«Редкого терпения люди…»

О, Боже, Всевышний!
Тобою наказан,
Тобою свободы лишён.
А злыми людями был признан:
«виновен»,
В Сибирь за неправду суждён…
Так напела эту грустную песню-крик души в 1995-м Маланья Ефремовна Дегтярева, жена несправедливо обвинённого и осуждённого на каторгу. Ей тогда было девяносто три года, а без мужа она осталась в 1933-м, в тридцать лет, с тремя детьми на руках… После этой песни дочь Маланьи Ефремовны Анна тихонько добавила: «Они только двое в деревне фамилию-то сменили, когда мужиков загребли – мать да Мария Сергеевна…». Имела она в виду жену Макара Шукшина.

Сохранились воспоминания двоюродной сестры Макара, Анны Михайловны Шукшиной – они записаны на видео.

- А Макар учился-то, однако, два или три года. Он на два года меня старше, – рассказывала она. – Господи! Сколь он пожил… 1933 год подошёл, и всё…

Анна Михайловна при этом хлопнула в ладоши, показывая это самое «всё». Лицо женщины, хлебнувшей горького, стало совсем строгим, и – как будто всё только вчера было – прошлое пронеслось перед мысленным взором кадрами из страшного фильма.

- Как попёрли!!! Господи! Молодых! И мало-мало какие жили. И какие не жили… Макару двадцать один, что ли, был, двадцать ли?

Вместе с Макаром, «в одной партии», как выразилась Анна Михайловна, забрали её отца Михаила Павловича, родного дядю Макара. Той же ночью был арестован Игнатий Павлович Шукшин, ещё один дядя Макара. Все Шукшины подлежали аресту, под корень рубили, безжалостно…

«Мать моя вышла за него «убёгом». Собрала в узелок рубашонки, какие были, платьишки – и айда! Ночью увёз на санях. А потом – ничего: сыграли свадьбу, всё честь по чести. Просто мамины родители хотели немного покуражиться – не отдавали девку…» – писал В.М.Шукшин о союзе родителей.

На вопрос, помнит ли Анна Михайловна свадьбу Макара и Марии, отвечала:

- Макар женился рано. Дружили они. Маня-то бойкая была, мордовская девчонка. (Мордва – так называлась улица в Сростках. – Прим. авт.). Вечёрку я помню, это до свадьбы…

У них комната больша-а-я была, дом-то крестовой, комнат много. Однако, человек восемнадцать там жили, все в одним дому…

Помнила Анна Михайловна, кто из гостей где сидел за столом на вечерке.

- А мы на галёрке, мелочь-то. Так почему-то говорили: «галёрка». А посреди избы кружаются, «Метелицу» ходили. Парни приглашённые, товарищи, не кто попало…. Как сейчас вижу…. Сфотографировать бы, – сокрушалась она. – Ну ведь тогда то ли денег не было, а может, и фотографа.

Сожалел об этом и В. Шукшин: «Фотографии его (отца) ни одной не осталось – не фотографировали».

«Сростинское дело»

Из акта от 28 апреля 1933 года: «… сего числа, в 12.30 ночи, совместно с оперативным составом… всего 37 человек, на основании решения тройки ОГПУ по Западно-Сибирскому краю от 21 апреля с.г., протокол №381, по следделу Барнаульского оперсектора ОГПУ – «Вредительство в сельском хозяйстве», расстреляли следующих осуждённых …».

Из соседнего села Быстрянка четырнадцать человек приговорили к смертной казни. Из Сросток высшую меру получили 39 человек – все по 58-й статье! Под номером 128 значился Шукшин Макар Леонтьевич.

Эти уникальные и вместе с тем скорбные страницы многих коротких жизней, в том числе и жизни отца Шукшина, написаны покойным В.Ф.Гришаевым в 1989 году в его книге «Шукшин. Сростки. Пикет».

