Может ли лес сам противостоять огню?

Заслуженный лесовод РФ директор ООО «Лес Сервис» Владимир Черных с коллегами и учеными пытается разгадать тайну парадоксов пожароустойчивости ленточных боров Кулундинской степи.

Про то, что Владимир Александрович занимается не только производством, но и наукой, наслышан был давно. В 2004 году он защитил кандидатскую диссертацию. Вслед за этим ему было присвоено звание заслуженного лесовода. В новосибирском издательстве «Наука» вышли две монографии.

В той, что появилась в 2005 году, обобщены современные представления о пожароустойчивости лесов, даны рекомендации по ее повышению, обобщен опыт алтайских лесоводов в этом направлении. А в другой, датированной 2011 годом, исследованы закономерности возникновения пожаров в экстремальных климатических и погодных условиях в ленточных борах на юге Западной Сибири. Рассмотрены особенности локализации и ликвидации пожаров в условиях, аналогичных тем, которые сложились в сентябре 2010 года. Но научный поиск на этом не прекратился. Что же заставляет руководителя крупного предприятия быть не только на передней линии огня, но и пытаться заглянуть за горизонт?

От практики до науки – один шаг

- Владимир Александрович, в престижных сибирских вузах, таких, например, как НЭТИ, до перестройки был такой подход в работе с первокурсниками. Среди них сразу же выявлялись те, кто склонен к научной работе, и те, кто пойдет на производство. Но при этом те, кто шел на производство, несли туда вместе с дипломами и новые технологии. А как было у вас?

- Нет, в вузе у нас расклад был иной. Я шел в рамках программы, никакой научной работой не занимался. Считал себя практиком.

- У вас и до того было крупное предприятие, а год назад оно стало больше вдвое. Работы прибавилось. Однако вы продолжаете свои научные поиски. И это ведь не дань моде?

- Именно практика и заставляет заниматься наукой. Так получилось, что все наработки, которые мы сделали совместно с Красноярским институтом леса: и диссертация, и рекомендации по повышению пожароустойчивости ленточных боров, все они связаны с нашей землей. И что самое главное - все эти наработки применены у нас на практике.

- Владимир Александрович, но ведь есть у нас лесная наука. Она свое дело делает достаточно профессионально. И в то же время многие из практиков, руководителей ведут совместный поиск с научными центрами. Это что, желание побыстрее внедрить в производство результат научных разработок? Или, может быть, изнутри проблема видится иначе, острее чувствуется?

- Здесь два момента. Моя природная любознательность: интересуют многие темы, я никогда в свободную минуту не сижу без книжки, компьютера. Решил выяснить: почему у нас с 50-х годов и до середины 90-х не было пожаров? Ведь были же сухие годы и грозы были. А с 97-го года пошли такие пожары. В чем причина?

Я собрал данные по Ключевской и Волчихинской метеостанциям за двадцать лет, с 1980 до 2000 года, и данные по пожарам на территории нашего предприятия. Выделили среди них грозовые, попытались установить зависимость от природных факторов: температуры, количества осадков… Смотрели, есть ли привязанность грозовых пожаров к определенным местам… Ничего, никакой определенной зависимости не было выявлено. Мои научные руководители решили, что взяли малый срок и малый охват территории. Двадцать лет всего. И отложили этот вопрос.

Как лесу выжить в лесу?

- Параллельно стали решать, как сделать так, чтобы лес сам противостоял огню. А чем и как? Какими-то просеками, блоками. Вот сгорел кусок, а дальше огонь бы не пошел. В этом плане мы три года работали и кое-чего достигли. Все это вылилось в кандидатскую диссертацию. И как следствие, вышли рекомендации по повышению пожароустойчивости ленточных боров, которые были утверждены коллегией управления лесами и приняты на вооружение всеми лесхозами. В 2008 году мы провели краевое совещание по этой теме, показали все объекты, которые созданы были нами. Всем понравилось. Конечно, это требует серьезных затрат, но и эффект дает.

