Новый алтайский след найден в творчестве Аделаиды Котовщиковой

Об алтайском следе в творчестве Аделаиды Котовщиковой уже писала наша газета («АП» от 20 марта с. г.). И вот новая находка…

То, что Аделаида Котовщикова – детский писатель, факт общеизвестный. Но «взрослые» произведения в ее творческой биографии тоже имелись – об этом я узнала из архивного документа 1943 года. Увы, довоенные сочинения оказалось весьма сложно найти. Параллельно с этим поиском я перечитывала все книги Котовщиковой, которые удалось обнаружить в Интернете и библиотеках: «малышовые», для школьников всех возрастов. И случилось неожиданное-долгожданное «вдруг»…

Я нашла книгу, издания которой, увы, не дождалась Аделаида Александровна. Книга эта оказалась вовсе не детской. И главное – повесть, открывающая сборник «Старинные часы», рассказывает об алтайском периоде жизни Котовщиковой!

Называется она просто – «Даша и дети».

Радость узнавания

Начинается повесть с того, что пожилая женщина, слыша музыку, звучащую в честь 40-летия Победы, вспоминает войну. Страшный первый блокадный год, эвакуацию, жизнь на Алтае и возвращение в родной Ленинград…

Пересказывать литературное произведение – занятие неблагодарное. Надеюсь, вы когда-нибудь прочитаете повесть Котовщиковой сами. Сейчас же мы поговорим об алтайской части ее творения.

Три места на Алтае связаны с судьбой писательницы – Бийск, Старая Барда (ныне Красногорское) и Барнаул. Это если не считать сел и деревень, в которых она побывала в качестве корреспондента «Алтайской правды». Поездила же журналист Котовщикова по краю в военные годы немало. Замечу, о Бийске она вспоминала в книге «В большой семье», но в повести «Даша и дети» упоминания о нем нет…

Итак, в эвакуации Даша с детьми, Верочкой и Сашей, оказалась в алтайской деревне. И если детей в книге зовут иначе, чем их прообразы, то имя главной героини легко объяснить: она – Даша, а Аделаиду Александровну родные и близкие всегда звали Адюшей.

Персонажей описанного в книге бардинского периода жизни Котовщиковой, как я ни старалась, до сих пор найти не смогла. И пусть даже они могут быть образами собирательными, но настолько замечательно их выписала Котовщикова, что не узнать черты своих родных в героях повести – я уверена – их потомки не смогут. Посудите сами… Вот один из моих любимых эпизодов повести:

«Еще осенней хмарью Дашу повадился навещать по вечерам Павел Яковлевич Трошин. Высокий, костлявый старикан, весь тонкий, с длинной, жилистой шеей, с козлиной редкой и серой бороденкой, с голубыми водянистыми глазами, мечтательно устремленными ввысь, он смахивал на обтрепанного Дон Кихота…

Поздоровавшись, Трошин садился за стол, чинно укладывал на столешницу заскорузлые, узловатые кисти рук и говорил:

– По предварительному рассуждению, скоро начнут преобладать сильные холода зимней поры года. – Или что-нибудь в этом роде.

Он обожал речи выспренние и туманные. Эти свои словеса он произносил неторопливо и со вкусом, и выражение лица делалось у него при этом меланхолически-раздумчивое, а взоры устремлялись в пространство и вверх. И всегда он пребывал в некотором философическом волнении, в легкой неясной тревоге, как бы в ожидании чего-то необыкновенного.

А старуха была у него, наоборот, громадная, грузная, непробиваемо спокойная, возвышалась неколебимо, как утес.

Зайдя зачем-то к Трошиным и впервые увидев их вместе, Даша с трудом удержалась от смеха: уж больно непохожи, противоположны даже.

В момент Дашиного появления Трошин за что-то кричал на свою жену тонким, петушиным голосом. Шум в избе стоял какофонический: одновременно с Трошиным почему-то орал дурным голосом кот. С полнейшей невозмутимостью Трошиха, стоя у стола, чистила картошку.

