В селе Завьялово остался единственный «малолетний узник концлагерей»

Слова «последний» любой из нас на уровне подсознания старается избегать. Но как по-иному скажешь, если в селе Завьялово он единственным остался, человек из тех, кого принято называть малолетними узниками концлагерей.

«Лявониха»  

85-летний хозяин дома растягивает меха старого баяна, и от залихватской «Лявонихи» светлеет лицом жена его Мария, прикованная болезнью к постели.

– Ох и погуливанил он у меня, первый парень на деревне как никак, – женщина улыбается, вспомнив счастье свое – молодое, красивое, шебутное.

– Всяко было, – переглядывается с женой Николай Павлович. – Даже разбегались однажды, время на «перекур» брали, но она ж моя единственная, куды ж мне без яе.

Выходец из Гомельской области, он и сейчас русскую речь перемежает беларуской мовой. И фамилия его – Лемех – крепкого крестьянского рода, что хоть огнем жги, хоть автоматами расстреливай, а все равно выживет.  

Подобные истории всегда вызывают споры среди моих коллег. Стоит ли считать правдивыми воспоминания малыша? Может, реальность нужно умножать на детские страхи? Поверить и впрямь трудно в то, что такое могли творить люди с людьми. Но читаешь публицистику Адамовича, сверяешься с первоисточниками – все правда.

– Эх, детоньки, счастье ваше, что вот так запросто рассуждаете, – вздыхает Николай Лемех, отставив в сторону баян. – Вот если я чего напутаю, Мария поправит. Яна то усё пра мяне ведае. 

Сёстры Хатыни

Гомельскую область фашисты оккупировали уже летом 1941-го.

Лоевский район, село Синск, откуда родом Лемех, – это сплошные леса. Лучше не придумаешь для организации партизанского движения. «Лесные люди» не давали покоя немцам, уже считавшим белорусские земли своими. То мост взорвут, то колонну карателей расстреляют, то языка из-под носа у охраны уведут.

Фашисты казнили белорусов семьями по одному лишь подозрению в связях с партизанами. Однажды, незадолго до прихода Красной армии, сожгли 147 дворов. Ровно столько было в Синске, по данным переписи 1940 года. Стариков убили, а трудоспособных увезли в Германию.

К слову, в одной только Гомельской области было сожжено и уничтожено свыше 600 деревень, их теперь называют огненными сестрами Хатыни.

Судьба заменила Лемехам смерть на рабство. Степанида Явменовна и Павел Герасимович, обнимая детей, Валю, Петю и младшего Колюню,  отправились в товарняке – трудиться на благо рейха. Их старший сын Иван вот уже третий год воевал. 

– Даже не знаю, как концлагерь назывался. Все, что помню, – двухэтажные бараки среди сосен. Рядом была речка, а за ней – периметр с колючкой под током и охрана со злющими собаками. Родители, уходя на работу, нам строго наказывали: туда – ни ногой. Охрана убивала без предупреждения всех, кто пытался бежать. Люди пробовали, наверное, в надежде добраться до ближайшего Шверина и «раствориться» там.

Дорогой Николай Павлович, мы выяснили, как называлась обитель зла, в которой прошли два года вашего детства. Это концлагерь Веббелин. После войны на его месте немцы устроили мемориал жертвам принудительного труда.

Был в лагере свой штатгальтер, он распределял узников – кроме граждан СССР еще и поляков, и французов, и бельгийцев – местным фермерам в батраки. В таком сельхозкооперативе трудились Лемехи-старшие. Земля и здесь, на чужбине, спасла семью. «Русских», как «хозяева» называли всех выходцев из СССР, обыскивали не слишком строго, и везучим удавалось вынести с поля в кармане морковку или пару картофелин для детей. Лемехи жили на 1-м этаже барака, рядом с печкой, так что иногда даже получалось сварить добычу, а не грызть ее сырой. Не умерли с голоду, не замерзли, не были расстреляны – это ли не счастье?

