Записки офицерши: о годах молодости, маленьких детей и верных друзей

Есть женщины, которые проживают не одну, а две судьбы. Это жены офицеров. Первую половину отпущенного им земного времени они кочуют по стране. Вторую, когда «звездный» муж уходит в запас, а дети вырастают, начинают пробовать на вкус оседлую жизнь. Вот и мне на гражданке захотелось перелистать старые заметки «военных» времен.

Белоруссия

Осень 1987 года. С мужем-лейтенантом мы едем к первому своему месту службы, в белорусский Пинск, и совсем скоро родится наш первенец. В том, что всё у нас будет круто, нет сомнения. Правда, из пособий для начинающих офицерш я видела только старый фильм, в котором жена говорит капризно супругу: «Мне надоели эти казенные квартиры и мебель с инвентарными номерами».

…Как нет жилья? Вообще? Никакого? А может, какое-то время мы перекантуемся здесь, в части, в каком-нибудь служебном помещении? Ах, там уже живут две семьи… Кто-то из новых сослуживцев-сочувствующих вручает зеленому «летехе» вырезанные из газет адреса сдаваемых квартир. 

Хозяева захлопывали двери сразу, едва увидев мой восьмимесячный живот: «Извините, не сдаем». Мы ночевали в гостинице, пока денег не осталось ровно на обратный билет к маме. О том, что могу родить в дороге, старалась не думать. 

Проблема семьи лейтенанта Попова дошла до начштаба Баймухамедова. И он, седой, прошедший Афган полковник, пристроил нас к знакомым своих знакомых. Комнатка в 3-комнатной квартире городской девятиэтажки стала нашим первым домом, правда ненадолго. Через два месяца мы получили собственную однушку в новостройке, в центре города! Часть построенных квартир Пинск выделял военным, это было нормой.

Пинск. Одно из чернобыльских пятен на территории Белоруссии. Улицы города обсажены абрикосами, плоды – огромные, золотистые. Недалеко – Лунинец, «клубничная столица» республики. На рынке ягодка дешевая, но местные предупредили: она радиоактивная, лучше не покупать.

Мы радовались и новому дому, и хорошим соседям, и малышу, который вместе с другой ребятней уже с удовольствием копошился в песочнице на детской площадке. Как-то раз приехали военные химики, прошлись с дозиметром по периметру – фонили и песочница, и лавочки, на которых сидели круглосуточно местные бабули. Прибор показывал уровень в два раза выше нормы. Песок поменяли, территорию обработали особым составом, жильцов дома попросили не разглашать…

Казахстан

Осень 1990-го. Нас переводят в ТуркВО. Округ огромный, но семью с маленьким ребенком, и без того три года прожившую в радиационной зоне, отправили под Семипалатинск. Впрочем, вскоре случилось кое-что пострашнее – развал Союза и о радиации уже никто не думал.

Даже спокойный и гостеприимный Казахстан путал в те годы независимость с экстремизмом. Дикая смесь идей бродила во многих «светлых» головах. Опробовать их в небольшом Аягузе, где мы служили, было негде. Разве что на семьях военнослужащих, проживающих в военном городке. Коренное население как могло давало понять, что нам здесь официально не рады. Не возили продукты в магазины военторга, отключали газ. С тех пор я умею жарить яичницу на утюге или супчик,  если надо, разогреть. 

Работы для жен офицеров в городке не было. Рады были хоть нянечками в детский сад, лишь бы не в четырех стенах. Вся наша жизнь была сплошным ожиданием – когда супруг вернется с очередных учений, КШТ, из командировки. Мне повезло нечаянно. Вместе с мужем уехала к новому месту службы музыкальный руководитель детского сада танкового полка, срочно искали женщину с музыкальным образованием. Не бог весть какое, в объеме музыкальной школы, но «их есть у меня…». На 12 детсадовских групп я оказалась одна «музыкантша». У нас с маленьким сыном началась новая жизнь, на работе с 8 утра до 8 вечера.

В 1991-м в наш Южный военгородок прибыл авиаполк, выведенный из Германии. Он привез с собой первые видики, невиданные в Союзе бытовую технику с мебелью. Жили побогаче многих обитателей городка,  не скрывая этого, чем вызывали шквал раздражения местных. Начались нападения на военных. 

