«Я всегда импровизирую»

В Барнауле состоялся концерт всемирно известного и одного из самых востребованных пианистов современности Бориса Березовского. Исполнитель-виртуоз, обладатель первой премии конкурса им. Чайковского 1990 года выступил с симфоническим оркестром краевой филармонии под управлением Владимира Рылова. В программе значились два Вторых концерта для фортепиано с оркестром – Рахманинова и Чайковского, однако слушателей ожидали и некоторые сюрпризы. К слову, любители классической музыки и ценители высочайшего исполнительского мастерства приехали послушать Березовского буквально со всего края – из Бийска, Новоалтайска и Рубцовска.

В первом отделении играли суперпопулярный Второй концерт Рахманинова, после антракта – вторую и третью части Второго же концерта Чайковского. А перед Чайковским музыкант исполнил четыре фортепианные пьесы малоизвестного русского композитора Николая Метнера, современника и друга Рахманинова. Метнер создал жанр музыкальной сказки – небольшой интеллектуальной фортепианной пьесы повествовательного характера.

Собственно, сказки в русском стиле – причудливые, завораживающие, сложно устроенные – Березовский и исполнил. Зал внимал затаив дыхание. Сам пианист является последовательным популяризатором музыки Метнера, записал диск с его фортепианными пьесами, даже организовал Международный «Метнер-фестиваль», проходивший с 2006 года в разных городах России. Однако буквально до недавнего времени публика не очень-то вникала в метнеровскую музыку. Сейчас во многом благодаря настойчивости исполнителя, включавшего в программу каждого своего концерта несколько пьес Метнера, слушатели «распробовали» её.

«Это зависит еще и от качества игры. Метнер - сложный композитор, и мне, кажется, наконец удалось играть его убедительно. А когда он звучит убедительно, то производит действительно невероятное впечатление», – объясняет ситуацию пианист.

В завершение вечера на бис был повторен финал концерта Чайковского (причем не менее блестяще!) – но, кажется, даже этого публике было мало.

Перед выступлением Борис Вадимович пообщался с журналистами краевых СМИ и дал эксклюзивное интервью корреспондентам «АП». Известный своей открытостью исполнитель рассказал о неудачной попытке освоить гитару, похвалил провинциальную публику, наш «Стейнвей», оркестр и особенно дирижера Владимира Рылова.

– У нас было две очень большие и удачные репетиции. Не то чтобы это было необходимо, просто мы с удовольствием играли. Я первый раз сотрудничаю с Владимиром Рыловым и нахожусь под большим впечатлением от его мастерства, сценического и человеческого обаяния.

Кстати, выяснилось, что для оркестра Второй концерт Чайковского был дебютом – произведение исполняется не так уж часто, проигрывая в популярности Первому концерту. «Это сочинение – невероятный лирический дневник, – считает Владимир Рылов. – Чайковский в нем столько рассказывает и о себе, и о каждом из нас! Эта музыка напоминает, что в жизни существует высокое и прекрасное».

– Борис Вадимович, возвращаясь к программе, вы ведь очень часто на концертах играете именно Второй концерт Рахманинова. Чем это объясняется? – спрашиваю у музыканта.

– Это не только потрясающее произведение, но еще и очень популярное, поэтому мне его часто заказывают наряду с Третьим концертом Рахманинова.

– Идете на поводу у публики?

– Да, и с огромным удовольствием! (Смеется.)

– Кажется, вы тоже заставили публику пойти за вами и полюбить музыку Метнера. А что вас покорило в этом композиторе?

– У него совершенно потрясающие гармонии, феноменальная композиторская техника. То, как он соединял, например, три мелодии, подвластно немногим. И еще он изумительный стилист, который мог сочинять в стиле средневековой или фольклорной музыки. При этом в отличие то того же Стравинского (который брал готовую фольклорную музыкальную тему, немного менял гармонии, с иронией подтрунивал над ней) Метнер писал в этом стиле, ни разу не позаимствовав существующую тему! В сыгранной мною «Русской сказке» есть три абсолютно русские мелодии, придуманные им самим.