К 2011 году мы по той же методике опять провели исследования. Только взяли больший охват и во времени, и по территории. Данные брали по трем метеостанциям и четырем лесхозам. И опять ничего не нашли. И опять я не могу ответить на вопрос: почему раньше пожаров не было, а в более поздний период появились? Я начинал работать в 80-х годах в Ракитовском лесхозе. Там было 94 тысячи гектаров леса. И всего три пожарные машины. И все было под контролем. Мы сегодня по Ключевскому участку, например, на 89 тысячах гектаров имеем 17 машин и с трудом справляемся. А в 2010 году, когда пришел пожар из Казахстана, не справились. Почему?

- Парадокс?!

- Да, парадокс. Мы наработали богатейший опыт по тушению пожаров. Я помню, как в 80-х тушили. Это просто уму непостижимо. Не было опыта, никакой практики. Очертя голову бросались в огонь. Инженер приезжает - сразу за брандспойт и пошел поливать. Он не оценивает пожар, не делает разведку. Сейчас мы так не работаем: у нас разведка, вертолеты, мобильная связь, современная техника… А бороться с пожарами стало труднее. Вот, к примеру, в Лебяжинском лесхозе на гари сегодня работаем, вроде бы небольшой пожар был, всего тысяча гектаров сгорела, а мы с огнем двое суток боролись.

И я до сих пор ответа не нахожу.

- То есть вы продолжаете поиск?

- Да. Все статистические данные я отдал в Институт леса. Может, они там что-нибудь увидят. А здесь мы с ребятами посидели, на компьютере алгоритмы разработали, покрутили их, повертели, графики построили. Нет никакой зависимости.

- Но вы ведь уже что-то наработали. Дали конкретные рекомендации. Можно рассказать о них подробнее?

Лес третьего тысячелетия. Каким ему быть?

- Остановлюсь на основных направлениях. Первое – это создание лесных культур обособленными блоками. Даже неспециалист знает, что лесные культуры – это высокая полнота, низкоопущенная крона. И если туда заходит пожар, то бороться с ним практически невозможно. Техника туда зайти не может. Практика 1997 - 1998 годов показала: такие кварталы леса выгорали полностью. Поэтому решили мы создавать их как бы отдельными блоками. Причем в неправильном таком порядке, так, чтобы не было таких прямых длинных просек, разрывов, чтобы ветер там не гулял, как в аэродинамической трубе.

Это одна наработка. Другая заключается вот в чем. Рекомендации по лесовосстановлению в Западной Сибири говорят нам, что на гектаре надо высаживать 6,6 тысячи саженцев. Мы считаем, что это много. Те, кто писал эти рекомендации, думали иначе. По их мнению, чем жестче условия, тем больше должно быть саженцев. Но парадокс в том, что если деревья пропадают, то они пропадают не через одно, а целыми куртинами. А там, где не пропали, как была высокая полнота, так и осталась. Пожар, если доберется туда, все спалит дотла. Вот поэтому мы считаем, что 3,5-4 тысячи на гектар – это максимум.

Третья рекомендация – создание противопожарных заслонов, а не разрывов. Суть в чем? Есть десятиметровые просеки на границе, которые отделяют наш лес от казахстанского. Нам рекомендуют делать их в 50-100 метров шириной. Но ведь направление ветра меняется, и эти длинные многокилометровые разрывы становятся той же аэродинамической трубой. Приезжали студенты, замеряли скорость ветра. Оказалось, что она в три раза выше, чем в лесу под кронами деревьев! А если ураган?! Что тогда? Мы предлагаем на границе не делать такие просеки, а изредить этот участок до 0,5, вырезать и вывезти весь сухостой, весь подрост, поднять кроны на 2-2,5 метра и перепахать это пространство минполосами.

Ветер в таком заслоне уже не гуляет. Верховой пожар садится на землю и дальше не идет, потому что разрыв увеличивается до 300 метров. И вот тут-то можно уже предпринимать какие-то меры против огня. Вот так у нас и получилось в сентябре 2010 года в Бастане. Там буквально в 300 метрах от села остановили огонь. На Николаевку он вышел сплошным верховым фронтом. И мы ничего не смогли сделать. А возле Бастана создали противопожарный заслон. Огонь, наткнувшись на него, сел на землю и тремя языками поочередно стал пробиваться дальше. Мы сначала ликвидировали один язык, потом другой. Когда после пожара делали облёт, то увидели, что там, где прошел верховой пожар, сплошная черная полоса. А там, где заслон, лес еще какое-то время стоял зеленым массивом.

