Почему инсталляции не приживаются в музеях и галереях Алтайского края

В Барнауле завершилась традиционная осенняя выставка молодых художников «Собрание-8», включавшая помимо большой экспозиции в галерее «Республика ИЗО» еще ряд событий. Одним из них стала лекция культуролога Лидии Рыжовой «История инсталляции».

Рыжова поведала об эволюции этой формы искусства, представляющей собой пространственную композицию, созданную из готовых материалов и форм, ответила на вопросы слушателей. А потом рассказала корреспондентам «АП», почему инсталляции не приживаются в музеях и галереях нашего региона.

Кстати, в этой экспозиции была представлена ее собственная работа – инсталляция La Vanitas, этакий сползающий со стены на пол «ковер» из сотен ритуальных цветов – тех самых, которые приносят на могилу. Для зрителей, которые были готовы переосмыслить этот предмет и сделать селфи для соцсетей, автор изготовила симпатичный веночек синтетической расцветки.

Обстоятельства влияют

Прежде чем перейти к собственно инсталляции, Лидия Рыжова напомнила об одном из самых скандальных произведений искусства ХХ века – «Фонтане» француза Марселя Дюшана, представлявшем собой обычный писсуар из магазина, принесенный на молодежную выставку в Нью-Йорке 1917 года и подписанный псевдонимом художника.

– Очень странное ощущение: в этом месте, похожем на храм, оказывается мужской туалет, прямо в выставочном зале! И эта неуместность вскрывает всю суть современного объектного искусства: обстоятельства влияют на предмет. Если любую картину вокруг нас вы увидите продающейся у ЦУМа, у вас к ней будет одно отношение. А если вы ее повесите в Художественном музее Алтайского края на главную стеночку и поставите ограждение, как изменится ваше отношение к этой работе? Лично у меня – радикально. Дюшан показал, что художник, его подпись, участие предмета в выставке и создают произведение искусства. Что оно не является произведением само по себе.

Важнейшими моментами в эволюции инсталляции стали, по словам Рыжовой, работа Джозефа Кошута «Один и три стула» 1965 года (работа выглядела как стул, фотография этого стула и копия словарной статьи «стул») и выставка 1969 года «Когда отношения становятся формой» – первый случай в истории человечества, когда экспозицию создавал куратор. Одним из самых известных авторов является русский художник Илья Кабаков, еще в советское время в своих «тотальных инсталляциях» начавший осмыслять тяжкий коммунальный опыт соотечественников. Рассказала Лидия Рыжова и о тех инсталляциях, которые в свое время создавались в Барнауле, а закончила лекцию видеосюжетом о работе исландца Олафура Элиассона, создававшего грандиозные инсталляции из света в крупнейшем выставочном пространстве мира – Турбинном зале лондонской галереи «Тейт».

– Олафур Элиассон сделал инсталляцию-пейзаж. Потолок был полностью зеркальный, это увеличило и без того грандиозно высокое помещение. И вы видите в нем иллюзию солнца, а невероятное количество климатических станций вокруг зрителей формируют температуру и влажность идеального летнего вечера, когда так хорошо и легко дышится, – отметила Лидия Рыжова.

Сложно и бессмысленно

Гостей лекции заинтересовало, как распознать в работах художественное высказывание, где пролегает граница искусства и является ли инсталляцией виртуальная реальность. А мы не могли не расспросить Лидию о ее собственной работе из ритуальных цветов и в целом о судьбе этой формы искусства в Барнауле.

– Четыре года назад я увидела, что эти цветы на китайском рынке очень дешевые, – рассказывает автор. – Уже тогда я поняла, что в них есть нечто двоякое: с одной стороны, гламурная пестрая красота, с другой – траур, страх, трагедия. Но так или иначе во всех нас живет эта сорочья любовь к пестрому, к блесткам и стразам, даже если мы такое и не носим. И мне показалось интересным проявить эту двойственность.

Окончательное решение было принято после лекции о мексиканской художнице Фриде Кало – на многих автопортретах она запечатлела себя в цветочном венке, который может символизировать и любовь, и смерть. За месяц до открытия выставки «Собрание» Лидия начала закупать материалы, составив таблицы цветов, чтобы работа получилась максимально пестрой. Потом были четыре дня монтажа, с которым помогал муж – искусствовед Александр Рыжов.

– Некоторые цветы сборные, например в лилию надо вставить тычинку. Еще был вопрос, как разместить это на стене. Я решила приколоть их к ткани, а куратор выставки Вадим Климов ограничил это пространство, в которое люди входили, делали селфи, примеряли веночек, – продолжает Лидия Рыжова.

– Почему мы так редко видим инсталляции в Барнауле?

– Это сложно и бессмысленно. На создание стоящей работы уходит много лет, а потом непонятно, что с ней делать. На конкурс ее не отправить и никому не продать. Ты потратишь на нее кучу денег и сил, а потом, скорее всего, просто выкинешь, потому что тебе ее даже хранить негде.

– А как происходит в мировой практике?

– На инсталляции часто продают билеты, музей и художник могут на этом заработать. Некоторые зарубежные музеи создали отделы хранения инсталляций и покупали их. Этим занимается и наша Новая Третьяковка. Большой вопрос – хранение. Например, как хранить объемную бумагу? За рубежом разные материалы сейчас консервируются и хранятся в разобранном состоянии и есть инструкции, как потом собрать инсталляцию заново. Но в нашем случае это невозможно даже чисто законодательно.

– То есть даже если бы музей захотел купить вашу вещь…

– …он бы просто не знал, что с ней делать. Но сейчас есть попытки решить эти вопросы в юридическом плане.