Первый допрос, как правило, проводили до ареста. 16 марта 1933 года пришел черед Макара: «… Год рождения – 1912, малограмотный, беспартийный, машинист на молотяге; жена – Мария Сергеевна – 21 год, дети: Василий – 3 года, Наталья – 1 год. Отец – Леонтий Павлович с матерью – в колхозе «Пламя коммунизма», сестра Анна, 16 лет, – там же, брат Пётр – в Красной армии, брат Андрей, 12 лет, учится. Хозяйство кулацкое: посева было 14 га, 3 лошади, 2 коровы, дом с пристройками. В 1929 году отделился от отца. В настоящее время имеет дом, корову».

А вот в справке из сельсовета от 26 марта 1933 года и в справке, выданной правлением колхоза почти в то же время, Макар назван сыном середняка и отмечено, что к работе относился «удовлетворительно». (Эти документы, по исследованиям В.Ф.Гришаева, хранятся в архивах края).

Читаем показания Макара Шукшина на первом допросе: «Я состою в колхозе «Пламя коммунизма» с 1929 года. Из колхоза не выходил. Работал, что заставят. 13 февраля 1933 года был поставлен на молотилку машинистом. Во время моей работы имело место, что колос шёл в солому. Я остановил машину, запретил пускать барабан для молотьбы… В мякину зерно я не гнал. Возможно, в отсутствие меня кто-нибудь и турнул зерно в мякину, за всех ручаться не могу. Барабан в машине я не ломал…» Родная сестра Макара Анна Леонтьевна вспоминала, что после допроса брат пришёл к ним, заплакал и сказал: «Всё, сестричка, заарестуют меня…»

В ночь с 24 на 25 марта в Сростках был арестован тридцать один человек, в том числе Макар Леонтьевич. Подлежал аресту и отец, Леонтий Павлович. Не забрали только потому, что был он тяжело болен, не мог встать с постели. А потом, видимо, забыли.

«Характеристики» на арестованных писал председатель сельсовета Алексей Тихонович Баранов. Через много лет он каялся и давал показания: «Я был молод и, боясь быть репрессированным, писал, что прикажут». Например, о Макаре Шукшине: «За время пребывания в колхозе относился вредительски к колхозному имуществу, злоумышленно загребал хлеб в мякину, портил машины и совершал ряд других вредительских действий, направленных на срыв колхозного хозяйства».

В «Самых первых воспоминаниях» Василий Шукшин напишет: «Я родился в 1929 году. Уже колхозы были. Отец с матерью были колхозниками. В 1933 году отца «взяли». Сказали: «Хотел, сволочь такая, восстание подымать!» Ещё многих «взяли» из деревни. Больше мы их никогда не видели… Так стали мы жить. Голоду натерпелись и холоду…»

Ещё одно воспоминание сына со слов матери: «На другой день после ареста отца в дом пришли двое с оружием и скомандовали: «Вытряхивайтесь!» Мама наотрез отказалась «вытряхиваться». Один вынул из кармана наган и опять сказал, чтобы мы «вытряхивались». Тогда мама взяла в руки безмен и стала на пороге. И сказала: «Иди, иди. Как дам безменом по башке, куда твой наган денется». И не пустила – ушли. А мама потом говорила: «Я знала, что он не станет стрелять. Что он, дурак, что ли?»

Наталья Макаровна в 1999 году для книги «Надеюсь и верую» об этом страшном времени написала: «Мне запомнилась наша избушка, в которой мы жили, и почему-то старый мешок, куда были уложены нехитрые пожитки. Сверху в этом мешке всегда лежала чугуночка… Помню, сварит мама затируху, выложит в чашку, а чугуночку вымоет и снова уложит в мешок, который всегда стоял у двери. Жили в страхе и всегда были готовы к ночному стуку и к слову «собирайтесь».

Со слов родных

Вернемся к воспоминаниям Анны Михайловны Шукшиной.

- Я Макара помню, – рассказывала она. – Макар в отца ростом. Дядя Левон длинный был… Макарка – высокий, чубастый.

