакле появились воображаемые компаньоны: шестерка «псов» – молодых мужчин в черном, в ошейниках и на цепи. Им выпало набрасываться на него с рычанием, олицетворяя угрызения совести, и быть хладнокровно заколотыми метафорическим ножом.

Деконструкция классиков

В сложном, узком и сильно вытянутом пространстве экспериментальной сцены появился второй уровень – высоченный помост, на котором разворачивалась часть действия. Именно там сокрушался о своей унизительной бедности юный рыцарь Альбер (как обычно, убедительный в ролях пылких антигероев Максим Пивнев), а его отчаянным словам вторил напуганный взвинченным хозяином слуга Иван (Артём Казаков).

Во втором действии на возвышении, перебивая друг друга, произносили свой знаменитый монолог два Сальери («Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет – и выше»). Вот только узнать этот текст поначалу было почти невозможно. И не только из-за того, что слова, произнесенные параллельно, но не синхронно, наезжали друг на друга, но и потому, что решившийся на убийство персонаж, словно не веря собственным оправданиям, ужасно мямлил и гнусил. А уж когда к этому дуэту присоединились и другие голоса, затяжная и несколько мучительная семиминутная сцена стала напоминать выразительное жужжание мух.

Кажется, идея Тумашова была в деконструкции хрестоматийного текста: разъять его не просто на слова, но на слоги и неразборчивое мычание, чтобы, собрав заново, оживить и сделать ближе к нам. Такую же операцию режиссер решился произвести и над бессмертным наследием Моцарта: артисты то и дело выстукивали ритм его произведений и даже пели по нотам: «Ми-ми-фа-соль-фа-соль-ре-ре-ре-ре» и так далее. И надо быть отважным человеком, чтобы поручить, скажем, исполнение Lacrimosa из моцартовского «Реквиема» не академическому хору, но драматическим артистам, да еще и без музыкального сопровождения. Ну а зрителю, выдержавшему непочтительное обращение с классикой, в награду достанется творческий кураж молодых актеров, получивших шанс запомниться публике.