Как детей «лечили»

Николай Павлович рассказывает, как в шесть лет стал донором поневоле:

– Мы же не понимали тогда, что с нами делают. Немцы, говорившие по-русски, объясняли так: «Великодушная Германия лечит вас за свой счет». Сколько за раз выкачивали крови из каждого ребенка, не знаю, но помню, что после такого «лечения» едва стоял на ногах, слабость была страшная и голова кружилась. «Доноров» кормили лучше, чем других узников. Давали манную кашу, чуток конфет и что-то похожее на холодец, в лагере это блюдо называли кейзе. То была не забота о нас. Еду давали, чтобы мы не сдохли раньше времени, чтобы как можно быстрее восстанавливали нужный объем крови, чтобы снова ее качать…

– Как часто у вас брали кровь, Николай Павлович?

– Раз в неделю или даже в две… Чаще не брали. Нечего было.

Однажды Коля чуть не погиб. Нарушив родительский запрет, пошел к речке в надежде наловить рыбы и наткнулся на охранника, сидящего на берегу с удочкой. Мальчик едва успел спрятаться в кустах. Тем временем в лагере прозвучал сигнал тревоги и нацист ушел, оставив удочку. Ну какой Мальчиш-Кибальчиш не воспользовался бы паузой, не насолил бы фашисту… Ребенок забросил удочку подальше в воду и остался, чтобы увидеть, как тот корячиться будет, доставая ее. Охранник вскоре вернулся и после тщетных попыток достать пропажу направился прямо к Колиному убежищу, видимо, в поисках подходящей палки. И тут нервы пацана не выдержали – вынырнул из кустов и запетлял, как заяц, между соснами, ожидая выстрела в спину. Но с немцем ему повезло – не стал тот стрелять в мальца.

Возвращение

Концлагерь освободили не советские войска – американцы. 2 мая 1945 года Коля проснулся от невообразимого крика на улице. Он вышел и удивился увиденному. Никто не гнал людей на работу, и все они на разных языках кричали одно слово – «победа».

Лемехи вместе с другими узниками сразу пошли в комендатуру союзников проситься домой. Но быстро не получилось. Шел огромный поток освобожденных пленных, и каждому нужно было выправить документы. До июля семья белорусов жила в имении того самого бюргера, на которого работала. Отъелись, отдохнули, побывали несколько раз вместе с американцами в соседнем Шверине на экскурсиях. Границу СССР пересекли в июле 1945-го, а там уже и старший сын Иван домой с фронта вернулся – живым и невредимым.     

Синск предстал перед ними пепелищем. Люди рыли землянки, закладывали новые дома. На строительство семья могла получить беспроцентный (до 50 тысяч рублей) государственный кредит. На подмогу прислали трактора – лес возить. Деревня быстро поднялась.

На Алтай!

В середине 50-х села и города Беларуси, как и других республик, были увешаны плакатами: «Все на целину!» Николай отправился на Алтай вслед за братом Петей и сестрой Валентиной, благо переселенцы пользовались правом бесплатного проезда и провоза нехитрых пожитков.

Так Лемехи оказались в Завьяловском районе, на станции Овечкино. Первым делом спросили, где здесь самое крепкое хозяйство. Им назвали: село Гилёвка, колхоз «Заря Алтая», председатель – Кузьма Емельянович Шмаргун.

Чуть позже, перебравшись в Завьялово, Николай высмотрел себе жену.

Мария Семёновна – «тутошняя», местная.

– Моя подруга, Валентина, меня с братом и познакомила. Он прицепщиком на плугах работал. Жили – горя не знали. Тогда в бригадах уже кормили хорошо. Мы в 1961 году поженились. Так что в этом году у нас юбилей. Говорят, 60 лет – это бриллиантовая свадьба, – подсчитывает хозяйка дома.

Были Мария и Николай Лемех помоложе – каждый год ездили в Белоруссию, навещали родню, возрожденный Синск. Но теперь только созваниваются. Из родни там один лишь брат двоюродный и остался…