А еще четвертое направление – создание противопожарных пунктов. Их мы размещаем сегодня ближе к границе, у нас уже есть четыре. У каждого своя скважина, наблюдательная вышка, 10-кубовая емкость. Сюда выезжают пожарная машина, команда. Десять минут - и они готовы встретить огонь.

Но пока не удается внедрить противопожарные рубки. Мы теоретически их разработали, а на практике не получается. Здесь лесоустройство нас до конца не поняло. Не сделало то, чего мы хотели. Мы предлагаем убрать все лишние деревья, то есть провести комплексную рубку.

- А в чём причина?

- Излишняя бюрократия. Это изменение правил рубок. Все идет через Москву. Новосибирск нам разработал все планы. И никто менять их, на себя брать ответственность не хочет. А мы считаем, что это тоже дало бы свой эффект.

- Владимир Александрович, каким инструментарием пользуетесь вы во время своих исследований?

- Самым простым. Есть приборы для измерения скорости ветра, давления, точки росы. Есть компьютерные программы и программисты на предприятии, которые помогают в поиске. Институт леса помогает. Были у нас аспиранты. Они сделали пробные площадки для многолетних наблюдений, которые действуют до сих пор. На них измерялось количество напочвенных горючих материалов. Через десять лет здесь эти измерения будут повторены, и мы узнаем, сколько за это время лес накопил этого материала.

- А мировой опыт и мировая практика тоже берутся во внимание?

- Изучить пришлось и то, что наработали наука и практика в других регионах России и за рубежом. Это пригодилось при написании диссертации, выработке рекомендаций.

Заслоны – на сотни километров

- И, несмотря на это, при защите оппоненты вам задали немало вопросов. Отвечая на какой из них пришлось пустить в ход весь ваш арсенал фактов и аргументов, накопленных в результате исследований проблемы?

- В ходе защиты мне задали 51 вопрос. Ученые из Красноярска мне прямо заявили, мол, что вы тут нам рассказываете, у вас такое ничтожное количество напочвенных горючих материалов, что там может гореть? У нас в Красноярском крае в сто раз больше. «Да, это так, - говорю я, - но посмотрите структуру этого материала. Только три процента в нем составляет трава. А остальное - шишки, хвоя. Это же порох!» - «Ну да, ну да», - соглашаются. А когда показал статистику причин пожаров, все равно услышал: «Вы нас вводите в заблуждение, говорите, что 51 процент пожаров происходит по вине человека, чуть меньше (49) – от сухих гроз. Не может быть такого количества пожаров от гроз! Ну какие еще сухие грозы могут быть в Алтайском крае?» А у меня было нанесено на карту-схему более 2000 пожаров, из них около тысячи – грозовые.

- Сухие грозы - это что, особенность нашего климата?

- Да, особенность нашего резко континентального климата. Гроза пощелкала, и огонь запылал. А дождя нет. И эмчеэсникам я доказал, что такое явление в природе есть.

- А вот эти ваши наработки могут применяться в других странах, других регионах России?

- Вообще-то они начались еще в Нижегородской области. На них меня натолкнул профессор Валентин Фуряев. Мы под его руководством занимались этим параллельно и в Нижегородской области, и у нас в крае. Но нижегородцы дальше опытов не пошли, а мы у себя только заслонов 198 километров за эти годы сформировали. И сейчас на территории Михайловского участка, который год назад присоединили к нам, в следующем году создадим заслоны.

- Владимир Александрович, лес, который будет сам бороться с пожарами, – это лес будущего. И его надо еще вырастить. Вас не беспокоит, что вы пока не нашли ответов на главные вопросы?

- Поиск продолжается, он много дал интересных находок. Наши научные искания не лежат на полках, а используются в деле.