Братья Шукшины дружно жили между собой, роднились, помогали друг другу. Дети тоже вместе росли. Потому Анна Михайловна многие моменты из детства и юности хорошо запомнила. Например, как ежегодно на Пасху ходили «всей компанией яйца собирать».

- Раз пришли к нам. Мама нас всех за стол зовет: садитесь чай пить. А Макар стесняется. «Макарка, садись!» Петька, тот сразу за стол садился, а Макар – пока не позовут. Стеснительный был шибко… Василий Макарович тоже тихо говорил почему-то, в отца, – уверенно заключает Анна Михайловна. – Он такой скромный. Похожий часть на Поповых, часть – на отца. А вот говорил он… больше отцов разговор. Макарка тихо говорил, не рявкал. Это я хорошо помню…

Сходство детей, Васи и Тали, с отцом, видимо, было. Это, вероятно, замечала и Мария Сергеевна, когда говорила своей внучке Наде (дочери Натальи Макаровны): «Ну прям вылитый Макар!»

Василий Макарович, со слов родственников и матери, напишет: «Рассказывают, это был огромный мужик, спокойный, красивый… Насчёт красоты – трудно сказать. У нас красивыми называют здоровых, круглолицых – «ряшка – во!». Наверно, он был действительно очень здоровый: его почему-то называли двухсердечным…»

Не только красотой Бог наделил семью Шукшиных, а и трудолюбием огромным. Хороший дом и достаток в крестьянской жизни даются постоянным трудом и умом. «Труд, труд и раздумья, и борьба, и надежда. Вот удел человеческий. Везде». Эти слова Василия Шукшина относятся в первую очередь к его близким родственникам. Анна Михайловна, вспоминая о своём отце, говорила: «У нас тятя в страду стоя спал, у косяка». Чтобы не уснуть крепко и не проспать зарю...

Трудолюбие Шукшиных подчёркивали многие родственники и знавшие их односельчане. Написал об этом и В.Шукшин: «Работать отец умел и любил. По-моему, он только этим и жил – работой. Уезжал на пашню и жил там неделями безвыездно».

А эти думы пришли в голову В.Шукшина однажды в самолёте, по пути на Алтай: «Я смотрю вниз и думаю уже о том, как наши предки шли вот по этим местам. Шли годами, останавливались зимовать, выходили замуж по дороге, рожали. До чего упорный был народ! Ну, вот ведь она, земля, останавливайся, руби избу, паши. Нет, шли дальше и дальше, пока в океан не упёрлись, тогда остановились. А ведь это не кубанские степи и не Крым, это Сибирь-матушка, она «шуток не понимает»…

Как они по два-три года добирались до мест своих поселений! Впрочем, наверно, это становилось образом жизни – в пути.

У меня отец – Макар; я где-то прочитал, что Макар – это «путевой»…»

Отец Шукшина, по воспоминаниям матери, был на редкость неразговорчивый – мог молчать целыми днями. И неласковый был… «А я почему-то любил его», – писал Василий Макарович.

Когда арестовали Макара Шукшина, Мария Сергеевна поехала в Барнаул. Добиралась в каких-то товарных вагонах двое суток.

«Пошли в тюрьму, – вспоминал с ее слов Василий Макарович. – Передачу приняли.

- Мне её надо было сразу уж всю отдать, а я на два раза разделила, думаю: пусть знает, что я ещё здесь, всё, может, легче будет, – рассказывает мать. – А пришли на другой день – не берут. Нет, говорят, такого.

Потом они пошли к какому-то главному начальнику. Сидит, говорит, такой седой, усталый, вроде добрый. Посмотрел в книгу и спрашивает:

- Дети есть?

- Есть. Двое.

- Не жди его, устраивай как-нибудь свою жизнь. У него высшая мера наказания….

В чём обвинили отца, я так и не знаю. Одни говорят: вредительство в колхозе, другие – что будто он подговаривал мужиков поднять восстание против советской власти.

Как бы там ни было, не стало у нас отца».