Внезапно Трошин оборвал свой крик и сказал негромко, но явственно и совершенно спокойно:

– Ты, баба, с кота-то все же сойди!

Даша глянула и не удержалась – прыснула. Батюшки! Валенком своим, величиной с полугодовалого щенка, Трошиха и в самом деле стояла на хвосте у кота. Она сдвинула ногу, ругнулась басом:

– Разъязви тя!

Шипя от злости, кот метнулся под лавку.

– Здравствуйте! – сказала Даша».

Полагаю, потомки смогли бы узнать еще одну семью. Ту, в доме которой во время эвакуации жила Адюша – Даша с детьми. Тем паче, что они были первыми ленинградцами, появившимися в войну в селе.

«Анна Пантелеевна Черникова, мать двоих сыновей, Петьки и Федьки, пятнадцати и четырнадцати лет, – была женщина приземистая, верткая…»

А вот какими были ее сыновья: «...оба долговязые, худые, вихрастые, на мать даже отдаленно непохожи, видно, в отца удались, работали, как взрослые, на самых тяжелых мужицких работах».

Но если потомки не узнают своих родных по описанию внешности и характеров, то наверняка кто-то в Красногорском вспомнит рассказы о ленинградцах. Например, о том, как мчал Трошин их на «богопротивной» коняге Егорке от стаи волков…

Забывалось масштабное…

Другие же жители края могут хранить семейные предания о приезде в их район маленькой хрупкой женщины, ленинградки, корреспондента «Алтайки». Я же, читая в повести страницы о жизни редакции «АП», узнавала: а вот этот образ списан сразу с двух наших – с Чиликина и Шестакова… а эта героиня – именно такая, какой я представляла себе Софью Крючкову… а вот типографские вдовы…

Котовщикова в своей повести не раз удивлялась капризам памяти: забывались события масштабные, помнились же на первый взгляд вовсе незначительные. Но только на первый взгляд.

Вот, например, командует в детсаду сыну Даши мальчонка: мол, младшая группа поела, идем скорее чашки облизывать! Или видит в командировке журналистка красную лису на белом снегу: ходит та безбоязненно, потому что «охотнички на войне бьются». А вот что еще запомнилось героине повести: в одной из командировок показала ей молодая колхозница письма мужа с фронта. «Моя кочующая стайка!» – таким обращением начиналось каждое. Но колхознице ль писал муж, или так обращался во фронтовом треугольнике к своей семье муж Адюши?..

Котовщикова всегда помнила об Алтае – это понятно из ее произведений. Даже из тех, в которых она не писала об эвакуации, не изображала алтайских реалий прямо. Вдруг всплывает в книге слово – наше, родное, сибирское… Как я полагаю, и одну из главных тем своих, тему детского дома, Адюша тоже нашла на Алтае.

«Берегите детей, которым удалось родиться!» – устами Даши говорит нам писательница, пережившая кошмар войны, блокады, эвакуации. Потому что нет детей чужих, все дети наши. Эту мысль подтверждают и рассказы из найденного мной сборника. У первого из них говорящее название – «Нельзя иначе».

Полагаю, многие в нашем крае теперь откроют для себя Котовщикову: проект, посвященный ее творчеству (НКО «Ракурс-Алтай» и краевой детской библиотеки), получил президентский грант. И я знаю, кто уже задумался о новом проекте. Посвящен он будет именно алтайскому следу в судьбе писательницы. Ведь его так часто можно найти в ее литературных произведениях. А на Алтае наверняка живут потомки героев ее газетных очерков… И одним из главных пунктов гранта будет, конечно, издание замечательной книги о Даше – Адюше. Ведь ее сейчас так трудно найти: моему сыну удалось разыскать ее лишь у питерских букинистов, потому что издавалась она еще в Ленинграде.