– В той музыке, которую вы исполняете много лет, вам удается находить нечто новое?

– Я в принципе импровизирую, и в классической музыке заложен этот момент. Ее можно сыграть настолько по-разному! Как в театре: одна и та же фраза в пьесе может пройти незамеченной или, например, рассмешить, это зависит от актерского мастерства. Но если текст сам по себе гениален, вопрос лишь в том, как его произнести. Знаете, есть люди, раз и навсегда нашедшие свою интонацию, но это не про меня. Никогда заранее не знаю, как на концерте сыграю эту мелодию, а вариантов – нескончаемое множество.

– Многие считают, что в классической музыке импровизировать можно в довольно жестких рамках.

– В свое время я много спорил на эту тему. Даже брал когда-то уроки у известного джазового пианиста и композитора Леонида Чижика. Он мне говорил: «Вы, классические музыканты, как трамваи, ездите по одним рельсам». Но, пройдя эту джазовую школу, я понял, что как раз там импровизации и нет! Джазовые музыканты так же заучивают свои пассажи, у них там есть тридцать разных гамм, всякие заготовки. На выступлениях они просто меняют местами эти «блоки». В классике же сам материал настолько хорош, что дает музыканту большую свободу.

А что касается моего увлечения джазом, я его играю очень плохо. Как профессиональный музыкант я прекрасно слышу это и немного завидую тем людям, которым это дано. Все-таки для этого нужно иметь особую предрасположенность, которой у меня нет.

– У вас есть свой проверенный путь постижения композиторского замысла?

– Есть понятие «обыгрывания». Я точно знаю, что чем дольше ты играешь, тем лучше это получается. К сожалению! Конечно, когда ты играешь произведение в первый раз, в чувстве новизны есть своя прелесть. Но потом часто понимаешь, что это было плохо.

– А когда становится ясно, что произведение можно уже выносить на суд публики?

– На суд публики можно выносить все и всегда (смеется). Главное – получать удовольствие от процесса. И даже когда случаются неудачные концерты, нужно относиться к этому спокойно.

– А бывало, что вы брались за произведение, но по каким-то причинам его откладывали?

– Такое было с очень сложными этюдами Дьёрдя Лигети (венгерский композитор-авангардист. – Прим. авт.). Сейчас появился замечательный молодой пианист Юрий Фаворин, он эти вещи играет за раз, и к тому же очень здорово! Может выучить буквально за несколько дней. А когда я взялся учить эти этюды, понял, что мне нужно на них два-три месяца, и пока оставил.

– Вас часто называют классическим представителем русской фортепианной школы. Она действительно существует или это скорее миф?

– Сложный вопрос, она вроде и существует, а, с другой стороны, в искусстве все так синтетично. Педагоги к нам приезжают, например, из Ирландии, а первые русские композиторы вообще ездили в Италию… Мне все-таки кажется, что русская школа есть, что это, если говорить примитивно, особенная, более эмоциональная игра.

– Ваша старшая дочь тоже выбрала музыку. У вас не было опасений, что ей будет трудно?

– Нет, совершенно никакого страха – она точно знает, чего хочет. У нее есть еще и актерский талант, она живет в Лондоне и может, например, воспроизвести любые акценты в английском языке. Ее даже приглашали сниматься в фильмах, и я ей, честно говоря, пытался советовать: «Иди в актерство, музыку ты уже знаешь». Но она почему-то решила заниматься музыкой. Волнение бывает, когда ребенка заставляют заниматься, а он и сам не знает, чего хочет. Но не тогда, когда ребенок вот так к чему-то стремится!

– Вы в детстве тоже твердо знали, что станете музыкантом?

– Нет, абсолютно! Это родители знали – музыкальная семья, все поголовно музыканты (смеется). Я понял, что действительно буду пианистом в тот момент, когда музыка впервые на меня эмоционально очень сильно подействовала. Это была Четвертая симфония Чайковского. Тогда я осознал, что она вызывает во мне такие сильные чувства, которых другие вещи не вызывают. Но это, наверное, все же генетическая предрасположенность.