«Каменны стены разбили мне счастье… »

В.Шукшин не узнал всей правды об отце, а нам стало известно о «сростинском деле», сфабрикованном ОГПУ, только спустя долгие годы – в 1989-м, благодаря подвижническому труду писателя-краеведа В.Ф.Гришаева.

Заставили «признаться» во всех грехах Макара Шукшина менее чем через месяц после ареста: «Я, Шукшин Макар, решил полностью и чистосердечно признаться. Признаю себя виновным в том, что состоял в контрреволюционной повстанческой организации в колхозе «Пламя коммунизма».

Далее следует подробный отчёт о проделанной работе «по подрывной и вредительской деятельности этой организации». В конце «признания» читаем: «Я, Шукшин Макар, будучи машинистом, уже в 1933 году при молотьбе хлеба, по указанию Малявского (Малявский Е.Д. – комсомолец, агроном Сростинской МТС, под руководством которого якобы готовилось восстание против советской власти. – Прим. авт.), в течение 15 дней загонял зерно в мякину, а колосья с зёрнами – в солому. Таким образом, в своей подрывной работе наша контрреволюционная ячейка достигла значительных результатов…»

Показания заканчиваются словами: «Извиняюсь перед всей советской властью за то, что по малограмотности я послушал Малявского».

Ещё более тяжкое «признание-обвинение» сделал Макар Шукшин после окончания следствия. Зачем это было надо? Кому? Понятно –чекистам, для пущей убедительности: «Основными задачами нашей контрреволюционной ячейки, по установке Малявского, было проведение подготовительной работы к восстанию и свержению советской власти – это главная и основная задача. Организатором и руководителем ячейки был я, Шукшин Макар…» Как выбивались такие «признания», известно: ломались и «двухсердечные», «редкого терпения люди»…

Всю жизнь хранил сын в своей памяти скупые воспоминания об отце.

«Помню – точно это было во сне – бежал за жнейкой по пыльной улице и просил его:

- Тять, прокати! Тять!

Ещё помню: он лежал на кровати – прилёг, а я разбежался от лавки и прыгнул ему на грудь. А он сказал:

- О, как ты умеешь!»

Это строки из неопубликованной главы «Отец», написанной, по всей вероятности, к роману «Любавины» в 1959 году.

В киноповести «Печки-лавочки» и в одноимённом фильме, снятом в 1971-1972 годах, Шукшин говорит: «Я вот отца-то почти не помню, а вот помню, как он меня маленького в Берёзовку возил. Вот ведь что запомнилось! Ведь тоже, небось, и ласкал, и конфетку когда привозил – а вот ничего не запомнил, а запомнил, как возил с собой на коне в Берёзовку…»

Вполне возможно, что этот эпизод, запомнившийся ребёнку, связан не с отцом, а с отчимом. Но в нём столько тоски и ожидания отцовской ласки, которой были лишены мальчишки и девчонки, осиротевшие в одночасье, за одну ночь чёрного 1933-го…

С самого раннего детства слышали они от матерей и сами пели не то песни, не то стоны. Кто, глядя на снимки родных, а кто, не имея даже фотографий! Не помнили лица своего отца и дети Макара Шукшина, только в своём воображении рисовали портреты дорогого человека по воспоминаниям родственников. «Я пытаюсь по рассказам восстановить его характер и не могу – очень противоречивый характер. А может, не было ещё никакого характера – он был совсем молодой, когда его «взяли»…- так напишет сын-писатель о своём невинно убиенном отце…

Нет фотографии Макара и в «сростинском деле», которое хранится в краевом архиве. В музее-заповеднике В.М.Шукшина имеются два графических портрета – художник Ф.И. Клиндухов написал их по воспоминаниям родственников. Есть предположение, что Макар может быть на фотографии трактористов 30-х годов. Кто поможет открыть тайну? Хочется надеяться, что это случится, несмотря на давность лет. Дорогие читатели, может быть, у кого-то из вас в семье тоже хранится такой снимок и вы расскажете о ком-то из изображенных на нем…

Галина УЛЬЯНОВА