Однажды наши летчики, отмечавшие день рождения своего замкомэска на берегу речки Аягузки, повздорили с компанией казахских парней, куривших анашу. Итог был трагичным. Кто-то из местных всадил нож в сердце именинника. Вся эскадрилья поднялась в небо, чтобы проводить борт с гробом любимого командира до разрешенных границ воздушного пространства…

Решение

Меж тем в офицерскую среду усиленно вкручивалась идея: Казахстану нужна кадровая помощь России на время формирования национальной армии. Одни, радуясь повышению, принимали новые высокие должности в гарнизонах Урджара или Сары-Озека. Другие, среди которых была и наша семья, искали для себя место в России. Не потому, что были против дружбы народов. А потому, что мужья наши давали присягу на верность Родине и ее народу.

Уехать, как выяснилось, не так-то просто. Даже счастливчикам, для которых нашлась офицерская должность в одной из частей России. Вопрос: как перевозить вещи? Наши сослуживцы дежурили на контейнерной станции, но каждый день слышали одно и то же: «Контейнеров нет и не будет». 

В то время то тут, то там в нашем Южном городке полыхали костры. Летчики выносили во двор всё, что не могли увезти с собой домой,  обливали керосином и поджигали. Видики, мебель, бытовую технику...

Отъезд

Зимой 1993 года из Москвы пришел запрос о переводе мужа в распоряжение главного штаба РВСН. «Повезло!» – говорили нам сослуживцы. Еще и потому, что между Аягузом и Алейском всего 700 километров. Это значит,  вещи можно будет перевезти обычным грузовиком, договорившись с водителем. Наши дома к тому времени превратились уже в обледеневшие бетонные коробки без отопления, электроэнергии и газа. На семейном совете было решено, что первой уезжаю в Барнаул к родителям я, спасаю сына. Андрей остается, чтобы сдать должность и отправить вещи. Под честное слово, что до весны он будет дома. На деле все оказалось не так быстро, долго пришлось ждать расчета за службу в Казахстане, и он весь ушел на оплату доставки в Россию домашних вещей. И всё же! 28 февраля 1993 года в 23 часа 55 минут старлей Попов пересек границу России.

Алейск

В армии 90-х, как и по всей стране, не платили зарплаты. К тому же не было у военных огородов и ЛПХ, за счет которых выживали многие гражданские семьи. Первое время жителей военного городка, бравших продукты «под зарплату», продавцы окрестных магазинов записывали в особую тетрадочку. Потом перестали отпускать в долг. Из живых денег были только детские крошечные пособия, около 70 деноминированных рублей на чадушко. Притом что порция мороженого стоила 35…

Время от времени нам перепадали офицерские пайки, в которых немного тушенки, перемороженный минтай, серые, расползающиеся в клейстер макароны, рис с жучками… Одно из самых ярких детских воспоминаний моих уже взрослых сыновей – хлеб, который пекли в солдатской пекарне. По распоряжению комдива выдавали по буханке на свидетельство о рождении ребенка. И после обеда вереницы детей тянулись на КПП дивизии. Дежурные знали каждого и пропускали. Мой старшенький возвращался с обкусанной наполовину булкой. И каждый раз наши мужья, офицеры дежурных сил РВСН, сидевшие на «красной кнопке», возвращаясь со смены домой, натыкались на сотни тревожных женских глаз: «Ну что, снова пусто?» 

А я писала свои первые статьи в газету «Алейск. Обозрение» и занималась музыкой с детьми в детском саду и Доме культуры Российской армии, где две мои подруги работали худруками детских студий. Мы готовили юных артистов к концертам, «разводили» номера. Запомнился один из самых ярких – «Аллилуйя любви» Рыбникова. Наши маленькие ангелы-хранители выходили на сцену с огоньками в руках и пели самозабвенно: «Мы забыли, бранясь и пируя, для чего мы на Землю попали…» Меж тем в высоких властных эшелонах судьба нашей дивизии уже была решена. В 2001-м мужчины простились с ее боевым знаменем. Кто-то уволился, кто-то уехал служить дальше.

А мы с девчонками-офицершами часто вспоминаем в соцсетях, как ни странно, именно эти самые трудные годы с теплотой. Годы молодости, маленьких детей и верных друзей, таких, которых с тех пор ни у кого из нас не было, да и, наверное, уже не будет.